- Надоело, - повторил Алексей Никандрович и сморщил большой, увеличенный лысиной, лоб. - Нет, не надоело. А понял ты, что впросак попал. В тридцать шестом, когда я дом ставил, ты что говорил? Чуть не чужаком меня, а? А теперь вон жизнь получше пошла, так люди и дома, и дачи…
Как им не стыдно! Здесь они имеют право говорить только о папе, только о папе! Но уже вмешался доктор Шумаков.
- Дома и дачи, - неторопливо перебил он Алексея Никандровнча. - Дома и дачи. А я вот, знаете, и сейчас не очень верю тому, кто особенно этим строительством-то увлекается.
- Конечно, частная собственность отживает, - вставил и Алик.
- Отживает! - насмешливо сморщил лоб Алексей Никандрович. И видно было, что вмешательство Михаила Борисовича и Алика скорее заинтересовало его, чем смутило. - А ведь вот спросите-ка его, - Алексей Никандрович небрежно указал вилкой в сторону Ивана Савельевича. - Спросите-ка его, не говорил ли он мне этого в том же упомянутом тридцать шестом. А я сам вот в своем доме век доживаю. И деткам его завещал.
- Завещатель, - сверкнул очками Иван Савельевич.
- А что ж, и вкладчик, и завещатель. Было бы что завещать…
Алексей Никандрович оглядел комнату и громко вздохнул:
- Ох-хо-хо. Жизнь человеческая!
"Он папу осуждает, папу! И чего он здесь? Папа же его недолюбливал. И не ходил он к нам последнее время".
Нина, забыв о том, что она хозяйка, что Алексей Никандрович в ее доме, давно уже смотрела на старика, да и на остальных с откровенной неприязнью. Старик заметил это, но только вздохнул: "Эх, молодо-зелено".
Нина поймала на себе сочувствующий, понимающий взгляд Алика. Заметила, как Алик наклонился к Михаилу Борисовичу, что-то шепнул ему.
- Вы правы, - своим негромким, спокойным голосом подтвердил Шумаков. - Вы правы.
И вновь заговорил о покойном Сергее Артамоновиче. Другие гости поддержали его. Но Нина почти не слушала их. Зверьком посматривала она на всех и особенно на Алексея Никандровнча.
Противный старик! А может, он и прав… Каждой за себя, каждый для себя.
* * *
Профессиональные навыки проявляются подчас неожиданно. Телеграфист услышит прерывистый сигнал автомобиля, а в мозгу отложатся точки и тире, тире и точки азбуки Морзе. Парикмахер, уверенный, что он бреет незнакомого человека, вдруг узнает его по капризной или наоборот слишком податливой бороде.
Тимофей шел длинной, прямой тополиной аллеей. И она казалась ему вертикальной штольней. Тимофей был высотником. Он привык смотреть сверху, и поэтому нередко улицы опрокидывались в его сознании.
Тимофей шел на работу. Путь был неблизкий. Семиэтажка общежития, в одной из скромных комнат которого стоит его по-солдатски заправленная койка, находится неподалеку от новой теплоэлектроцентрали. В прошлом году Тимофей изучил каждую щербинку на крыше своего дома. Она как на ладони была видна с турбины ТЭЦ. А нынче бригаду высотников перевели на стройку механического завода. Коренастые корпуса поднимались в лесу, в противоположном конце города. Строители добирались туда в заводских маленьких, но неправдоподобно вместительных и вертких, словно беспозвоночных, автобусах.
Тимофей иногда, правда не часто, проделывал этот путь пешком. В большинстве случаев это был обратный путь. Утром он успевал только позавтракать и добежать до автобусной остановки. К тому же с утра надо беречь силы. Высотник должен быть всегда в хорошей форме.
Но сегодня… Сегодня Тимофей сам не переставал поражаться себе. Впрочем, началось это еще вчера, после исчезновения Нины. Тимофей сразу даже и не поверил в него, потом удивился: "Кто ее мог похитить?" Неловко, мешковато, как груженая баржа в узком месте реки, Тимофей повернулся в одну, в другую сторону. Нины нигде не было.
Длинноногая белесая девушка, озорно указывая на Тимофея глазами, кивнула толстенькой подруге. Обе засмеялись. "Знают, где Нина", - решил Тимофей. Он шагнул к ним - спросить, но тут же остановился… По тщательно отглаженным серым брюкам текли молочные ручейки. Вот над чем они смеются! Тимофей швырнул в урну подтаявшее мороженое и пошел к выходу, бережно, как это делают люди незаурядной физической силы, отодвигая с пути встречных.
Тогда и началось небывалое.
Если бы какая-нибудь другая девушка, например учетчица Юлька, с которой Тимофей иногда ходил на танцы, поступила с ним, как Нина, - послала бы за мороженым и исчезла, Тимофей, не раздумывая, оскорбился бы и вычеркнул ее из числа своих знакомых. А сейчас у него не было никакой обиды. Он только и мечтал о новой встрече с Ниной, ругал себя за то, что не спросил, где она работает, живет. Он не испытывал ни неловкости, ни, к своему удивлению, досады, наоборот, ему было хорошо-хорошо вспоминать, как он подошел к Нине, как она положила свою, словно тонкой резьбы, легкую руку на его плечо, как необыкновенно танцевала.
