- Да, Андрюха, загадал ты мне задачу, шайтан тебя защекочи! - Мартемьян Евстигнеевич одну руку с бумажкой кинул на колено, другой нерешительно мял бороду и по-птичьи, боком поглядывал на девушек. - Задал! Ишь ты: "Вы - человек, и это главное. Вы же сами сказали: надо всегда до конца стоять и верить..." Хм! Легко сказать - стоять, верить...
Нюра ничего не могла понять, считала, что он во хмелю разговаривает сам с собой. Осторожно, чтобы не разбудить Граню, стала поправлять одеяло и тихонько ойкнула: подруга лежала на спине, закинув белые руки за голову, и широко открытыми глазами смотрела на тесовый некрашеный потолок.
- Ты что не спишь?
- Не спится. Дождь слушаю. Будто бы домбра играет - однотонно, грустно.
- О чем это он?
- Не знаю, Нюра. Не обращай внимания.
Нюра натянула одеяло до подбородка и решила поскорее уснуть. С этого дня ей многое становилось непонятным и очень сложным.
4
"Однако же далеко она ушла. - Растопыривая ноги, скользя подошвами по грязи, чтобы не свалиться вместе с мотоциклом, Марат пристально вглядывался в темноту, но в бледном свете фары видел лишь черную пряжу дождя да фонтанчики черных брызг на маслянистой дороге. Знобко передернул лопатками под мокрой холодной ковбойкой. - Впрочем, могла давно сбиться с дороги... Зря так задержался".
Домой можно было вернуться засветло, но Марату вздумалось побывать заодно и на зимовке Базыла Есетова. Еще вчера у него вдруг возникла мысль посеять возле нее гектаров сорок кукурузы. "Понимаете, - сказал председателю, - будет у отары силос под боком!" И Савичев поддержал: "Хорошо, агроном! Там есть небольшая падинка, в ней советую сеять. Езжай, погляди!"
"Далеко ушла!" - опять отметил Марат, не видя впереди Ирины. Он попытался прибавить скорость, но на первом же повороте мотоцикл пошел юзом, сильно ударился задним колесом в бровку колеи, и Марат через голову полетел на обочину. "Отлично!" - похвалил он свою сноровку, стоя на коленях и сгребая с лица грязь. Где-то рядом шипела выхлопная труба, остывая в луже. Пахло паром и горячим железом.
- Где вы, Марат Николаевич? - тревожно окликнула Ирина, поблизости зашлепали ее торопливые шаги.
"Нашлась! - облегченно вздохнул он, поднимая мотоцикл. - И не очень кстати".
- Здесь, здесь! Сейчас поедем.
Ирина молча стояла сбоку, а он безуспешно толкал и толкал заводной рычажок то левой ногой, то правой. И, вытирая рукавом соленое лицо, все подбадривал - больше себя, чем Ирину: "Сейчас заведем, сейчас!" Мотоцикл чихал, фыркал, но и не думал заводиться.
Ей надоело ждать.
- Оставьте его в кустах, завтра заберете. Тут, очевидно, уже недалеко.
- Да, пожалуй что... Боги тоже пешком ходили.
Она промолчала. Марат, затаскивая мотоцикл в мокрые кусты, оценил это молчание правильно: ей не до шуток. Что же, взять ее на руки и так нести до поселка? И чтобы она обвила его шею руками?.. Какой только бред не придет в голову! Можно подумать, что с целью пригласил ее в поездку, нарочно оттягивал возвращение до темноты... А что, если она в самом деле так думает? Ну, уж это вовсе дичь. И все же...
- Как вы находите нашу поездку? - тревожно спросил он, обтирая выпачканные руки пучком травы.
- Для вас она, наверное, типична?
Марату жарко стало от ее слов. Казалось, сказаны они были с тонкой иронией, с намеком. Теперь и реплики Андрея приходилось истолковывать иначе. "А она... ничего девчонка, правда?" Что он хотел этим сказать?
Сняв намокшую ковбойку, он нарочно долго выкручивал ее, зябко подставляя голые плечи под секущие холодные струи. Так же, не торопясь, начал надевать ее. Он прислушивался к ночи, потому что потерял ориентировку. Куда, в какую сторону идти? Шепелявил, хлюпал дождь. Не стало слышно меланхоличного постукивания движка электростанции, даже собаки не лаяли.
Взглянул на светящийся циферблат: второй час.
- Как вы считаете, нам вправо надо идти или влево?
- Думаю, нам надо в поселок идти.
Опять вопрос оказался неудачным, двусмысленным. Марат выругался про себя, но рассмеялся громко.
- Справа, кажется, петух кукарекнул...
Было очень темно. Марату казалось, что Ирина все время оскальзывалась, и он наугад то и дело пытался подхватить ее под руку.
- Ваша внимательность трогает, но она не всегда кстати. - Очевидно, Ирина улыбалась. - Не беспокойтесь я не упаду.
- Смешно, вероятно, было, когда я полетел с мотоциклом?
- Грустно. Иначе мы не шли бы сейчас пешком.
Ирина была более общительной и разговорчивой, чем думалось Марату. Чтобы скрасить путь, он стал рассказывать, как попал однажды в горы и как ему было жутко в угрюмой теснине.
- Вы любите горы?
- Люблю.
