Сразу от Новинки дорожка поднималась в гору, потом спускалась к речке Ульве, бурлившей между камней. Лес вдоль реки по обе стороны был вырублен, на берегах лежали бревна и длинные поленницы свежих дров, предназначенных к весеннему лесосплаву будущего года. Кукаркин подошел к воде - она была ключевая, светлая, как стекло, - напился пригоршнями, обтер губы рукавом пиджака и крикнул столпившимся на берегу парням и девушкам:
- Пейте, кто хочет. Дальше воды не будет до самого хребта.
Он был выбрит и, несмотря на свои сорок пять лет, казался довольно молодым; брови темно-рыжие, густые, сросшиеся у переносья; нос прямой, широкий, с подвижными раздувающимися ноздрями; губы сочные, будто смоченные малиновым сиропом; глаза то ясные, открытые, то жесткие, колючие, запрятанные за узкие щелочки.
Когда люди спустились к воде, он предупредил:
- Много не пейте, вода холодная, горло перехватит.
- А мне совсем нельзя пить, - заявила Торокина, подходя к нему. - Я уже вспотела.
- Тебе совсем бы не надо ходить, ты на полдороге раскиснешь, - сказал он, разглядывая раскрасневшуюся Паню.
- Ты прытко-то не ходи, - обратилась она к проводнику, - я с тобой пойду, за тебя буду держаться.
- Разве у тебя кавалера нет?
- Моего Гришку в военкомат вызвали.
- Вот беда-то, а идти в парму страсть охота?.. Иди уж одна, девушка, я тебе не поводырь.
За речкой Ульвой начался постепенный подъем на хребет. Дорожка здесь была еле заметной, а потом и совсем затерялась в густом высоком ельнике.
Солнце начинало садиться за Новинской горой. Вершинки елей окрасились в густой багряный цвет, а внизу стало синё, сумрачно и тихо: верховой ветерок, проносившийся над лесом, сюда не проникал. Кукаркин по-прежнему шел быстро, уверенно, лавируя между деревьями; парни и девушки еле успевали за ним, шли цепочкой, последние отстали где-то далеко.
- Ого-го-о! - крикнул Кукаркин, поворачиваясь лицом к цепочке. - Не отставай!
- Ого-го! - ответили ему снизу.
Этот крик подхватил лес и на сотни голосов заухал: ого-го авай, ого-го авай! Возле цепочки людей промчался где-то поблизости вспугнутый лось, треща валежником и шипя, точно паровоз. Напуганная шумом, Лиза тревожным шепотом спросила у Зырянова:
- Кто это? Медведь?
- Это сохатый, лось! - ответил он.
- Какой страшный!
- Он не страшный, он перепугался и мчится напропалую, куда ноги вынесут. Теперь он убежит километров за полсотни отсюда.
- И больше сюда не вернется?
- Если тут живет - вернется. Сделает себе пробег на сотню километров и снова заявится в свои родные места. Сохатый не то, что человек, с места на место не летает, вроде тебя.
- Ой уж, Борис! - Она чуть толкнула его в бок.
- Ты, наверно, устал? - сказала она ласково. - Дай я понесу рюкзак, там мой хлеб, ведро. И фотоаппарат давай… Я ведь для смеху все на тебя навесила, думала - запротестуешь, хотела посмотреть, какой ты, когда сердишься…
- Ты все шутишь, играешь, Лиза. Но мне, между прочим, нравится твой характер.
В глухом лесу стало совсем темно. Люди сгрудились и шли толпой, на ощупь, натыкаясь на колодник, обросший мохом, на деревья, поваленные ураганом; в некоторых местах образовались сплошные завалы из лесин, лежавших крест-накрест. Парни начали жечь смолье и бересту, освещая путь. Зырянов зажег электрический фонарик, луч яркого света падал на зеленоватые колодины, на сомкнувшиеся стеной деревья, на возбужденные лица людей, с криком и визгом продиравшихся сквозь урему.
Наконец, впереди посветлело. Шумная ватага вышла к серым каменным россыпям, освещенным серебристым светом луны, поднявшейся из-за хребта. Кукаркин привел людей к Студеному ключу, бившему из-под скалы, и сказал, присаживаясь возле него на камень и доставая из кармана пузырек с нюхательным табаком.
- Ну вот, пришли. Под самый гребень горы.
Парни и девушки кинулись к серебрившейся воде, словно кипевшей в чане.
- Помаленьку пейте, - прикрикнул на них Кирьян, - а то с жару сразу легкие простудите. Ключ-то недаром Студеным называется.
Паня Торокина подошла к ключу с кружкой.
- А тебе, девушка, надо погодить к воде лезти. Остынь сначала.
- Я маленечко попью.
- Нисколько нельзя. Смотри-ко, от тебя пар идет. Дай-ко сюда кружку.
- Я хоть умоюсь.
- И умываться нельзя. Кожа с тебя, как шелуха, поползет, всю твою красоту испортит.
- Какой уж ты, дядя! - отдавая кружку Кукаркину, сказала она недовольно.
- Какой, какой! Вы ведь не разбираетесь, вам все трын-трава, а потом хворать будете.
- Так ее, дядя, так! - подтрунивала Лиза.
- Тебе хорошо смеяться! - обиделась Паня. - Ты все время на руке у Бориса Лавровича висела и шла без груза.
