Глава пятая
Поел Борис Тимофеич на ночь грибков с кашицей, и началась у него изжога; вдруг схватило его под ложечкой; рвоты страшные поднялись, и к утру он умер, и как раз так, как умирали у него в амбарах крысы, для которых Катерина Львовна всегда своими собственными руками приготовляла особое кушанье с порученным ее хранению опасным белым порошком.
Выручила Катерина Львовна своего Сергея из стариковской каменной кладовой и без всякого зазора от людских очей уложила его отдыхать от свекровых побоев на мужниной постели; а свекра, Бориса Тимофеича, ничтоже сумняся, схоронили по закону христианскому. Дивным делом никому и невдомек ничего стало: умер Борис Тимофеич, да и умер, поевши грибков, как многие, поевши их, умирают. Схоронили Бориса Тимофеича спешно, даже и сына не дождавшись, потому что время стояло на дворе теплое, а Зиновия Борисыча посланный не застал на мельнице. Тому лес случайно как-то дешево попался еще верст за сто: посмотреть его поехал и никому путем не объяснил, куда поехал.
Справившись с этим делом, Катерина Львовна уж совсем разошлась. То она была баба неробкого десятка, а тут и нельзя было разгадать, что такое она себе задумала; ходит козырем, всем по дому распоряжается, а Сергея так от себя и не отпускает. Задивились было этому по двору, да Катерина Львовна всякого сумела найти своей щедрой рукой, и все это дивованье вдруг сразу прошло. "Зашла, - смекали, - у хозяйки с Сергеем алигория, да и только. - Ее, мол, это дело, ее и ответ будет".
А тем временем Сергей выздоровел, разогнулся и опять молодец молодцом, живым кречетом заходил около Катерины Львовны, и опять пошло у них снова житье разлюбезное. Но время катилось не для них одних: спешил домой из долгой отлучки и обиженный муж Зиновий Борисыч.
Глава шестая
На дворе после обеда стоял пёклый жар, и проворная муха несносно докучала. Катерина Львовна закрыла окно в спальне ставнями и еще шерстяным платком его изнутри завесила, да и легла с Сергеем отдохнуть на высокой купеческой постели. Спит и не спит Катерина Львовна, а только так ее и омаривает, так лицо по́том и обливается, и дышится ей таково горячо и тягостно. Чувствует Катерина Львовна, что пора ей и проснуться; пора идти в сад чай пить, а встать никак не может. Наконец кухарка подошла и в дверь постучала: "Самовар, - говорит, - под яблонью глохнет". Катерина Львовна насилу прокинулась и ну кота ласкать. А кот промежду ее с Сергеем трется, такой славный, серый, рослый да претолстющий-толстый… и усы как у оброчного бурмистра. Катерина Львовна заворошилась в его пушистой шерсти, а он так к ней с рылом и лезет: тычется тупой мордой в упругую грудь, а сам такую тихонькую песню поет, будто ею про любовь рассказывает. "И чего еще сюда этот котище зашел? - думает Катерина Львовна. - Сливки тут-то я на окне поставила: беспременно он, подлый, у меня их вылопает. Выгнать его", - решила она и хотела схватить кота и выбросить, а он, как туман, так мимо пальцев у нее и проходит. "Однако откуда же этот кот у нас взялся? - рассуждает в кошмаре Катерина Львовна. - Никогда у нас в спальне никакого кота не было, а тут ишь какой забрался!" Хотела она опять кота рукой взять, а его опять нет. "О, да что ж это такое? Уж это, полно, кот ли?" - подумала Катерина Львовна. Оторопь ее вдруг взяла и сон и дрему совсем от нее прогнала. Оглянулась Катерина Львовна по горнице - никакого кота нет, лежит только красивый Сергей и своей могучей рукой ее грудь к своему горячему лицу прижимает.
Встала Катерина Львовна, села на постель, целовала, целовала Сергея, миловала, миловала его, поправила измятую перину и пошла в сад чай пить; а солнце уже совсем свалило, и на горячо прогретую землю спускается чудный, волшебный вечер.
- Заспалась я, - говорила Аксинье Катерина Львовна и уселась на ковре под цветущею яблонью чай пить. - И что это такое, Аксиньюшка, значит? - пытала она кухарку, вытирая сама чайным полотенцем блюдечко.
- Что, матушка?
- Не то что во сне, а вот совсем вот наяву кот ко мне все какой-то лез.
- И, что ты это?
- Право, кот лез.
Катерина Львовна рассказала, как к ней лез кот.
- И зачем тебе его было ласкать?
- Ну вот поди ж! сама не знаю, зачем я его ласкала.
- Чудно, право! - восклицала кухарка.
- Я и сама надивиться не могу.
- Это беспременно вроде как к тебе кто-нибудь прибьется, что ли, либо еще что-нибудь такое выйдет.
- Да что ж такое именно?
- Ну именно что - уж этого тебе никто, милый друг, объяснить не может, что именно, а только что-нибудь да будет.
- Месяц все во сне видела, а потом этот кот, - продолжала Катерина Львовна.
- Месяц это младенец.
Катерина Львовна покраснела.
- Не спослать ли сюда к твоей милости Сергея? - попытала ее напрашивающаяся в наперсницы Аксинья.
