"Готов, испекся! - Граню покоробила эта похожесть, это обычное при встрече с ней состояние незнакомых молодых мужчин. - И ты такой же... Хоть бы один выдержал характер. Вот Андрей... Андрюшка другой..." Многие Граню любили, но не многих она любила. Ее любили и боялись слово против сказать, становились пластилином, из которого она могла лепить все, что заблагорассудится. А ей хотелось иной любви, любви, в которой бы не она коноводила, а он - сильный, умный, сложный... Между тем она отметила, что священник действительно красив и молод, но как раз это еще больше настроило ее против него. И когда он заговорил о ее грехах, понимая их, конечно же, как шутку, когда заговорил о том, что готов все их взять на свою душу, Граня усмехнулась и грубо отрезала:
- У вас у самого, чай, грехов, как у Полкана блох. - И, не дав ему ничего выговорить, кинула Горке: - Скажи отцу, что в девять вечера заседание правления!
После ее ухода в горнице долго было тихо. Пристывший к дверному косяку боковушки Горка не без злорадства наблюдал, как Бова Королевич наливал спирт, цокая горлышком бутылки о край рюмки, как, забыв свою словоохотливость, молчком выпил.
- Кто это? - спросил наконец, уводя глаза в сторону.
- Граня.
- Нет, что она такое?
Не совсем поняв суть вопроса, Горка коротко рассказал, кто такая Граня. Священник неопределенно хмыкнул и потом задумчиво мял в пальцах мякиш хлеба. Видимо, он был совершенно трезв. И, видимо, эта трезвость не нравилась сейчас ему самому. Он одну за другой выпил две рюмки. Только теперь вспомнил о прерванном разговоре, вспомнил о хозяйском сыне, который опять начал ходить по горнице.
- На чем же мы остановились, отрок... Д-да-а... Прислали мне в этом году дьякона - совсем мальчонка, семинарию окончил. - Горка замечал, что гость скажет слово-другое, и как бы споткнется, что-то припоминая, и глаза его становятся грустными-грустными, как у божьей матери, что нарисована на иконе в углу. - Совсем мальчонка... Пока что верит и во всевышнего, и в райские кущи, а года через два "Волгой" обзаведется и сберкнижкой.
- Что-то больно быстро! - Горка приостановился, облизнул верхнюю высохшую губу.
- А потом уйдет... Эх, жизня, едри ее в корень! Давай, Гора, еще по единой!
Горка отмахнулся, он с хмельной лихорадочностью торопил мысли, он искал оправдания у своей совести. А молодой священник забыл о нем, он горестно, по-бабьи подпер щеку и вдруг с надрывом, со слезой рассказал рассказанное:
Ночью за окном метель, метель,
Белый беспокойный снег...
Это было столь неожиданно, что у Горки даже подбородок отвалился. Растерянно смотрел парень на мокрую щеку, подпертую рукой в широком рукаве рясы, на мерцающий в завитках волоса нагрудный крестик, на полусмеженные глаза гостя. Пьяное ли горе изливал он, вспоминал ли что-то заветное, никому не ведомое?
Знаю, даже писем не пришлешь,
Горькая любовь моя...
Мягкий тоскующий тенор бередил сердце, напоминал о бытии, о любви людской, неразделенной. Бренен мир, бренна жизнь наша! Горке захотелось плакать, ему захотелось перед кем-то излить все. Перед кем? Кому он доверит свою боль и свои муки? Нюра? Ах, Нюра, разве ей такое можно, разве она поймет!
Горка отчаянно потряс тяжелой головой.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
1
Приезжий лектор так и назвал лекцию: "Твое место в жизни". Прочитал, сложил листы и, щуря глаза в белых ресницах, выжидающе посмотрел в зал.
Сидевшая в первом ряду Нюра Буянкина вскочила и, пунцовея от собственной решимости, тоненько выкрикнула:
- Вопросы есть к товарищу лектору?!
Андрей услышал за своей спиной шушуканье, а потом чей-то явно измененный, дерзкий голос спросил:
- А вы, товарищ лектор, нашли свое место в жизни?
По залу, набитому колхозной и школьной молодежью, нерешительно плеснулся короткий смешок. Лектор, ему было лет двадцать пять, не больше, вытер платком вспотевшие ладони.
- Простите, я не совсем уяснил ваш вопрос...
В зале наступила интригующая тишина. Все, по-видимому, ждали необыкновенной развязки. Но тот же измененный, только теперь уже с лукавинкой голос разочаровал:
- Нет вопросов! Отсутствуют!..
Андрей напрягся: сейчас Нюра предоставит слово, а он лишь теперь понял, что сказать-то ему нечего. Лектор говорил о веке атома, о космических кораблях, о новостройках Сибири, где теперь место каждого молодого. А он, Ветланов, собирался призывать в чабаны, на Койбогар! Наверно, убого это будет выглядеть...
- Тише, товарищи, соблюдайте тишину! - Нюра волновалась, успокаивая зал, который веселым шумом провожал с трибуны лектора. - Такое мероприятие... Если нет вопросов, то... кто имеет слово? - и она остановила взгляд на Андрее.
К радости Андрея, его опередил Коля Запрометов, младший брат Ульяны Заколовой.
