Достал он из кармана бумагу с адресом и стал спрашивать встречных, как ему найти нужную улицу. Тут же подвернулся черноглазый верткий мальчишка, мигом прочел адрес, взял Пуршу за руку, как поводырь берет слепого, и повел. Сначала шли по одной улице, потом свернули направо, еще направо, затем налево и наконец остановились перед большим четырехэтажным домом из пиленого дербентского камня. Паренек сказал:
- Вот, дядя, дом, который вы ищете.
- Спасибо, сынок.
- Дядя, а что у вас там?.. - не выдержал провожатый.
Пурша уже копошился в хурджине. Он достал орехов и насыпал мальчишке полный подол рубахи.
- Спасибо, дядя. Приходите и к нам в гости. Вы ведь помните, где я живу? В том зеленом доме, около которого мы встретились. Я отцу скажу, обязательно приходите.
И, довольный, он побежал прочь.
Пурша стал внимательно рассматривать дом, в котором жил его друг, и удивился: "Неужели это дом Хашима?"
Наконец он вошел в один из подъездов и постучал в первую же дверь. Женщина, открывшая ему на стук, сказала, что тот, кого он ищет, живет на самом верху, на четвертом этаже.
"Ну конечно, и как я не догадался? - подумал Пурша. - Понятно, что Хашим должен жить выше всех, это же мой друг!" И Пурша стал медленно подниматься по лестнице.
Вот и четвертый этаж. Медная табличка на двери, а на ней обозначено, что именно здесь живет Хашим.
Пурша постучал, он не знал о звонках. Никто не отозвался. Постучал снова и прилип ухом к двери. Если бы в эту минуту кто-нибудь увидел его в такой позе, чего доброго, взял бы человека на подозрение.
"Видно, нет никого, - подумал Пурша. - Был бы я горожанином, тоже не сидел бы дома. Вон какая красота: бульвары, набережные…"
Не успел он решиться на что-нибудь, как услышал шаги. Дверь отворилась, и молодая, очень приятной наружности девушка спросила:
- Вы кого ищете, дядя?
Сколько бы ни прошло времени, Пурша не мог не узнать дочь своего друга: черты лица, глаза - всем похожа на Хашима.
- Ты не узнала меня, доченька? - спросил Пурша в надежде, что вот сейчас она вскрикнет и бросится ему на шею. Но этого не случилось.
- Я… Я не знаю вас… - растерянно улыбнулась девушка и крикнула: - Мама…
- Да как же ты посмела сказать такое?! "Не знаю"! И не стыдно тебе? - закричала, подбегая, Айшат. - Это же отец Хайдара, который письма тебе пишет!
- А, тот, что фотографию у меня просил? - хихикнула девушка.
Мать отстранила ее.
- Входи, входи, дорогой Пурша. Сколько лет ведь не виделись! - засуетилась она, вытирая о фартук мокрые руки. - Ну и задам я тебе, озорница! - добавила Айшат, неодобрительно глянув на дочь.
- Не сердись на нее, Айшат, - сказал Пурша, снимая с плеч хурджин. - Она ведь была совсем маленькая, когда вы уехали, откуда ей помнить меня.
- Как Зейнаб, как сын? Вырос, наверно? Мы тут карточку его получили, совсем мужчина!
- Да, вырос. Выше меня ростом стал. А как вы? Хашим еще на работе?
- Он старшим мастером на заводе, всегда позже других из цеха уходит.
После долгих расспросов Айшат предложила Пурше стул на тоненьких ножках:
- Ты посиди, Хашим вот-вот придет. А я вам пока поесть приготовлю.
Пурша протянул Айшат хурджин с гостинцами:
- Это Зейнаб прислала.
Комната была обставлена новенькой, сверкающей мебелью. Все стояло строго по своим местам. Казалось, сдвинь что-нибудь хоть на сантиметр - и случится неладное. Может, поэтому Пурша даже на стуле боялся пошевельнуться. Да и проголодался он, надо сказать, изрядно. В пути ни крошки в рот не взял, готовился к обеду в доме друга.
Окна квартиры смотрели прямо на море. И ветерок доносил запах рыбы. А это еще больше раздражало червячка в желудке у Пурши.
"Эх, присесть бы сейчас на тахту, - подумал Пурша, - а лучше прилечь бы да отдохнуть, поспать часок с дороги". Но никто ему этого не предложил…
Только слышно было, как Айшат с дочерью возятся на кухне.
Звон вилок и тарелок ласкал слух Пурши больше, чем самая распрекрасная музыка. Бедный толстяк изнывал на злосчастном стуле с тоненькими ножками. Пошевелись - развалится. Ноги затекли, пот ручейками скатывался со лба. Пурша уже начал злиться: "И почему это Айшат не догадалась предложить мне… ну, хотя бы табуретку, что ли, - думал он, вытирая лоб мокрым платком. - К тому же и Хашим очень долго не идет. И это называется город?"
Но в ту самую минуту, когда Пурша вконец рассердился, открылась дверь и в комнату вошел Хашим. Все такой же худой и высокий. Даже, кажется, еще подрос, но это, может, и не так, просто в городских домах потолки уж очень низкие.