Тимофей потерял Нину, а было у него ощущение драгоценной находки.
С этим ощущением, не обращая внимания на непогодь, он долго колесил по пустынным, пронизанным ветрами улицам, с ним пришел домой, с ним заснул, а проснувшись, прежде всего убедился в том, что это ощущение не потеряно.
Оно не давало обычно неторопливому медвежастому Тимофею сидеть на месте. Вытащило его из общежития, повело пешком через весь огромный город.
У него, у этого ощущения, было множество небудничных, почти колдовских свойств. Оно умело, например, сокращать расстояние. Тимофей, не заметив, проходил самые глубокие штольни улиц. Но это еще пустяки. Оно проделывало с обычно рассудительным, неторопливый Тимофеем такие штуки, что он не успевал дивиться себе. И при этом как будто хвасталось: "Я еще могу, я еще могу".
Увидел Тимофей афишу - "Мотогонки. Закрытие сезона". И вот он уже с бешеной скоростью, обгоняя всех гонщиков, несется по пересеченной местности, на крутых поворотах почти приникает к земле, чтобы сократить расстояние, делает головокружительный прыжок с обрыва. Даром что никогда не ездил на мотоцикле!
И конечно первым под аплодисменты и приветственные крики рвет финишную ленту.
Высокая девушка с легкими светлыми волосами преподносит ему цветы. "Нина, куда же вы тогда сбежали? Теперь не сбежите!" "Не сбегу".
- Сдурел, свихнулся, - пожимает плечами Тимофей. - Такой медведь, иду - земля гнется, а кто бы узнал, что в голове…
И тут же, сразу он уже спасает Нину, уносимую быстрым течением реки. Потом шлет ей сигналы из космоса, потом она встречает его, возвратившегося в родной город после межзвездного полета…
И как раз в этот момент он увидел Нину. Она шла навстречу. Тимофей удивленно заметил в руке у нее паспорт и еще какие-то бумаги. Она несла их, как носят важные бумаги или деньги дети - зажав в чуть выставленной вперед руке. За ночь она сильно изменилась, казалась грустной, потемневшей и даже похудевшей, но еще более, чем вчера, нежной, славной. Ошеломленный, Тимофей приостановился, загородив своей плотной фигурой добрую половину тротуара. Она прошла мимо, не подняв головы, не заметив его. До него долетел только едва уловимый аромат вчерашних ее духов. Тимофей не ощутил бы аромата, если бы не узнал его.
Она скрылась за поворотом улицы. Тимофей не остановил ее. Не только потому, что, по-видимому, ее не так трудно встретить: если встретил сегодня, значит, встретит еще не один раз. Больше потому, что эта встреча после всех мыслей, которые против воли взяли его в плен, казалась уж слишком прозаичной.
Перемены в Нине не встревожили Тимофея. Он не верил сейчас в самую возможность несчастья, как в летний зной не очень верится в то, что бывает снег и мороз.
В проходной стройки Тимофей появился задолго до гудка. Он опасался всяких вопросов и намеков - их мог вызвать и вчерашний поздний приход и утреннее одиночное путешествие. Обычно такие намеки не трогали его. Он не из тех, кто заводится с пол-оборота. Но сегодня ему не хотелось их слушать. Сегодня все было не так, как всегда.
Опасения Тимофея оказались напрасными. Ребята отчаянно спорили с Ваней Латкиным. Ваня Латкин был мастером. Право на эту должность, занимаемую чаще всего немолодыми людьми, дал Ване не только диплом, но и точный глаз и острый инженерский ум.
Ваня, как и другие высотники, успел за свою жизнь немало повидать. Довелось ему строить турбину даже в далекой Индонезии. Тем не менее, Ваню никто не звал Иваном Бонифатьевичем, как он усиленно рекомендовался всем на своем участке. Может быть, в этом было виновато отчество "Бонифатьевич". А скорее Ванин петушиный характер, которому, впрочем, вполне соответствовал его вид. Все у него было торчком: и вихры, и нос, и поставленные чуть не перпендикулярно шее уши. Вдобавок он еще заикался, как бы взъерошивая почти каждое слово.
Сейчас Ваня возбужденно мельтешил своим хохолком в центре группы молодых рабочих.
- Значит, нет жизни на Венере, нет? А откуда тогда венерианский календарь на земле? Объясните, откуда?
- Случайное совпадение! - выкрикнул длинноногий Боря Трубников, лучший сварщик в бригаде. Вид у него при этом был такой: что, съел?
- Конечно! Факт! - поддержало Борю сразу несколько голосов.
- А рисунки людей в скафандре - тоже случайное совпадение? - петушился Ваня.
- Ну, если подобные ассоциации принимать за доказательства… - Борька презрительно пожал плечами… - Тогда и Библия…
- А что Библия - в ней тоже отразились события.
- Бабушкины сказки.
- На ней только доказательства строить!
- Я ее как хочешь истолкую, - посыпалось со всех сторон.
- Ладно, - решительно заявил Ваня. - Ладно, я вам не буду приводить никаких доказательств. Что там, когда люди лишены фантазии! Скажу только одно: если хотите знать, не признавать жизни на других планетах - это все равно, что верить в бога.