Рассуждения Марата были непонятны для Василя. Он предпочитал не ввязываться в сложный разговор и тянулся к тумбочке за папиросой. Пуская из ноздрей дым, как бы отгораживался от агронома, дескать, ты сам по себе, а я сам по себе.
Сегодня Василь пришел позже обычного и навеселе. Лицо его перехватывал снежно-белый бинт. Нос под ним, обложенный ватой, выпирал бугром, а подглазья натекли синевой.
- От здорово! - счастливо крутил Василь головой и рассыпал астматический смешок. Дышал он, казалось, не грудью, а животом, за счет диафрагмы. - От здорово так здорово! - И, видя, что Марат не очень торопится узнать что "здорово", начал рассказывать, невероятно гнусавя и жестикулируя: - Выпилы с получки, он каже: "Поехали на моем мотоциклете домой!" Поихалы, говорю я. А уже в лесу стемнело, а свет у мотоцикла поганый. Бачу - канава! Степан вперед меня рогами в землю летит, а я за ним лечу. Дым в глазах! Вскакую, хватаюсь за нос - точно! Свернул курок, только хрящик похрустуе... От здорово!
- Ужасно смешно! - с легкой иронией сказал Марат, отчеркивая что-то в блокноте.
- Докторша каже, шо срастется мий нос... От здорово!
Василь снял ботинки и, чрезвычайно довольный собой, растянулся на раскладушке.
- Вы знаете, Василий, каждый центнер семян озимой пшеницы дал двадцать восемь центнеров зерна! Я же говорил, что эту пшеницу надо культивировать в здешних местах... А ученые селекционеры смеялись, не давали семян! Теперь я им!.. Тысячу гектаров нынче засеем, Павел Кузьмич согласие дал...
Марат возбужденно ходил из угла в угол и строил свои агрономические планы. Василь понял, что его рассказ о "свернутом курке" не произвел на Марата впечатления. Это Василя задало.
- Ну и шо с того, с той пшеницы? Бильше килограмма все равно не съедите за день... Чи вам зарплату прибавлють?
"Как в его голове все просто устроено, - Марат бросил на подоконник блокнот. - Полный живот и полный карман... Таким, наверное, легче живется".
В задней комнате послышались голоса. Жмурясь от электрического света, в горницу вошли Андрей с Горкой. Андрей приклонил к стенке гитару.
- Здравствуйте, Марат Николаевич! Вы не знаете его? Это Георгий Пустобаев, мой заместитель по прыжкам в длину, то есть, где я не догоню корову, там он...
- Очень рад! А из-за ваших коров, Андрей, мы все-таки недобрали на участке центнеров пяток.
- Винюсь! Но теперь нас двое...
- Нас трое, - буркнул Горка, выставляя бутылку красного.
Марат посмотрел на нее, на смутившихся парней.
- Водку принципиально не пьем.
Андрея ошеломило обилие книг: "Вот это жизнь! А у меня - этажерка, и та неполная..." Но еще больше его ошеломили два человеческих черепа. Один, коричневый, с проломом! лежал на тумбочке рядом с будильником. Другой висел на гвозде над кроватью Марата.
- Это кто-нибудь из ваших близких, Марат Николаевич?
- Эти черепа неизвестно кому принадлежат... Впрочем! - Марат быстро достал из-под книг альбом для рисования и раскрыл его. - Смотрите. Это тот, что на тумбочке. Я провел линии носа, подбородка... Видите? Походит на монгола. Я показывал черепа ученым, они говорят, что этим останкам человека около восьмисот лет. Да вы садитесь, ребята! Черепа мы нашли в пятьдесят пятом, когда целину распахивали. Я этим увлекаюсь, это для души... Сейчас организуем стол.
Марат вышел, зашептался с хозяйкой. На раскладушке не вытерпел, крутнулся с боку на бок Василь, затекшими глазами нацелился на гостей.
- Если он агроном, если он Марат Николаевич, так ему и "здравствуйте, пожалуйста", а если я Василь, так...
- При чем здесь "агроном?" Лаврушин не бьет людям физиономии, а к тебе неизвестно с какой стороны подъезжать. Вставай, присаживайся!
Василь не любил повторных приглашений к столу.
Марат внес стаканы, хлеб, помидоры, масло.
- Если хотите, вот еще, - из железной банки он высыпал на газету кучу монет: тусклое, почерневшее серебро, зеленые от древности медяки и даже николаевский рубль.
- Настоящий? - Горка выловил его и потер в пальцах.
- Настоящий... Нумизматика! Тоже увлекаюсь. Интересно! Возьму любую монету и через нее вижу то время, ту эпоху... Вот рубль с царевной Софьей, что Василий держит. Смотрю на него - и перед глазами стрелецкий бунт, виселицы на Красной площади, молодой Петр Алексеевич... А это немецкие марки. Видите, одна чеканка тысяча девятьсот тридцать четвертого года, другая - тридцать седьмого. На первой орел только еще растопырил когти, а на второй уже свастику в венке держит. Но на обеих барельеф президента Пауля Гинденбурга, к тому времени скончавшегося. Думаете, Гитлер за рыцарский профиль чеканил его на деньгах? Как бы не так!.. Давайте объявим конкурс. Конкурс на смешное! Как? - Марат тряхнул стоячим чубчиком-гребнем, заговорщицки поглядел в придвинувшиеся молодые веселые лица.
