А вот "Панораму" в газете "Возрождение" сначала "Маковский не хотел печатать, ибо ему "не позволяет редакторская совесть давать такой мрак читателям"". В конце концов рассказ все-таки был напечатан в этой газете (1928. 7 окт. № 1223) вслед за "Туманом" (1928. 3 апр. № 1036). Причины проволочек на самом деле тут были несколько другие – об истории "Возрождения" мы скажем ниже. Но рассказ действительно очень горький. В нем отразилось отношение Шмелева к интеллигенции, которое составилось, видимо, еще в Крыму. Во всяком случае он писал в 1922 году: "Сил нет – как наши интеллигенты даже могут жить свиньями! Зачерствел и опоганился русский интеллигент! Никогда не любил я нашу болтливую, лживую, мелкую, себялюбив, интеллиг. Теперь вижу ее оголившейся. И куда мне больше по сердцу еще не нюхнувший "культуры" простяк-человек. У него все прямолинейней и проще. И скорее дороетесь до его души. Ему простишь все".
Что же касается цикла "Крымские рассказы": "Стенька-рыбак", "Однажды ночью", "Ентрыга" (соответственно: Иллюстрированная Россия. 1936. 18 апр. № 17; 30 мая, № 23; 20 июня, № 26), из 2-го тома настоящего собрания сочинений к нему относятся "Крест" и "Виноград" – он написан о С. Н. Сергееве-Ценском и, вероятно, докторе Шипине. Ситуации здесь тоже реальные: убийство работницы на ферме, а в "Материалах жизни" под пунктом 56 значится: "По венерич. надобности" – явно о рассказе "Однажды ночью". Шмелев вспомнил крымские страдания, словно предчувствуя новую потерю – 22 июня 1936 года скончалась жена писателя. Смерть ее была страшным ударом для Ивана Сергеевича. Он отвечал на соболезнования: "Мне больно и сил нет писать. Спасибо за ласку, за утешение. Чувствую минутой, что Оля со мной, как волна накрывает покоем, – и опять, отчаяние <…> Не дай Бог пережить любим, человека! А мы… 41 год не разлучались, да 5 лет до того были любящими, юными…".
Эти чувства – скорби, тоски и отчаяния, а также полубезумные герои, сдвиг пространства и времени, нарушение логики, определенные символы (луны, крови в "Это было", камня в "Каменном веке") – все это черты экспрессионизма. Сей стиль безусловно был присущ Шмелеву, особенно в начале 1920-х годов, потом он постепенно исчезает. Совершенно справедливо критик А. Я. Левинсон вспомнил "Красный смех" Л. Н. Андреева и "Четыре дня" В. М. Гар-шина, говоря об "Это было". Экспрессионизм был свойствен не одному Шмелеву в первые послереволюционные годы: многие произведения о гражданской войне и революции написаны в подобном духе. Впрочем, эта тема лежит уже вне направления нашей статьи – нас интересует сейчас скорее фактическая, нежели литературоведческая сторона дела, поскольку мы подошли к публицистике Шмелева.
…Переехать из Берлина в Париж в январе 1923 года помог Шмелеву И. А. Бунин: "Визу достать в Париж очень трудно, но думаю, что достану мгновенно". И достал. А также устроил сбор средств в пользу Шмелева, рекомендовал его литератору М. О. Цетлину, редактору ежемесячника "Окно", а затем консультанту журнала "Современные записки", и политику, публицисту П. Б. Струве, редактору журнала "Русская мысль", позже – газеты "Возрождение". Таким образом Шмелев познакомился и с "левыми", и с "правыми". Дважды – 13 марта и 11 апреля – он посетил Республиканско-демократический клуб. Но выбор сделал в пользу Русского Национального комитета под председательством богослова и политика А. В. Кар-ташева – по поводу предполагаемого сборника от этого комитета Бунин писал: "У меня проводит лето Иван Сергеевич Шмелев. Он уже сжег свои корабли, уже написал яростную статью для сборника А. В. Карташева".
Однако первой темой Шмелева, над которой он начал работу как раз летом 1923 года в гостях у Бунина, оказалась тема: Россия и Европа. Никак напрямую не связанная с борьбой партий, она вообще стала первой темой русских эмигрантов. Андреев еще в 1919 году закричал свой "SOS" на всю Европу, скорбя, недоумевая и предупреждая иностранцев – большевизм заразителен. Через год А. И. Куприн в хельсинкской "Новой русской жизни" писал о том же, замечая, что мир уже готов к торговым соглашениям и компромиссам с советской властью. В 1922-м Д. С. Мережковский в "Царстве Антихриста" обрушился на "буржуйско-большевистский заговор против всего христианского человечества". У Шмелева в эмиграции эта тема впервые зазвучала в "Солнце мертвых". Отсюда произошли его дальнейшие статьи – первая из них "Глаза открываются" (1924) о том, что мы сами виноваты в европейском отношении к нам.
По мере того как Европа выгодно торговала с большевиками, Шмелев писал свои статьи. В "Диком поле" (1924) – о деятельности известного полярника Ф. Нансена, Верховного комиссара Лиги Наций по делам русских беженцев (так называемый "нансеновский паспорт" русских эмигрантов стал для них притчей во языцех по тем сложностям, которые причинял). В "Открытом письме Томасу Манну"(1928) – о распродаже русских сокровищ на аукционе у Лепке в Берлине. Здесь надо сказать, что русских писателей особенно больно ранило "писательское" же признание большевиков. О позиции Р. Роллана, Г. Уэллса, А. Барбюса высказывались и Бунин, и Амфитеатров, и Мережковский, и А. Ф. Даманская, и филолог Н. С. Трубецкой. О том же статьи Шмелева – "К писателям мира", ""Похоть" совести", "Анри Барбюс и Российская корона" (все – 1927).
Но как же он надеялся, что хоть что-нибудь изменится! Как благословлял оставшихся верными России югославов, принявших наших инвалидов как своих, давших возможность русским детям получить образование – больше всего начальных русских школ было в Югославии. Этой стране Шмелев посвятил несколько статей: "Событие" (1928) – о съезде русских писателей, проходившем 25 сентября – 1 октября в Белграде; сам Иван Сергеевич там не присутствовал по болезни. "Ты победил, Галилеянин" (1934) – о гибели короля Югославии Александра Карагеоргиевича, убитого хорватскими террористами 9 октября 1934 года. 28 октября Шмелев выступил на собрании в память убиенного. "Письмо патриарху Варнаве Сербскому" (1935).
Временное ухудшение англо-советских отношений в конце 20-х годов вызвало появление статьи "Лед треснул?" (1929). Это уже чисто шмелевский поворот в теме: Россия и Европа.