- Я имею! - крикнул он азартно и, не дожидаясь разрешения, стал торопливо протискиваться к трибуне.
Нюра не знала, что делать: план диспута начинал рушиться. Когда Заколов сказал, что не придет на диспут (срочное заседание правления!) и, как комсомольскому секретарю, все поручает ей, она еле скрыла радость - так ей было приятно это ответственное задание. А вот теперь испугалась.
А Коля уже был за трибуной. У Коли - синие-синие глаза, смотрящие на мир с простодушной жадностью жизнелюба.
- Знай, что будет промывка мозгов, не пошел бы, - сказал он звонким, ломающимся баском.
- А ты шел на промывку желудка?
- Не остри, Какляев. - Коля повел черной красивой бровью на рыжего одноклассника, сидевшего рядом с Андреем. - Вот - лекция. Тысячу раз слышал... Магнитка! Ангара! Космос! Вселенная! Миллион раз слышал. А кто же лекцию - о весне?! Кому весну любить? На черта она мне, вселенная, без весны, без девушек...
В зале загудели. У Андрея появилась надежда, что диспут будет сорван, и ему не придется выступать. Но Нюра метнулась к трибуне и в отчаянии принялась стучать пробкой графина по пустому стакану:
- Тиш-ше! Слово имеет Ветланов Андрей!
Появление за трибуной Андрея молодежь встретила с нескрываемым любопытством, знала: этот, как и Коля Запрометов, за словом в карман не полезет.
Андрей с улыбкой смотрел в зал и видел тех, с кем жил, с кем рос, с кем учился. В заднем ряду, тесно прижавшись друг к другу плечами, мирно беседовали Мартемьян Евстигнеевич и Ионыч. Бубнил, конечно, один Мартемьян Евстигнеевич: "Эскадронный хоть бы хны, а у меня, веришь ли, аж чуб завял..." Недалеко от сцены на крайнем стуле сидела прямая строгая Ирина. Андрею казалось, что ее высоко уложенные волосы своими пепельными кончиками исходили в воздух, как дым, так они были пушисты и легки.
"А Грани нет. Может, и хорошо, что нет? Свободнее как-то... А где она?.. И о чем говорить?.."
- Андрей, аплодисментов ждешь?!
Веселый возглас поставил все на место. Андрей откинул со лба прядь волос.
- Товарищ лектор, - Андрей скосил глаза на белобрысого парня с папкой на коленях, - звал нас в Сибирь, в космос. Спасибо за совет! А Коля Запрометов... Коля звал весну любить. Тоже спасибо... А я вот, хлопцы, посмотрел - много вас здесь... Человек пять-шесть - идемте на фермы. К нам, на Койбогар! А?
- Что там делать?! - сердито отозвался Коля.
Разгорелось, затрещало, будто сухой валежник на жарком огне!; Коля весь подался к Андрею, разгоряченный, злой.
- Тоже агитируешь? Тебя подучили, ты и выступаешь!.. А что грамотным да молодым делать на Койбогаре? Что там изменилось после твоего прихода? - Коля сел непримиримый и уверенный в своей правоте.
- А верно, Андрей, кто больше понимает: ты или Базыл? Ты же с медалью, а Базыл...
- Дураков ищет!
- Вторую медаль выслуживает...
Андрей чувствовал, что тонет у самого берега, а руки подать некому. Как на грех, в эту минуту вошла Граня Буренина, не спеша подобрала платье и села в первом ряду. С мороза лицо ее было свежее, румяное, а глаза, привыкая к свету, щурились как-то особенно хитро, дразняще. "От попа явилась! Ух!.." А за ее головой видел насмешливые, недоброжелательные и просто равнодушные лица. За ними - ничего, пустота.
Схватил с трибуны стакан и изо всей силы трахнул о пол. Звон разлетевшегося стекла оборвал голоса, стало тихо-тихо. Даже умолкли Мартемьян Евстигнеевич с Ионычем, уставясь на сцену.
- Обыватели! Паиньки проклятые!
Андрей перевел дух, подыскивая слова позлее. И в этот момент негромко, но очень четко прозвучало:
- Цицерон тоже был великий оратор, но зачем же стаканы бить? За мелкое хулиганство - пятнадцать суток.
- Стаканы о такие головы нужно бы бить, как твоя! Одним космос, другим - любовь и девушек, а вы...
- Та шо вин знае! - отозвался Василь Бережко, привалившийся боком к оконному косяку. - Ни черта вин не знае, потому шо его батька колет осенью чи кабана, чи полуторника.
Коля Запрометов встал и демонстративно покинул клуб. За ним направилось еще несколько старшеклассников. Нюра смотрела то на уходивших парней, то на смолкшего, окаменевшего Андрея. Граня взяла ее за руку, усадила возле себя.
- Ну, чего ради налила полны чашечки? - улыбнулась, увидя в ее круглых глазах слезы. - Думала - пончик, а оказался блин? Не горюй, Анютка!
Лектор многозначительно вздохнул:
- М-да, массы у вас!..
- С этими массами, - Нюра глотала слезы, - с ними мешок нервов потратишь...
Видимо, в правлении закончилось заседание: в дверях появились Заколов и Марат. Владимир Борисович прошел вперед и вполголоса, деловито спросил:
- Как у вас? На уровне?..