В центре романа - судьба Кевонгов, стойко и мужественно преодолевающих все невзгоды во имя продолжения своего рода, отстаивающих свое большое человеческое достоинство и право на место под солнцем.
Содержание:
Глава I 1
Глава II 1
Глава III 3
Глава IV 4
Глава V 5
Глава VI 5
Глава VII 6
Глава VIII 6
Глава IX 7
Глава X 8
Глава XI 8
Глава XII 9
Глава XIII 9
Глава XIV 10
Глава XV 13
Глава XVI 15
Глава XVII 16
Глава XVIII 16
Глава XIX 17
Глава XX 18
Глава XXI 19
Глава XXII 20
Глава XXIII 20
Глава XXIV 21
Глава XXV 23
Глава XXVI 23
Глава XXVII 24
Глава XXVIII 25
Глава XXIX 25
Глава XXX 26
Глава XXXI 27
Глава XXXII 28
Глава XXXIII 29
Глава XXXIV 31
Глава XXXV 32
Глава XXXVI 33
Глава XXXVII 34
Глава XXXVIII 35
Глава XXXIX 36
Глава XL 38
Примечания 38
Владимир Михайлович Санги
Женитьба Кевонгов
Посвящается моему сыну Позвейну, первому нивху, родившемуся в Москве.
Автор
Глава I
Еще в дни ледохода стойбище имело два топора. И если бы не этот окаянный Наукун… Старейший рода Кевонгов скудоволосый и седой Каскази́к велел сыновьям заготовить шесты: ожидался рунный ход горбуши, а солнце должно еще провялить древесину и съесть смолу. Братья - Науку́н и Ыкила́к - ушли за стойбище к подножию кручи. Здесь, на средней террасе, над пахучим багульником и упругими кустами голубицы поднимался светлый лесок молодого лиственничника. Деревца тонкие, стройные, высокие. Братья рубили не спеша, выбирая длинные и ровные.
Ыкилак уже закончил рубить и ошкуривал, когда услышал резкий дребезжащий звон. И тут же - досадливый вскрик. Почувствовав неладное, юноша поспешил к старшему брату. Тот разглядывал топор, держа его лезвием к себе. В прошлом году отец выторговал этот тонколезвый топор за две крестовки. И сейчас вот чуть не половина лезвия откололась.
Вечером братья вернулись домой, и Наукун, как старший, сообщил о проделанной работе.
- Двадцать штук, - сказал он, опустив голову. Пальцы машинально сдирали с ладони прилипшую смолу, скатывали шарики.
- Хватит. Там, у переката, восемьдесят прошлогодних. И здесь - шестьдесят старых да двадцать новых. Хватит.
Братья продолжали стоять, опустив головы. Старик насторожился. Вроде бы все в порядке. Поработали крепко. В чем же дело? Наконец глаза старейшего скользнули по топору, зацепились за изломанную, с острыми краями, щербину.
- Хы! - Старик схватил рядом лежавший толстый сук, с размаху ударил по плечу старшего сына. Наукун, уклоняясь от новых ударов, подставил спину. Но злости у отца хватило еще лишь на один удар.
Старик выдернул топор из рук Наукуна, чтобы закинуть в реку, но передумал, стал внимательно разглядывать лезвие. Блескучая зернистость на изломе. Металл, гладкий снаружи, внутри как бы спрессован из мелких зерен. Охваченный удивлением, Касказик засунул топор под мышку и пошел в то-раф.
Наутро отец сказал за чаем:
- Теперь ночи для вас не будет.
Потом ушел к берегу, сел на корточки и внимательно осмотрел тополиное долготье, будто глазами хотел прощупать всю толщу древесины, определить, насколько она просохла. В прошлое лето сыновья в два топора срубили дерево-великан, разрезали на части: одна в семь махов, другая - в пять с половиной.
Жители Охотского побережья любят большие лодки. У них свои мерки. "О-о, хорошая лодка, - говорят обычно и тут же поясняют: - три лахтака и еще две нерпы можно погрузить". А Касказик приведет две новые, без единой трещины. Уже давно приморские нивхи не видели лодок, сделанных руками Касказика. Однако и по сей день те, кто выходил во льды на его лодках, помнят: легкие, с крутыми, невысокими бортами челноки устойчиво держались на волне и при ветре, даже резком, не ложились набок, легко разрезали волну, слушались рулевого весла.
