Николай Гарин - Михайловский Детство Тёмы стр 30.

Шрифт
Фон

Так глубокой осенью, когда солнце давно уже исчезло в непроглядном сером небе, когда глаз повсюду уже освоился с однообразным, оголенным, унылым видом, вдруг под вечер ворвется в окно сноп ярко-красных лучей и, скользя, заиграет на полу, на стенах, тоскливо напомнив о прожитом лете.

– Жил, как мог… – тихо, как бы сам с собой, заговорил отец. – Все позади… И ты будешь жить… узнаешь много… а кончишь тем же, – будешь, как я, лежать да дожидаться смерти… Тебе труднее будет: жизнь все сложнее делается. Что еще вчера хорошо было, сегодня уж не годится… Мы росли в военном мундире, и вся наша жизнь в нем сосредоточивалась. Мы относились к нему, как к святыне, он был наша честь, наша слава и гордость. Мы любили родину, царя… Теперь другие времена… Бывало, я помню, маленьким еще был: идет генерал, – дрожишь – бог идет, а теперь идешь, так, писаришка какой-то прошел. Молокосос натянет плед, задерет голову и смотрит на тебя в свои очки так, как будто уж он мир завоевал… Обидно умирать в чужой обстановке… А впрочем, общая это судьба… И ты то же самое переживешь, когда тебя перестанут понимать, отыскивая одни пошлые и смешные стороны… Везде они есть… Одно, Тёма… Если…

Отец поднялся и уставил холодные глаза в сына.

– Если ты когда-нибудь пойдешь против царя, я прокляну тебя из гроба…

Разговор кончился.

В немом молчании, с широко раскрытыми глазами сидел Тёма, прижавшись к стенке кровати…

Начинались новые приступы болезни. Отец сказал, что желает отдохнуть и остаться один.

Вечером умирающему как будто стало легче. Он ласково перекрестил всех детей, мягко удержал на мгновение руку сына, когда тот по привычке взял его руку, чтоб поднести к губам, тихо сжал, приветливо заглянул сыну в глаза и проговорил спокойно, точно любуясь:

– Молодой хозяин.

Потрясенный непривычной лаской, Тёма зарыдал и, припав к отцу, осыпал его лицо горячими, страстными поцелуями.

В комнате все стихло, и только глухо, тоскливо отдавалось рыдание сиротевшей семьи.

Не выдержал и отец… Волна теплой, согретой жизни неудержимо пахнула и охватила его… Дрогнуло неподвижное, спокойное лицо, и непривычные слезы тихо закапали на подушку… Когда все успокоились и молча уставились опять в отца – на преображенном лице его, точно из отворенной двери, горела уже заря новой, неведомой жизни. Спокойный, немного строгий, но от глубины сердца сознательный взгляд точно мерял ту неизмеримую бездну, которая открывалась между ним, умирающим, и остающимися в живых, между тем светлым, бесконечным и вечным, куда он уходил, и страстным, бурливым, подвижным и изменчивым – что оставлял на земле. Голосом, уже звучавшим на рубеже двух миров, он тихо прошептал, осеняя всех крестом:

– Благословляю… живите…

В половине ночи весь дом поднялся на ноги. Началась агония…

Тихо прижавшись к своим кроваткам, сидели дети с широко раскрытыми глазами, в тоскливом ожидании прочесть на каждом новом появлявшемся лице о чем-то страшном, ужасном, неотвратимом и неизбежном.

К рассвету отца не стало.

Вместо него на возвышении в гостиной, в массе белого, в блеске свечей, утопало что-то, перед чем, недоумевая, замирало все живое, что-то и вечное, и тленное, и близкое, и чужое, и дорогое, и страшное, вызывая одно только определенное ощущение, что общего между этим чем-то и тем, кто жил в этой оболочке, – ничего нет. Тот папа, суровый и строгий, но добрый и честный, тот живой папа, с которым связана была вся жизнь, который чувствовался во всем и везде, который проникал во все фибры существования, – не мог оставаться в этом немом, неподвижном "чём-то". Он оторвался от этого, ушел куда-то и вот-вот опять войдет, сядет, закурит свою трубку и, веселый, довольный, опять заговорит о походах, товарищах, сражениях…