- А мне степь нравится. Особенно весной, когда ручьи. В детстве я любил по этим ручьям кораблики пускать, бежать за ними далеко-далеко, к самой реке.
Давно, давно в тиши полей,
Среди зеркал весенней влаги
Мелькнул, как сон, как детства след,
Кораблик белый из бумаги.С тех пор прошло немало лет,
Был жизни блеск и дни отваги.
Но все же, все же мне милей
Простой кораблик из бумаги.
- Ваши? - после паузы спросила Ирина.
- Нет. Автора не помню, я их в одном очень старом журнале... На стихи у меня память...
- А вот у меня есть товарищ, в Алма-Ате, он сам стихи пишет. Его даже печатали. Сейчас он материал для повести собирает.
Ирина произнесла это с оттенком гордости, и Марат понял: в Алма-Ате у нее живет больше, чем друг, больше, чем товарищ. Вспомнился чужеватый, с хрипотцой голос Андрея, спрашивавшего, куда это они ездили. Мокнет где-то возле стада и, наверное, всякое думает, пока они вот так, вдвоем, добираются до поселка. Уж не ревнует ли?! Зря! К другому надо ревновать. А парень-то Андрей мировой! Только, конечно, неизвестно, каков тот, "товарищ", простое сравнение, какое несомненно сделала юная впечатлительная девчонка, ясно же в пользу будущего писателя.
- Как там наш Андрюха себя чувствует, - без всякой, казалось бы, связи с предыдущим произнес Марат
Ирина не ответила. В этом молчании угадывалась настороженность человека, готового в любую минуту захлопнуть душу, как форточку.
- Вам не холодно?
- Это как, к слову?
- В порядке заботы о ближнем.
- Благодарю, в куртке Ветланова мне очень тепло.
Марат понял, что испортил наладившуюся было между ними непринужденность. А Ирина, прижав зубами нижнюю губу, улыбнулась в темноте: хитрый ты, агроном! В куртке Андрея, если не считать ног, ей действительно было тепло. Ей казалось, что от нее исходит тепло широких Андреевых плеч, его спокойного дыхания, что пахнет от нее влажными луговыми травами...
Какой ветер и какой дождь! От прически, вероятно, одно воспоминание осталось - вот бы сейчас мама увидела ее! Как бы она посмотрела? Сама, дескать, попросилась на периферию! А могла остаться, отец имел возможность отхлопотать!.. Никогда Ирина не ходила по такой грязи, никогда на ее ногах не раскисала так обувь. Ступни в мокрых ботинках, наверное, как у утопленника - белые, рыхлые...
Они ожидали, что поселок должен быть вот-вот, но наткнулись на невидимый плетень как-то совсем внезапно. За высокой изгородью озадаченно вскрикнул гусь, и ему сдержанно, успокаивающе отозвалась дремлющая под дождем стая. Из глубины двора дружелюбно похрюкал подсвинок, поворочался и, шумно выдохнув, замолк.
- Нас признали, - шепотом отметил Марат. - Это, кажется, двор Пустобаевых...
"Он чем-то напоминает Ветланова, - подумала Ирина, сворачивая вслед за Маратом. - А как сейчас Андрей там, в лугах?.. Ох и продрогли ноги! Не хандрю, конечно, но все же... Сколько прошли по слякоти, а нам никто и спасибо не скажет".
В поселке сбились с правильного пути. Марат то и дело натыкался на плетни и сараи, заставлял Ирину прыгать через полные черной воды канавы, плутал по переулкам. В конце концов они все-таки пришли.
Прощаясь, Ирина вынула руку из теплого кармана куртки и кончиками пальцев коснулась локтя Марата.
После влажного тепла кармана мокрый рукав агронома ей показался особенно холодным и жестким.
- Спасибо вам, Марат Николаевич, за пиджак. Я так беспокоилась о Ветланове, я ведь догадывалась, что он обманывает меня, но... не нашла мужества отказаться - замерзла... Спасибо!
Марат смотрел ей вслед.
Хлюпанье ее ботинок оборвалось.
- Марат Николаевич, у вас... можно брать книги?
- Пожалуйста! Даже если меня дома не будет.
Во всем поселке не было ни огонька, а в доме Астраханкиных чуть светилось крайнее к улице окно. "Неужто не уехал?" - подумал Марат о Василе. Он разделся в сенцах до трусов, ополоснулся под умывальником и на цыпочках прокрался через стариковскую половину в горницу.
На тумбочке шипела десятилинейная лампа под газетным абажуром, а перед раскладушкой лежала на полу раскрытая книга, и ее читал Василь, подмяв под грудь подушку и свесив голову. Он макушки ко лбу шел ровный белый пробор.
- "Тарантул", - оторвался Василь от книги, - от клята душа, здорово написано!
- Что же не уехали?
- Та завтра раненько и тронемось. Хиба не хватит лесу для нас? - Василь повернулся на бок. - Слухай, шо ты за "Овода" мени дал? Начав - скушно. Ты ж знаешь, я люблю... шоб аж пид сердцем щекотало. Скуки в Забродном и так богато, а ты ще мени...
Он снова свесил голову к раскрытой книге. Вспомнилось Марату, что Ирина во время поездки обронила несколько слов о скуке. Молодежи нечем заняться. Это так. Но "Овод"...
- Сколько ты прочитал в "Оводе?"
- Та, мабуть, с полстраницы... Ты ложись, богом прошу, и не мешай...