Вскоре после путины пригонит Касказик к туманному морскому берегу две новенькие ладные лодки. Все приморское стойбище - стар и млад - сбежится поглядеть на нивхов с Тыми, позавидовать их лодкам. Нет, Касказик не задержится на берегу - сразу в ке-раф старейшего.
Около месяца сыновья долбили и рубили дерево. За это время их мать Талгу́к успела связать неводок из крапивы. В прошлое лето она нарезала крапиву и пучками вывесила на ветер. Пучков было много - заняли четыре шеста. А в короткие зимние дни среди множества хлопот она находила время и сучила из расщепленных волокон нитки. Дня зимой всегда не хватает. И Талгук сучила и в темноте, засиживаясь допоздна, чуткими пальцами безошибочно определяя толщину ниток.
Отец же возводил новые ха’сы - каркасные вешала для юколы - или подправлял покалеченные зимними буранами старые. И каждый день до изнеможения возился с покалеченным топором. Касказик сточил уже несколько крупных каменных брусков, выбранных им из речного галечника. Лезвие, казалось, почти не стачивалось. Но упрямый старик добился своего. В день, когда брусничник распустил маленькие, круглые, как бусинки, нежно-розовые цветочки на тоненьких ножках, торжествующий старик держал в руках тот же топор, но с укороченным сверкающим лезвием. А когда на перекатах забились первые серебристые гонцы горбуши, он велел сыновьям залить грубые, похожие на неумело сделанные большие корыта долбленки речной водой: стенки намокнут, станут податливыми.
Через несколько дней Кевонги вылили воду из долбленок и заранее приготовленными сухими деревянными распорками аккуратно и очень ровно развернули борта. Долбленки простоят на солнце до конца лета, просохнут, и только тогда старик доведет их: острейшим топором выточит борта и дно, придаст корме и носу нужную форму.
Закончив работу, братья наложили на израненные ладони мясистые листы подорожника, обвязали берестой…
Глава II
В начале осени Касказик вынул из угла завернутый в тряпку топор - тот, который спас неимоверным трудом. И, наказав сыновьям ловить кету, занялся лодками.
Наукун и Ыкилак положили новенький неводок в старую долбленку, спустились по Тыми к перекату. Люди стойбища Ке-во знали урочище, как свои ладони: помнили каждый мыс, каждую излучину и даже кусты на берегах и камни на перекатах.
Ыкилак стоял на носу и, отталкиваясь шестом, вел лодку по быстрому течению. Река стремилась закружить лодку, и юноше все время приходилось быть начеку.
Шест больно отдавал в грубые ладони. На поворотах и Наукун брался за свой шест.
Через два поворота, за мысом Комр-ах, длинным, похожим на язык, река сломалась: течение уперлось в подводные камни, вскинулось и круто упало. За перекатом русло глубокое и течение спокойней.
Братья пристали к песчаному берегу чуть выше переката и стали наблюдать за рекой. Дождей давно не было, и мыс вытянул свой язык чуть ли не до середины реки.
Прошло какое-то мгновение, и Наукун воскликнул:
- Вот! Вот! Вот!
Ыкилак взглянул туда, куда показывал брат. Между камнями, там, где течение ломалось и бугристо срывалось вниз, что-то мощно стрельнуло. Это могла быть кета - большая и сильная рыбина. Наукун глядел победителем - как-никак он первый заметил, что кета уже пришла из моря. То здесь, то там длинные бурунчики указывали путь рыбин.
Братья стояли молча, радостно ошеломленные: пришло главное для жителей берегов Тыми время - время лова кеты.
Можно было метнуть невод. Но не хотелось действовать наугад: неизвестно, проскочившие между камнями рыбины - от косяка, который остановился у переката, или сильные гонцы-одиночки, которые первыми спешат к нерестилищам. Вечернее солнце отражалось в реке, било в глаза слепящими бликами. Какое-то время братья стояли в нерешительности. Конечно, можно закинуть - хоть несколько штук, да поймается. Но неводок у них новый, еще не был в деле. Хотелось начать с доброй добычи. Есть примета: каков первый замет - такова будет и уловистость невода.