Кто-то из парней разжег костер. Яркое пламя осветило людей, отвесную скалу над ключом, кусты низкорослого липняка, одинокую рябину, сгорбившуюся под тяжестью ягод.
- Давайте костры жечь на горе, - предложил Зырянов, напившись из ведра.
- На гору! - раздались голоса.
- Я вас привел, а вы что хотите делайте, - сказал Кукаркин, устраиваясь на ночлег под кустом. Он настлал туда белый мох-лишайник, содранный с камней. - Я посплю да на охоту пойду. Завтра после обеда собирайтесь все сюда, чтобы домой идти вместе.
- Я тоже с тобой, дяденька, останусь, - сказала Торокина, присаживаясь возле Кукаркина. - Мне в гору, наверно, не залезти.
- Ну, что же, мне разве жалко, оставайся, - сказал проводник. - Ступай вон к костру, надери себе моху да и спи, как на перине.
Подъем на самый хребет был небольшой, но трудный. Первым на штурм высоты кинулся Сотый квартал, а за ним Новинка. Зырянов и Медникова поднимались последними. Лизе с непривычки было трудно взбираться вверх по камням. Зырянову то и дело приходилось помогать ей, подавать руку, подсаживать, показывать, как надо перепрыгивать со скалы на скалу.
Они были еще на полпути, а Сотый квартал, взявший хребет, уже кричал "ура" и начинал зажигать костры; в лощинке между скал кто-то поджег сухостойную ель, огромное пламя столбом взметнулось вверх.
- Смотри, смотри, как красиво! - вскрикнула Медникова, сжимая руку Зырянова. - Идем скорее туда!
Когда они поднялись на вершину, ель уже потухла: хвоя сгорела, а ветви, обуглившись, стали черными. Парни и девушки стаскивали под ель валежник, вырывали с корнем посохшие на камнях карликовые деревья, несли все, что может гореть.
- Будет замечательный костер! - сказал Зырянов. - Если ночь темная, такой костер заметят за сотни километров, чуть не со всего Урала. Здешняя молодежь любит ходить в горы и жечь костры.
- А ведь это интересно - наш костер заметят и в Новинке, и в Чарусе, и везде, откуда виден Водораздельный хребет. - Лиза огляделась вокруг. Вдоль всего хребта громоздились скалы, освещенные луной, точно каменный полуразрушенный город с причудливыми постройками, с зубчатыми стенами, башнями. Справа и слева от хребта виднелись мохнатые горки, холмы, а между ними искрящиеся, как жемчуг, лесные долины.
- Хорошо тут, красиво! - сказала Лиза.
- Это еще что! - перебил ее Зырянов. - Самая красота откроется утром, на восходе солнца. Раз посмотришь - и на всю жизнь влюбишься.
- А где тут река, про которую ты говорил, что она изменит свое русло? - спросила Лиза.
- Глухая Ильва? Да она у тебя под ногами. До нее рукой подать. Завтра мы к ней спустимся.
- Вон та серебристая полоса за вершинами деревьев?
- Да, да! Река течет под самой горой. Потом гору взорвут, сделают в ней брешь, а русло реки перегородят, она побежит в брешь к нам мимо Чаруса вместе с Ульвой, которую мы сегодня переходили.
- Как все это интересно, Борис!
Вспыхнул костер под елкой. Пламя быстро охватило огромную кучу сушника и огненной копной взметнулось вверх, озарив розовым светом радостные лица парней и девушек, скалы и камни, поросшие белыми мхами. Вверх полетели фуражки, кепки, косынки.
- Ур-ра!
- Салют Уралу!
- Слушай, Урал: ого-го-о!
И опять над далекими горами и лунными долинами расплескалось эхо.
Комсорг Мохов водрузил между скалами алый флаг, собрал к нему людей. Борис Лаврович сел на камень, обросший густым мохом, окинул взглядом парней и девушек, сразу притихших, насторожившихся, и сказал:
- Теперь мы на самой макушке горного Урала. Водораздельный хребет - одна из вершин Каменного пояса. А Каменный пояс - древнее название нашего теперешнего Урала.
- А что значит "Урал", откуда взялось такое слово? - спросила Лиза, сидевшая в сторонке, неподалеку от Зырянова, ее освещало розовое пламя яркого костра.
- Сейчас трудно сказать, откуда произошло это название. Но есть легенды, предания… Может быть, кто из вас знает их? - спросил замполит.
- Я читал одну книжку про Урал, - сказал Иван Мохов, брат Якова, плотный широкоплечий парень, с темным, загорелым лицом, которое при отблесках неровного пламени казалось отлитым из бронзы.
- Ну, ну, - ободрил его Зырянов.
- В той книжке, - продолжал Иван, - есть сказ про Золотую землю. Слово "Урал" произошло от имен сказочных парня и девушки. Парня звали Ур, что значило на языке древнего племени, жившего в нашем крае, "земля", а девушку звали Ал, что значит "золото". Парень и девушка сдружились, ушли внутрь гор, от них и пошло название Урал, земли золотой…
Поужинав у костра, лесорубы расположились на ночлег - на мягких мхах и ягодниках, под высокими, еле приметными звездами, под луной, плывущей в огромном воздушном океане, над огромными лесами, погрузившимися в тишину.