Ярко горят и колеблются свечи, сверкает катафалк и вся длинная, нарядная процессия; жжет солнце, сквозь духоту и пыль мостовой пробивается аромат молодой весны, маня в поле на мягкую, свежую мураву, говоря о всех радостях жизни, а из-под катафалка безмолвно и грозно несется дыхание смерти, безжизненно мотается голова, протяжно разносится погребальное пение, звучит и льется торжественный погребальный марш, то тоскливо надрывающий сердце, то напоминающий о том, что скоро скроется навсегда в тесной могиле дорогое и близкое сердцу, то примиряющий, говорящий о вечности, о смертном часе, неизбежном для каждого пришедшего на землю. А слезы льются, льются по лицу молодого Карташева; жаль отца, жаль живущих, жаль жизни. Хочется ласки, любви – любить мать, людей, любить мир со всем его хорошим и дурным, хочется жизнью своею, как этим ясным, светлым днем, пронестись по земле и, совершив определенное, скрыться, исчезнуть, растаять в ясной лазури небес…

Николай Гарин-Михайловский - Детство Тёмы

Примечания

1

Герр – господин; обращение к мужчине (нем.).

2

Хохол – принятое в старину пренебрежительное название украинцев.

3

Бóнна (фр.) – воспитательница маленьких детей в богатых семьях.

4

Вольт – здесь: крутой поворот.

5

Флани́ровать – разгуливать, прохаживаться без цели.

6

Криноли́н – широкая юбка на тонких стальных обручах, бывшая в моде в середине XIX века.

7

Фрéйлейн – обращение к девушке (нем.). В дореволюционной России название воспитательницы-немки (бонны) в богатых семьях.

8

Глупый мальчик! (нем.)

9

Креди́т – здесь: доверие к кому-либо, авторитет.

10

Тирáда – здесь: длинная фраза.

11

Оставьте его! (нем.)

12

Очень хорошо (нем.).

13

Мадáм – госпожа; обращение к замужней женщине во Франции, принятое и в других странах (фр.).

14

Кни́ксен – почтительный поклон с приседанием.

15

Дéвичья – комната для служанок (горничных) в богатых барских домах.

16

Оптимисти́ческая натура – человек с оптимистическим характером, который во всем в жизни видит хорошие стороны, всегда верит в успех дела.

17

Компроми́сс – соглашение, которое достигается путем взаимных уступок.

18

Перипети́я – неожиданная перемена, осложнение в развитии какого-нибудь события, жизни.

19

Фиáско – полная неудача, неуспех.

20

Под заéзд – то есть под постоялый двор, где могли останавливаться приезжавшие в город с возами крестьяне и извозчики.

21

Скепти́ческий – во всем сомневающийся, проникнутый недоверием.

22

При́тча – рассказ, в иносказательной форме содержащий нравоучение.

23

Стихотворение А. С. Пушкина "Отрок" приводится здесь неточно. У Пушкина:

Невод рыбак расстилал по брегу студеного моря;
Мальчик отцу помогал. Отрок, оставь рыбака!
Мрежи иные тебя ожидают, иные заботы:
Будешь умы уловлять, будешь помощник царям.

24

Кейфýет – проводит время в праздности. Кейф – приятное безделье, отдых.

25

В 1848 году венгерский народ восстал против австрийского владычества. Николай I помог австрийской монархии подавить венгерскую национально-освободительную революцию, послав против венгерского народа многочисленную русскую армию. Передовые люди России резко осуждали политику "жандарма Европы" – Николая I и этот бесславный венгерский поход. Вот почему генерала Карташева, участника этого похода, в насмешку назвали "венгерским героем".

26

Севастопольский герой – участник обороны Севастополя во время войны 1854 года.

27

До революции отметка в классном журнале об отсутствии ученика на уроке (сокращенно, absence (фр.) – отсутствие).

28

Рекреáция – перерыв между уроками, перемена в школе.

29

Господин; обращение к мужчине (фр.).

30

Хýстка – платок (укр.).

31

Ну-ка, ну же! (фр.)

32

Пошел, пошел, глупое животное! (фр.)

33

Прошу читателя иметь в виду, что речь идет о гимназии в отдаленное время, т. е. 20 лет тому назад. (Примеч. Н. Г. Гарина-Михайловского.)

34

Антонов огонь – устаревшее медицинское название гангрены, заражения крови.

35

Фатали́ст – человек, верящий, что жизнь зависит от слепого случая, а не от воли, ума, трудов самого человека.

Ваша оценка очень важна

0
Шрифт
Фон

Помогите Вашим друзьям узнать о библиотеке

Похожие книги

Популярные книги автора

Оула
239 106