- Ну что ж, - отвечала Катерина Львовна, - и то правда, поди пошли его: я его чаем тут напою.
- То-то, я говорю, что послать его, - порешила Аксинья и закачалась уткою к садовой калитке.
Катерина Львовна и Сергею про кота рассказала.
- Мечтанье одно, - отвечал Сергей.
- С чего ж его, этого мечтанья, прежде, Сережа, ни когда не было?
- Мало чего прежде не бывало! бывало, вон я на тебя только глазком гляжу да сохну, а нонче вона! Всем твоим белым телом владею.
Сергей обнял Катерину Львовну, перекружил на воздухе и, шутя, бросил ее на пушистый ковер.
- Ух, голова закружилась, - заговорила Катерина Львовна. - Сережа! поди-ка сюда; сядь тут возле, - позвала она, нежась и потягиваясь в роскошной позе.
Молодец, нагнувшись, вошел под низкую яблонь, залитую белыми цветами, и сел на ковре в ногах у Катерины Львовны.
- А ты сох же по мне, Сережа?
- Как же не сох.
- Как же ты сох? Расскажи мне про это.
- Да как про это расскажешь? Разве можно про это изъяснить, как сохнешь? Тосковал.
- Отчего ж я этого, Сережа, не чувствовала, что ты по мне убиваешься? Это ведь, говорят, чувствуют.
Сергей промолчал.
- А ты для чего песни пел, если тебе по мне скучно было? что? Я ведь небось слыхала, как ты на галдарее пел, - продолжала спрашивать, ласкаясь, Катерина Львовна.
- Что ж что песни пел? Комар вон и весь свой век поет, да ведь не с радости, - отвечал сухо Сергей.
Вышла пауза. Катерина Львовна была полна высочайшего восторга от этих признаний Сергея.
Ей хотелось говорить, а Сергей супился и молчал.
- Посмотри, Сережа, рай-то, рай-то какой! - воскликнула Катерина Львовна, смотря сквозь покрывающие ее густые ветви цветущей яблони на чистое голубое небо, на котором стоял полный погожий месяц.
Лунный свет, пробиваясь сквозь листья и цветы яблони, самыми причудливыми, светлыми пятнышками разбегался по лицу и всей фигуре лежавшей навзничь Катерины Львовны; в воздухе стояло тихо; только легонький теплый ветерочек чуть пошевеливал сонные листья и разносил тонкий аромат цветущих трав и деревьев. Дышалось чем-то томящим, располагающим к лени, к неге и к темным желаниям.
Катерина Львовна, не получая ответа, опять замолчала и все смотрела сквозь бледнорозовые цветы яблони на небо. Сергей тоже молчал; только его не занимало небо. Обхватив обеими руками свои колени, он сосредоточенно глядел на свои сапожки.
Золотая ночь! Тишина, свет, аромат и благотворная, оживляющая теплота. Далеко за оврагом, позади сада, кто-то завел звучную песню; под забором в густом черемушнике щелкнул и громко заколотил соловей; в клетке на высоком шесте забредил сонный перепел, и жирная лошадь томно вздохнула за стенкой конюшни, а по выгону за садовым забором пронеслась без всякого шума веселая стая собак и исчезла в безобразной, черной тени полуразвалившихся, старых соляных магазинов.
Катерина Львовна приподнялась на локоть и глянула на высокую садовую траву; а трава так и играет с лунным блеском, дробящимся о цветы и листья деревьев. Всю ее позолотили эти прихотливые, светлые пятнышки и так на ней и мелькают, так и трепещутся, словно живые огненные бабочки, или как будто вот вся трава под деревьями взялась лунной сеткой и ходит из стороны в сторону.
- Ах, Сережечка, прелесть-то какая! - воскликнула, оглядевшись, Катерина Львовна.
Сергей равнодушно повел глазами.
- Что ты это, Сережа, такой нерадостный? Или уж тебе и любовь моя прискучила?
- Что пустое говорить! - отвечал сухо Сергей и, нагнувшись, лениво поцеловал Катерину Львовну.
- Изменщик ты, Сережа, - ревновала Катерина Львовна, - необстоятельный.
- Я даже этих и слов на свой счет не принимаю, - отвечал спокойным тоном Сергей.
- Что ж ты меня так целуешь?
Сергей совсем промолчал.
- Это только мужья с женами, - продолжала, играя его кудрями, Катерина Львовна, - так друг дружке с губ пыль обивают. Ты меня так целуй, чтоб вот с этой яблони, что над нами, молодой цвет на землю посыпался. Вот так, вот, - шептала Катерина Львовна, обвиваясь около любовника и целуя его с страстным увлечением.
- Слушай, Сережа, что́ я тебе скажу, - начала Катерина Львовна спустя малое время, - с чего это все в одно слово про тебя говорят, что ты изменщик?
- Кому ж это про меня брехать охота?
- Ну уж говорят люди.
- Может быть, когда и изменял тем, какие совсем нестоящие.
- А на что, дурак, с нестоящими связывался? с нестоющею не надо и любви иметь.
- Говори ж ты! Неш это дело тоже как по рассуждению делается? Один соблаз действует. Ты с нею совсем просто, без всяких этих намерений заповедь свою преступил, а она уж и на шею тебе вешается. Вот и любовь!