3
Еще одна встреча выдалась особенная.
Игнат Глушак - известно ж. Вроде Игнат, худощавый, лысый, с какой-то странной ухмылкой кивал, когда Миканор, Дубодел, а потом и Башлыков объясняли причину своего появления, упрекали за отсталость. До поры, до времени молчал, кивая лысой головой, а глаза, болезненно беспокойные, стерегли, выслеживали, иронически щурились. Будто говорили: вот слушаю, ожидаю, когда же разумное что услышу, а все нету да нету…
Наконец не выдержал, ринулся в запале:
- От сгоняете в гурт!..
- Не сгоняем, а организуем, - сразу поправил Башлыков. - В коллектив.
- Ну, добре, организуете. Сводите, похоже. А кто над гуртом?.. Над коллективом будет?
- Кого выберет общее собрание колхоза. - Башлыков серьезно добавил: - Могут и вас выбрать.
Игнат глянул строго, выпалил:
- Хрен вы меня поставите!
- Поставим, если выберут! - Башлыков сказал таким тоном, что и сомневаться не приходилось.
Игнат на минуту задумался.
- Не выберут меня, - сказал уверенно, без сожаления. Просто констатировал факт. Потом с вызовом, не колеблясь, будто радуясь, заявил: -А если б и выбрали, не пошел бы! Вот!
- Это другое дело… - сказал Башлыков.
- А почему б я не пошел? - Игнат смотрел на Башлыкова так, будто требовал: ну, допетри, ученый человек! Ответил сам с гордостью: - Потому что с таким кагалом сладить - не с моим характером! Я перебью половину!
Так говорил, что было видно: не шутит. И впрямь перебьет. Жена схватилась за голову: что говорит!
- Игнатко, что ты плетешь? - почти простонала она. - Люди и вправду подумают. - Игнат глянул на нее.
- За ето знаешь что? - поддел его Андрей, дядька в кожушке, что снова оказался с ними. Он явно подшучивал - для начальства. - Засудят по закону!
- Ты, Андрей, не лезь! Куды не просят! Не суй, вроде, носа!
- Да дайте высказаться до конца! - вмешался Дубодел. В голосе его послышалось непонятное Башлыкову злорадство.
Миканор Глушак молчал, было видно, неспокоен: побаивался, должно, что этот тоже выкинет что-нибудь на беду ему.
Игнат, казалось, не мог уже остановиться. Торопился, жаждал договорить.
- А почему перебил бы? - снова потребовал он от Башлыкова: допетри. - А потому! Что с каждого глаз не своди! Тут же ставь человека за ним, вроде надсмотрщика! Чтоб глядели, как работает каждый! Чтоб стерегли добро! Глаз не сводили! А не то дел наделают! Растащут все по норам своим! И не углядишь!.. Каждый, он что? Для себя, вроде, добренький! К себе гребет! От!
Башлыков остановил Миканора, который возмущенно хотел возразить что-то, сказал убежденно:
- Колхоз быстро переделает эту психологию. В колхозе будет другая психология.
- Другая? - засмеялся, залился Игнат. - Откуда она возьмется! - Не дав никому слова сказать, заявил: - А я такого терпеть не могу! Я правду люблю! А тех, кто за правду, не любят!
- Это у вас отсталое настроение, - сказал Башлыков.
- Дак от я не пойду! - гнул свое тот. - Если б и выбрали, не пойду! - Он приостановился на минуту, остро взглянул на Башлыкова. - Да и вы не поставите! - сказал неуклонно. - Я непослушный, вроде. Неудобный! А начальство всякое неудобных не любит! Дак вы не возьмете! А если и возьмете, дак потом под зад! А я такого не люблю! И не пойду потому!
Он переждал возражения Миканора, Башлыкова с ухмылочкой: говорите, говорите, не собьете! Похоже было, что и не слушает никого. Едва наступила пауза, опять за свое:
- Да вы и поставите кого?
Игнат смотрел с насмешкой, в которой скрывались и язвительность, и неколебимое убеждение в своей мудрости. Он стремительно повернулся к Миканору Глушаку.
- Его поставите! Поставили, вроде, уже!.. А он какой хозяин, спросите? Ну, Андрей, скажи, - приказал он вдруг дядьке в кожушке.
Дядька подумал, авторитетно ответил:
- Миканор - он человек сознательный, идейный.
- Сознательный, идейный, - передразнил его Игнат. - Хозяин он какой, спрашиваю!.. Хозяин он, - сказал Игнат странно злорадно, - будто из г… пуля! От какой он хозяин!
- Вы напрасно оскорбляете, - недовольно сказал Башлыков. Дубодел поддержал его.
Игната это еще более разожгло.
- Я правду говорю. Он и в своем хозяйстве не был никогда хозяином. Поля сам, можно, вроде, сказать, один не обработал. Отец все. Или под отцовым присмотром. Не правда разве, Миканор? - беспощадно обратился он к теперешнему председателю. Тот, рассерженный, не отозвался.
