Раймонд сел за стол, смущенно улыбаясь. Отец смотрел на его красивое, с девичье-нежными чертами лицо и хмурился. Он искал мужества в этом лице и только в синих глазах на миг уловил что-то желанное.
– С чего начинать, отец?
– Ты учишься?
– Нет, уже три года, как я окончил городскую школу. Дальше учиться не мог – у нас не было денег. Мама хотела, но я не мог согласиться, чтобы она шила по двадцать часов в сутки. И я стал работать на сахарном заводе Баранкевича…
Тихо в комнате. Слышно только, как отбивают свой размеренный шаг часы.
– Ты из-за меня не пошел сегодня на завод?
– Нет… Я уже несколько месяцев там не работаю…
– Почему?
Раймонд тревожно шевельнулся.
– Меня прогнали с завода.
– За что?
Глаза Раймонда сузились.
– Они выдали мне свидетельство, что я уволен за участие в грабеже складов…
Раймонд замолчал, увидя, как резко сдвинулись брови отца.
– Но это неправда, отец! Это подлая ложь! Мы только требовали уплатить нам за шесть месяцев работы. Рабочие выбрали депутацию к Баранкевичу, молодежь послала меня. Баранкевич кричал на нас, как на собак, и выгнал. Перед конторой нас ждал весь завод. Мы рассказали, как принял нас хозяин.
Ну, здесь и началось. Когда немецкая охрана стала нас разгонять, мы разоружили ее и отняли пулемет. Заставили кассира выплачивать жалованье по спискам. Когда денег в кассе не хватило, то открыли склад и приказали кладовщику выдавать по три мешка сахару каждому вместо денег. Никакого грабежа не было! Мы со старыми солдатами защищали улицу от немецких драгун.
Баранкевич успел вызвать их из города по телефону. Когда мы расстреляли все ленты, то разбежались. Но пулемет немцам не достался, мы его спрятали в надежном месте…
Раймонд умолк. Отец задумчиво теребил седой ус и улыбался.
– Что же было потом?
– Потом немцы сахар у всех отобрали. Многих арестовали, а остальных Баранкевич прогнал, не заплатив ни копейки. Мне и другим, кто был в делегации, администрация завода выдала волчьи билеты. Но я, отец, не взял ни фунта сахару, А Баранкевич не заплатил мне сто восемьдесят марок. Это за целые полгода.
– Ладно, сынок. Ты меня с этими твоими пулеметчиками как-нибудь познакомишь. А теперь давай поедим, если есть что.
– Прости, тато, только селедка…
Глава третья
Огромные чугунные ворота парка не закрывались – в них один за другим въезжали экипажи. У подъезда ярко освещенного палаца Могельницких непрерывное движение – прибывали приглашенные. В вестибюле лакеи снимали с них верхнее платье.
У входа в гостиную приезжающих встречали Стефания и Владислав. Черное бальное платье облегало полную фигуру Стефании, оставляя обнаженными плечи и руки. Ее лицо было радостно возбуждено. Она встречала гостей с такой приветливой улыбкой, с такой любезностью, что мелкие шляхтичи, в первую минуту робевшие перед великолепием графского дома и блестящим обществом, становились смелее и увереннее.
Владислав – красен от волнения и желания производить впечатление настоящего аристократа, чтобы эта мелкая сошка, допущенная сюда из политических соображений, сразу почувствовала в нем графа Могельницкого. Мелкопоместным дворянам он небрежно протягивал два пальца, крупным помещикам – говорил несколько приветственных слов. И только когда появился князь Замойский с семьей, он кинулся навстречу.
Из большого зала доносились звуки настраиваемых инструментов.
– А вот и пан Баранкевич с супругой! – шепнул Владислав Стефании.
К ним подходил огромного роста человек, столь же толстый, сколь худа была его супруга, которую он вел под руку. Из-под тесного крахмального воротника выпирала жирная шея. Его рачьи, выпученные глаза с кровяными жилками остановились на Стефании.
– О-о-о! Вельможная пани сегодня ослепительна! Будь я на десяток лет моложе… гэ… умм… да!.. – загрохотал он пропойным басом.
Его жена, пани Анеля, кисло улыбалась. Владиславу казалось, что пуговицы жилета сахарозаводчика сейчас отлетят, не выдержав напора огромного живота.
Баранкевнчи прошли в гостиную. Лакей доложил Стефании, что прибыл автомобиль с господами немецкими офицерами. Владислав многозначительно посмотрел на Стефанию.
– Ты не забыла, Стефа, что Эдвард просил тебя не упускать немцев из виду? Их надо устроить в малой гостиной. Собрать там паненок, говорящих по-немецки, а главное – не жалеть вина, – быстро проговорил он.
– Знаю… Вот и они. Я их встречу, а ты иди наверх к Эдварду и предупреди об их приезде… И пусть Людвига придет мне помочь. Все уже спрашивают о ней…
Владислав исчез. Стефания встретила немцев очаровательной улыбкой. Рядом с Зонненбургом шел не старый еще полковник, начальник гарнизона города. За ними – три офицера, среди них – Шмультке. Зонненбург представил их Стефании.