Тухумы не сразу кинулись друг к другу. Некоторое время они молча рассматривали один другого. Шутка ли, столько лет не виделись! За такой срок могли ведь и характеры измениться.
Пурша смотрел на Хашима снизу вверх, а Хашим на Пуршу - сверху вниз. Потом они улыбнулись, для начала крепко пожали руки. И как-то само собой это получилось, притянули друг друга и обнялись.
За все время было сказано только два слова: "Пурша!", "Хашим!" Но после объятий друзья уже твердо знали, что ничего в них не изменилось, и остались они такими же, как были. Души их растаяли, и по обычаю начались длинные и подробные расспросы-ответы. Добрались и до мелочей. Дошло даже до того, что расхвастались: вот, мол, сколько лет прошло, а жены их и по сей день без очков вдевают нитку в иголку…
Наконец выговорили все. Наступила минутная тишина. Даже неловкая. И Хашим поспешил прервать ее.
- Айшат, - крикнул он, - Пурша, наверно, проголодался с дороги, да и я ведь с работы - не ел еще ничего!
- Сейчас! - отозвалась жена из кухни.
Пурша наконец решился присесть на тахту, но ничего не подозревавший Хашим пододвинул своему дорогому другу все тот же злополучный стул на тонких ножках, а сам сел на тахту и привольно откинулся на подушки. Не зря в народе говорится, что тот, кому обувь жмет, не слышит слов собеседника. В страхе, что у стула вот-вот подломятся ножки, Пурша, весь напряженный, сидел на краешке, не смея привалиться к спинке.
Но наконец-то вздохнул и он: жена Хашима позвала их к столу.
О аллах, каким терпением надо обладать, чтобы дождаться, пока расставят эту батарею дорогих тарелок, больших и маленьких! И, о аллах, сколько вилок и ложек! "Вот, - подумал Пурша, - будет обед!" Он даже ремешок на животе поослабил.
Предвкушая отменное угощение, Пурша довольно потирал руки.
Первым долгом Айшат принесла в графине, с кулак величиной, водку, правда, Пурше показалось, что это скорее жена мужу лекарство приготовила.
Под стать графину были и рюмочки, маленькие, с наперсток.
Огромным ножом, таким, каким в горах баранов режут, жена Хашима нарезала небольшой кусок сыра, ломтики получились ровненькие и тоненькие, тоньше бумажного листа. "Да, мастерица из нее вышла хоть куда!" - подумал Пурша.
После этих приготовлений Айшат принесла на двух продолговатых тарелках (опять тарелки!) по нескольку рыбешек, каждая величиной с ящерку, что водятся на каменистых склонах гор. Одну тарелку она подала недоумевавшему Пурше, а другую - Хашиму. Рядом с рыбешками лежали два перышка зеленого лука и ломтик лимона.
Хашим зазвенел посудой, взял в руки графин и стал осторожно разливать по рюмочкам "лекарство".
- Дерхаб, дорогой мой брат Пурша! Да будет счастливым твой приезд!
- Дерхаб! - сказал в свою очередь Пурша, стараясь не показать хозяину дома свое крайнее удивление, растерянность и недоумение, а про себя подумал: "Нет, не может быть, чтобы такое называлось едой. Это, наверно, просто так, а потом будет добрый обед".
Как рассохшаяся бочка вмиг впитывает каплю воды, так и от содержимого рюмки не осталось следа. Пурша даже не почувствовал, попала ли водка в желудок, а потешнее всего было то, что, не будь он осторожен, мог бы вместе с водкой и рюмку проглотить, до того она была мала.
Выпили еще. Одним махом гость пропустил в горло сначала рыбешку, потом лимон и стал нанизывать на вилку зеленый лук. А хозяин тем временем, утирая крахмальной салфеткой губы, крикнул жене, чтобы подавала кофе.
Айшат принесла в малюсеньких керамических чашечках кофе. Выпили и его.
- Хорошо поели-выпили, - сказал Хашим, отодвигая от себя тарелку. - Спасибо тебе, моя хозяюшка!
Гость вопросительно посмотрел на друга - не насмехается ли? Но нет! На лице у хозяина была по-настоящему довольная улыбка.
- Да что за благодарности! - смущаясь, сказала Айшат. - Пурша, наверно, и не наелся?..
- Что вы, что вы!.. Я сыт. Прекрасно поел, - слукавил Пурша, а про себя подумал: "Видать, желудок моего друга ссохся, раз он может такой едой насытиться…"
И мог ли после всего, когда к другим мукам дня прибавилось еще невыносимое физическое страдание - беспокойство голодного желудка, - мог ли, скажите, Пурша беседовать на такую приятную тему, как судьба взрослых детей, их будущее?.. Нет! Не смог больше Пурша выносить пытки. Он подхватился и был таков: сказал, будто ему надо срочно к вечеру вернуться домой и что до того еще надо завернуть по делам в министерство…
Хорошенько поужинав в шашлычной, он спустился к морю, привольно растянулся на прибрежном песке, как косарь после трудового дня, и долго не мог уснуть: все думал о своем друге, который позабыл обычаи горского гостеприимства.