Он рисовал перед Савичевым картины будущего, а тот недовольно покручивал кончик уса и без нужды поправлял жидкие кольца чуба на большом морщинистом лбу.
- Мне очень приятно слушать, Степан Романович. Но, может быть, ты скажешь, зачем вызывал?
Грачев засмеялся:
- Вижу, цените свое время! Вы бригаду лесорубов послали в Башкирию? Отзовите немедленно, пока по штанам вам не надавали.
- Но ведь нам строить надо! Столько стен поднято! Коровник, три овчарни, десять домов. А снабженцы... - Савичев махнул рукой.
- Если все будут толкачей слать, то... В общем, по-товарищески советую: отзовите.
Савичев поднялся с дивана.
- А я-то думал, что по другому поводу...
- По поводу письма? - Грачев небрежно, с улыбкой пододвинул Савичеву сколотые листы. - Копия. Знакомился. Излагаете как будто здраво. И все же напрасно писали вы, Павел Кузьмич. Я же вам говорил, что за это нас никто не попрекнет: план по мясу перевыполнен.
- За счет зимней сдачи отощавшего скота?
- Было такое, согласен. - Грачев потер ладонью скулы. - Хотя и отощавший, но сдали, не допустили массовой гибели.
- И нынче будем полудохлый сдавать.
- Возможно. Какую-то часть. А как бы вы поступили на моем месте?
- Сдавал бы скот, пока он упитанный, не тратил бы на него наши дефицитные корма.
- Все просто, как дважды два... А кто будет государственный план по развитию поголовья выполнять? Или для нас законы не писаны?
Грачев видел, что Савичева не переубедить, что тот и без его слов хорошо понимает всю щекотливость обстановки. И сейчас он даже завидовал Савичеву: тот отвечал лишь за колхоз, за один-единственный средней величины колхоз.
"Направо пойдешь - коня потеряешь. Налево пойдешь - назад не вернешься. Прямо пойдешь - сам погибнешь..." Грачев прикрыл рукой глаза. Тень от руки резче обозначила складки по углам рта, ложбинку подбородка. "А ведь он уже далеко не молод!" - с внезапным сочувствием отметил Савичев.
После некоторого молчания Грачев сказал:
- Тебе трудно понять мое положение... Ездил я к соседям, в Российскую Федерацию, обещают помочь кормами. Дают десять тысяч тонн соломы... Из южных районов области тоже возьмем...
- За морем телушка - полушка, да рупь перевоз. Центнер сена или соломы будет дороже центнера мяса.
- Вы, как всегда, преувеличиваете! - Грачев сел и, облокотившись на валик дивана, из-под руки следил за ястребиным профилем Савичева, уставившегося в серое окно. - Своим упрямством вы погоды не сделаете, но недругов наживете.
- Плюю против ветра? Ты мне, Степан Романович, зубы не заговаривай, они у меня, извини за грубость, наполовину железные. Тебе что нужно? Чтобы я отказался от своего мнения? - Савичев рывком шагнул к столу и тут же обернулся к Грачеву с большим раскрытым блокнотом: - Напиши вот здесь своей рукой, что снимаешь с председателя Савичева ответственность за исход зимовки скота. Ну!
- Вы дурочку не стройте, Павел Кузьмич.
- Боишься? Почему?
- Потому, что у меня не один забродинский колхоз. Потому, что план по развитию поголовья надо выполнять, надо думать о чести и района и, если хочешь, области.
- Потому, что у тебя семья, дети!
- И даже внучка. - Грачев сцепил на колене пальцы рук, покачал узким носком полуботинка.
"Стильные носит!" - мельком глянул на полуботинки Савичев, бросая блокнот на стол.
- Ну, а у меня никого нет. - Он отошел к окну: возле штакетника стоял савичевский пятиместный "газик", сгорбившийся под заиндевелым тентом. "Надо бы прогреть, разморожу радиатор". Повернулся к Грачеву, не изменившему позы на диване. - Но у меня будет дочь или сын. И я хочу остаться честным перед детьми.
- Выполнение государственного плана вы считаете бесчестием?
- Раньше пономари звонили, а теперь мы звоним, чтобы все нас видели и слышали.
Савичев ушел, а Грачев так и остался сидеть на тугом, с пестрой обивкой диване.
Уже отъезжая от здания управления, Савичев обернулся на окна грачевского кабинета; на дворе было совсем светло, а там еще горела бесцветная ненужная люстра. Он представил себе Грачева, который, вероятно, все еще сидел сгорбленный на диване, и - против воли - посочувствовал ему. Ну, допустим, изменит Грачев свое решение, позволит хозяйствам сдавать скот на мясо, чтобы он не терял упитанности, сберечь корма для остающегося поголовья. Что тогда? А тогда вызовут Грачева в область. Фаитов (Савичев неплохо знал характер Фаитова) сразу же вопрос о самовольстве Грачева поставит на бюро обкома. И худо будет Грачеву, ой, худо! Могут даже снять.