- А премия? - под Василем нетерпеливо скрипнул табурет.
- Премия будет, но какая - тайна. Кто первый?
- С вас, Марат Николаевич, начнем и - по солнцу. - Андрей торопил память, но, как назло, ничего смешного не вспоминалось. Приходилось успокаивать себя тем, что его очередь будет последней.
Марат снял белый галстук и расстегнул ворот черной рубашки.
- Ладно! - сказал он, ставя на стол голые сухие локти и сплетая перед лицом пальцы рук. - Только смешного я... Не умею я смешное! Впрочем, хотите, расскажу, как меня чуть из университета не исключили? Это скорее грустное, чем смешное... Началось с того, что я уснул на лекции. Положил голову вот так, - Марат показал, как он положил на руку голову, - и сплю. Слышу: над головой - голос преподавателя. "Возмутительно! - кричит он и, я чувствую, потрясает в воздухе кулаками, чувствую, а проснуться не могу. - Возмутительно! В наше замечательное время, когда от энтузиазма людей лед на Волге тает, студент спит на лекции! Я добьюсь, Лаврушин, чтобы вас из университета отчислили!.." - "На это много ума не надо", - ответил я просыпаясь. Казалось бы, ничего особенного, а завертелось, пошла писать губерния! Вредный был кандидат. Спасли ребята. Пошли к ректору и сказали: "Кандидат наук такой-то тряс над головой Лаврушина кулаками, но не заметил на его ушах цементную пыль". Оставили, сделали из меня ученого агронома.
- А при чем тут цементная пыль? - Василь был разочарован концом и явно не понимал, почему улыбаются Андрей с Горкой.
- При том, старик. У кого было туго с финансами, ходили по ночам вагоны с цементом разгружать. Твоя очередь, Георгий!
- У нас в прошлом году отец мотоцикл выиграл по лотерее. Три раза домой из магазина прибегал и все забывал - зачем. На четвертый вспомнил: паспорт нужен!..
- Браво! Коротко и ясно! Браво!
- А где ж ваш мотоцикл? - подозрительно спросил Василь, перестав вдруг смеяться. Он хотел выиграть премию и готов был придраться к любому пустяку, лишь бы затенить соперника. Негоже, если его эти юнцы обойдут, он все-таки старший! - Где твой мотоцикл?
- Где, где! Ну, в сарае стоит. Прав-то на вождение ни у отца, ни у меня. Разбить такие деньги, говорит отец...
- Ясно! Василий, тебя слушаем...
Василь поудобнее уселся и, опустив голову, сосредоточенно уставился в столешницу. Казалось, он прислушивался к тому, как ведет себя под бинтом разбитый нос. Внезапно его маленькие толстые уши стали накаляться, а сам он мелко-мелко затрясся, почти беззвучно смеясь какому-то воспоминанию. Глядя на него, непроизвольно начали смеяться все.
- От здорово! - задыхался Василь и никак не мог остановиться. - От здорово!.. Хлопцы, вы помните, зимой приезжалы из пединститута две студентки на практику? У нас тут на квартире стоялы. Воны в горнице, а я в задней со старикамы. От здорово! - И Василь вновь заколыхался.
- Да рассказывай наконец! - прикрикнул Андрей.
- Сидим ось так все за столом, вечеряем. А мени дуже приглянулась Марусенька, така гарна дивчина з ямочками на щеках. Дывлюсь через стол на нее, вона на меня дывится, я опять на нее. Шукаю пид столом ее ногу, трохи надавливаю. Вона ничего, на меня дывытся. Я еще надавливаю. Вона перестала дывыться. Ах, так! Я еще!.. Як гаркне под столом кот, як выскочит. Дед его ложкой по потылыце. Вин через бабку да в окно! Вынес головой стекло и - в снег, да на забор!.. Я ж ему, скаженному, на лапу наступав, а думав, шо Марусеньке.
Смеялись и смотрели на большущего сибирского кота, сидевшего на борове холодной голландки. Он будто понимал, что речь шла о нем, презрительно морщил нос и жмурил рыжие разбойные глаза.
Насмеялись и попросили Андрея спеть: в итоги конкурса все равно, мол, зачтется. Горка подал гитару.
Свет от лампочки с потолка падал прямо на лицо Андрея. В светло-карих глазах его словно бы головки крохотных медных гвоздиков блестели. "Что ж, про какую-нибудь матаню нам споешь?" - Марат ничего не ожидал от Андрея и даже с некоторым сожалением взглянул на Горку с Василем, ловивших каждое движение товарища.
Это их ожидание, очевидно, смутило и Андрея, он хмыкнул и начал настраивать басы, поставив ногу на перекладину стула, склонив голову к гитаре.
И вдруг почувствовал, что не споет хорошо. Не было настроения. Хандру нагнал все тот же Василь, к которому Андрей ревновал Граню. "Разъел рожу и волочится за всеми подряд. Да еще и хвастается. Жаль, что только нос свернул... А Граня... Может, и она не лучше Василя? На свиданиях, может, вместе надо мной смеются..."
Андрей поставил гитару на место.
- В другой раз... Что-то с горлом...
- Согласны! - обрадовался Василь и, хитровато помолчав, глухо напомнил из-под повязки: - А премию кому ж?