Полковник прикоснулся холеными усами к ее руке,
– Чрезвычайно признателен, графиня, за любезное приглашение и весьма рад встретить в вашем лице жену одного из офицеров немецкой армии, – сказал он.
– Надеюсь, ваше превосходительство, вам не будет скучно в нашем обществе?
– О, что вы, что вы! – запротестовал полковник. Стефания, окруженная офицерами, направилась в зал.
Зонненбург задержал Шмультке.
– Господин лейтенант, вы поставили караул вокруг усадьбы?
– Так точно, господин майор!
В кабинете Эдварда сидело несколько человек. Здесь были: Эдвард, накануне возвратившийся из Варшавы, отец Иероним, князь Замойский, Баранкевич, викарный епископ Бенедикт и еще трое молодых людей в штатском.
У входа в апартаменты Людвиги сидел Юзеф.
Когда, поддерживаемый лакеем, появился старый граф Могельницкий, Юзеф почтительно раскрыл перед ним дверь и сейчас же закрыл ее перед самым носом лакея.
– Можешь идти. Я позову, когда понадобишься.
Сын недоумевающе пожал плечами и стал спускаться с лестницы.
– А где этот бродяга Мечислав? Ты за ним присматривай, Адам. Вот еще наказание господне!..
Адам остановился и невесело посмотрел на отца.
– Со вчерашнего вечера, после того, как он побил Франциску, я не видел его. Говорят, что пошел на фольварк к солдатам.
При появлении отца Эдвард поднялся.
– Ну теперь, кажется, все в сборе. Пока там, внизу, будут веселиться, мы кое о чем успеем поговорить. Познакомься, отец, – сказал Эдвард, когда Казимир Могельницкий остановился перед поднявшимися ему навстречу незнакомыми молодыми людьми.
– Капитан Врона, – отрекомендовался один из них, бледный, с воспаленными глазами.
– Лейтенант Варнери, – произнес другой, стройный, голубоглазый.
– Поручик Заремба, – угрюмо пробасил третий, коренастый, с коротко подстриженными усами.
В комнату торопливо вошел Владислав.
– Эдвард, приехали немцы – полковник, несколько офицеров… Людвига сошла вниз. Слышишь, играют туш? Все твои приказания выполнены. Ты разрешишь мне остаться здесь?
– Нет. Иди вниз занимать гостей. Через полчаса придешь, – сухо ответил Эдвард.
Владислав сделал недовольную мину, но повернулся по-военному и вышел.
Сегодня утром он был "произведен" в подпоручики и назначен командиром взвода в формируемом Эдвардом польском легионе.
– Итак, если панство разрешит, я начну, – произнес Эдвард, когда все уселись.
Снизу доносились звуки мазурки.
– Послезавтра мы решили выступить. Дальше медлить нельзя. Австрийцы бегут на родину, бросая все. Сегодня нам стало известно о революции в Германии. Наше положение необычайно трудное. Уходящих немцев преследуют партизанские отряды. Они скоро ворвутся сюда. Пан Зайончковский говорит, что у них на селах уже начинается… Как вам известно, в Люблине седьмого ноября организовано польское правительство с пепеэсовцем Дашинским во главе…
Баранкевич сделал резкий жест рукой.
– Это не так страшно, – успокоил его Эдвард. – Правда, Дашинский наобещал в своих декларациях всеобщее, прямое, тайное и равное избирательное право, восьмичасовой рабочий день и даже передачу земли крестьянам, – с издевкой продолжал Эдвард, – но все это необходимые на сегодняшний день декорации. Их нам легко отшвырнуть, когда мы будем иметь силу. Пока что, благодаря декларациям Дашинского, мужики сами охраняют имения: народное достояние, как же. Важно одно: чтобы вооруженная сила была в наших руках. Мы пока что располагаем сотней людей. Этого достаточно, чтобы занять город. Австрийский гарнизон города растаял. Единственная сила – эскадрон немецких драгун… Но с немцами мы договоримся. Тем более что у них самих вскоре не останется ни одного солдата.
– Откуда вы взяли эти сто человек? – заинтересовался епископ, высохший, как мощи, старичок, машинально перебиравший пальцами четки.
До сих пор он придерживался немецкой ориентации и теперь хотел выведать, насколько реальна вся эта затея, в которую его так усиленно тянул отец Иероним.
– Это – часть солдат расформированного польского легиона австрийской армии и члены местной польской военной организации. Ну, потом – молодежь из хороших семей… На другой день после занятия города у нас будет втрое больше… Пан Дашинский обещает прислать в случае нужды отряд организованной им народной милиции.
– Гэ… умм… да!.. – угрожающе откашлялся Баранкевич. – Ненавижу всех этих социалистов и прочих мазуриков!.. "Народная милиция"! Скажите пожалуйста! Что до меня, то мне приятнее слово "жандарм".
– Благодарю за комплимент, – отозвался из своего угла капитан Врона, исказив лицо гримасой, заменявшей ему улыбку.