"И черт с ним, - выругался Савичев, прибавляя скорость. - Пускай бы сняли! А то ведь натрезвонит, натрезвонит Грачев, а потом и сам не расхлебает заваренной каши. Разве там, в области, могут знать нужды и возможности всех колхозов и совхозов так, как, скажем, Грачев? Нет. Ему верят, на него надеются. Потому и спрос строгий с тех, кто наврет... А Грачев не хочет быть болтуном, он из нас рассол жмет. И главное - партком ему не указ. А в обком по каждому случаю не будешь скакать, за склочника да кляузника можно прослыть. - Савичев снова выругался: - Проклятое колесо!.."
К полудню он приехал на зимовку Базыла Есетова. Ему хотелось увидеть, как обживается Андрей Ветланов. Он и сочувствовал парню, попавшему не на курортное житье-бытье, и тревожился: не послал ли Андрей все к черту? Кого тогда направишь сюда, кого уговоришь?! А Базылу и его жене не справиться с двумя отарами.
Чабана встретил, не доезжая до зимовки. Базыл пас отару по рыжим, глянцевито блестящим барханам. На ледяной корке ноги у валухов разъезжались. Взбираясь по склонам, животные срывались и скользили вниз. Не пастьба, а мучение. Даже неопытным глазом можно было определить, что валухи недоедают, опали в теле. И Савичеву вспомнилась отара выбракованных овцематок, которую пас по соседству другой чабан. Старые беззубые овцы - надолго ли их хватит!
"Грачева бы сюда! - сжал челюсти Савичев. - Здесь продолжить беседу..." Он заметил на себе сосредоточенный взгляд Базыла. Савичев понимал, что чабан думает о близящейся катастрофе и о тех, кто эту катастрофу ведет к нему за руку.
- Ну, что же ты молчишь, Базылушка? - дрогнувшим голосом спросил он. - Говори! Виноват и я.
- Зачем пустое слово говорить? - Чабан положил на поясницу ерлыгу и закинул за нее руки. - Злой я. До белого колена разозлился.
- Андрей где?
- Сейчас был, уехал. Мал-мал в бане мыться.
У Савичева полегчало на душе: значит, держится парень! А он уж думал... Продержись, Андрюха, зиму, выручи, а потом будут перемены, перемен мы добьемся.
Размышляя так, Савичев поймал себя на мысли, что он вроде бы милостыню выпрашивает у зеленого безусого паренька. А как иначе? Не просить? Опять на плечи стариков переложить животноводство? Желторотые, но грамотные делают одолжение земле и людям, вскормившим их. Заколдованный круг!
- О чем крепко думаешь, баскарма?
Савичев невесело усмехнулся:
- Мечтаю, кто бы влез в мою председательскую шкуру хотя на зиму.
Он не сомневался, что в эту зиму его шкуре достанется, будут ее драть батогами и присаливать.
- Ты, баскарма-председатель, крепко думай и... сдавай потихоньку. Сдавать надо барашек. Мы тебя выбирали хозяином...
Конечно, выбирали... Савичев невольно позавидовал Базылу. у него только одна забота - овцы, а у председателя - большое сложное хозяйство. "А Грачев, быть может, мне завидует! Да-да, трудна ты, матушка-жизнь..."
Надвинув фуражку на седеющие брови, Савичев пожал на прощанье жесткую, наполированную ерлыгой и колодезной цепью руку Базыла и сел в машину.
Отчасти он был даже доволен, что не встретился с Андреем Ветлановым. Савичев не рискнул пустить скот на кукурузу, как просил Андрей, а убрать ее всю так и не удалось - высохла на корню. Не хватило транспорта на вывозку силоса. Обещанная автоколонна, на которую надеялись и Грачев, и все приреченцы, не пришла.
А зима - вот она! Клубятся по горизонту снеговые облака, скользит по оледенелой земле поземка, знобит тревогой душу...
"Сдавать, нужно сдавать скот! Сегодня же соберем правление и договоримся".
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
1
Владимир Борисович дал последние наставления и отпустил Андрея.
Выйдя из правления, Андрей остановился возле своего любимого клена. Прочитал: "Павел + Нина". Мимо шла Василиса Фокеевна.
- Что застыл, будто врывина?!
Андрей метнул на нее исподлобья взглядом и направился домой. Не утерпел, оглянулся: "Как всегда! Семьдесят семь одежек..." Фокеевна густо плевалась подсолнечной шелухой, оставляя в воздухе сладковатый запах жареных семечек. Уже отойдя шагов на двадцать, она вдруг спохватилась:
- Андрей-йка! Гляди-ка, чего я тебе скажу! - Подбирая юбки, она быстрехонько посеменила к Андрею. Поведала, что у Пустобаевых остановился батюшка. Вероятно, у Андрея был очень уж странный вид, потому что Василиса Фокеевна рассердилась: - Ну, что зенки-то разинул? Поп, говорю, к ним приехал, сродственник матернин. Ноне к ним все старухи сбегутся. Пра, ей-богу!
Василиса Фокеевна поплыла дальше, важная и всезнающая.
Андрей повел плечом: "Поп так поп, дьявол с ним! Попов, правда, не видал живых. Это, пожалуй, его "Волгу" мы с председателем видели... А как же Горка?" Мысли о священнике, о Горке мелькнули и пропали. Думалось о предстоящем диспуте: "Твое место в жизни". Владимир Борисович Заколов, едва Андрей приехал домой, вызвал к себе: "Ты задашь тон. Животноводство - аварийный участок, зови молодежь в животноводство".