- Ну, от, - Игнат, как победитель, повернулся к Башлыкову. - А теперь ему все хозяйства!
Опять с насмешечкой человека, которого никто не может сбить с единственно правильных позиций, слушал, что возражали ему. Переждав, упорно продолжал гнуть свое:
- От и вы! Откуда? - ринулся уже на Башлыкова. - Из города, видно! Знаете вы хоть, вроде, как отличить гречиху от жита?
- Ты, Глушак, брось ето! - сурово, не без угрозы сказал Дубодел. - Брось свою кулацкую антимонию!
- Игнатко! Помолчи! - запричитала жена. Ухватилась за рукав, хотела отвести в сторону, как от драки. Он нетерпеливо оттолкнул ее.
- Не лезь! - В несдержанной запальчивости крикнул Дубоделу: - Не, нехай он послушает! Потому что не скажете, - обрадованно крикнул он Башлыкову, - про гречку-жито. Не знаете!
Башлыков не спорил, смешно, ни к чему было спорить, защищать себя в такой дискуссии. Достоинство не позволяло унижать себя таким образом.
Игнат махнул беспокойной рукой, как человек, который готов на все.
- Ну, так и быть! Станьте у нас председателем! Пойду! Ей-богу! Хоть зараз! Пойду!
- Ты, Глушак, сказал уже, кулацкие свои штучки брось! - вступился вновь за Башлыкова Дубодел. - За агитацию против представителя власти, знаешь, что?!
- Дела нашего, вроде, не знаете, - Игнат не обращал внимания на Дубодела, видел только Башлыкова, - дак хоть грамоту знаете! А сельскому хозяйству научитесь! Давайте! Пойду! Ей-бо!
Башлыков сказал строго:
- Моей жизнью распоряжается партия. Куда она прикажет, туда я и пойду. Не раздумывая.
- Ну от! - отозвался Игнат с улыбкой, которая значила: я так и знал, не пойдете.
- Ты, Глушак, брось ети шуточки! - снова пригрозил Дубодел. - Далеко заведут они тебя. Запомни!
Игнат не послушал предупреждения Дубодела.
- А я и не шучу, - сказал он задиристо. - Дети вон. Кормить, вроде, надо.
Когда шли улицей, Миканор Глушак отстал, придержал дядьку в кожушке. Башлыков вскоре остановился, оглянулся и увидел, как Глушак что-то недовольно твердит дядьке, тот спорит с ним, оправдывается.
Башлыков подумал, что Глушак, не иначе, хочет отшить дядьку, который неизвестно почему крутится рядом. Согласился, что правильно делает: дядька тут ни к чему. Подумал, однако, Башлыков об этом мимоходом, тревожило его другое - только что пережитый разговор. Было от него на душе муторно, чувствовал потребность разобраться, прояснить…
- Всюду сунуть ему нос надо! - сказал Глушак, как бы оправдываясь.
Башлыков не ответил. Дымя папиросой, показал, что у него своя забота, и забота серьезная.
- Душок нехороший! - сказал он значительно, чуть кивнув на хату Игната. Взгляд, который бросил на Глушака, на Дубодела, говорил, как это важно: "душок".
- Да-а, - сразу поддержал Дубодел. Своим согласием показал, что целиком разделяет мнение Башлыкова, - это серьезно.
Глушак виновато переступил с ноги на ногу.
- Плетет сам не знает что.
- Знает. Хорошо знает, - сказал Дубодел.
В том, как сказал, чувствовались и принципиальность, и серьезность, и мудрое предупреждение: надо быть бдительным…
- От контузии, может… Контуженный был…
Дубодел дернул губами, сказал осуждающе:
- Сердобольный ты что-то, Глушак!
Башлыкова тоже удивили слова Глушака, покладистость его. Подумал: растерялся от услышанного или не хочет, чтобы сочли, что он мстит за злые слова? Или мягкотелость?..
Не додумал, глядя в глаза Глушаку, спросил главное:
- Как он, не занимался такими разговорчиками публично?
Миканор на минуту задумался. Сказал неуверенно:
- Да нет, он не вылазит особенно…
- Что значит - особенно? Значит, бывает иногда?
- Да нет. Можно сказать, нет…
- Опять: можно сказать!
Миканор совсем сник. Преодолел себя:
- Нет.
Дубодел хмыкнул с презрением.
- А летом? Когда нарезали землю? - сказал с намеком. Как бы разоблачая.
Глушак покраснел, подтвердил:
- Схватился за грудки. С землемером…
- Взяли под арест, - Дубодел объяснял Башлыкову. Открыто, преданно. - Отправили в Алешники, в сельсовет.
- Судили?
- Не, отпустили.
- Когда?
- Сразу!
- Кто?
- Гайлис.
- Почему?
Дубодел промолчал. Молчание его сказало больше слов: он, Дубодел, до сих пор понять не может такого фокуса.
- Из-за детей… Пожалели… - отозвался Глушак. Башлыков будто не понял. Вдруг, не докурив, бросил папиросу в снег. Решительно приказал Глушаку:
- Веди!