- Знаю, - сказала она, снова будто усмехнувшись. - А и тебе знать бы надо! Если за гуж взялся.
Он только рассерженно глянул. Скрывая злость, подошел к столу, снова раскрыл тетрадку, стал рассматривать.
- Ты ето, может, пришел, чтоб указанье Параске дать, как учить?
- А что ж, думаешь, не могу? - Он опять говорил снисходительно. - Имею право на ето!
- То-то я и вижу, пришел важный! Принарядился! - Хотела удержаться и не смогла, добавила и насмешливо и серьезно: - Есть уже у нее кому указывать!
- Мало кто есть…
- Ни мало ни много. А один.
Миканор минуту колебался. Глянул настороженно.
- Кто ето?
- Он. Знаешь…
Миканор помрачнел. Знает. Невеселый, ссутулившийся, долго молчал. Листал, не видя, тетрадки. Наконец спохватился.
- Надо ехать. - Попытался улыбнуться. - Есть хочется. А землячки не угощают… Отцу тоже что передать?
- Был тут сам.
Подал большую безразличную руку. Уже без усмешки, искренне она попросила:
- Заезжай. Хоть попутно…
- Будет время, заеду…
Она потом пожалела, зачем растревожила его. Но сразу же возразила себе: нехай не задирает нос слишком! И попусту пусть не тешится!..
Глава вторая
1
Следующим вечером неожиданно принесло Дубодела. Дюжий, жилистый, в шинели и в военной шапке, криворотый, сразу заметила, держался как-то непривычно, льстиво и одновременно официально. Это заинтересовало ее. Когда Параска, с любопытством глянув на него, пригласила сесть, он мягко намекнул, что рассиживаться особенно некогда - дела. Об этом говорил, казалось, не только весь его вид, но и парусиновый портфель, который Дубодел держал на коленях и по которому беспокойно бегали его пальцы.
- Ну, не все время одними делами заниматься? - хитровато глянула Параска, подымая голову от тетрадей, которые проверяла.
- Все не все, а гулять, можно сказать, некогда…
- Вам же не надо тетрадей проверять! И неграмотных вы грамоте не учите! Времени у вас должно быть с излишком!
- Дохнуть некогда! Как в район перешел!
Он после того, как не избрали в сельсовет, устроился районным уполномоченным. Не большое, однако все же начальство, с портфелем ходит! И поблажку дать, и прижать может, что ни говори - районный представитель! И недаром угощают чуть ли не всюду! Ганна заметила неспокойный блеск в его глазах, подумала: и теперь вот, не иначе, с угощения! Даже шрам около рта побагровел!
Дубодел перехватил ее взгляд, кивнул, чтоб вышла на крыльцо. Она повела плечами, будто не поняла. Он подумал, встал, строго официальным тоном велел:
- Ганна, прошу выйти.
- Ето чего?
- Дело есть! Выяснить надо…
- Дак выясняй тут.
Он неловко помолчал. Искоса, настороженно глянул на Параску. Перевел взгляд на Ганну, недовольно покачал головою: недогадливая!
- При посторонних нельзя…
Параска сразу отозвалась:
- Дак я могу выйти!
- Нет, вы работайте! - Он сказал, нетерпеливо требуя: - Времени нет. Выйди!
Ну что ж. Ганна, не одеваясь, вышла в коридор. Он попросил выйти на крыльцо. Послушалась. На крыльце остановилась.
- Ну, выясняй.
- Пройдем немного еще, - добродушно взял за руку.
- Не хочу.
- От язва ж ты! - засмеялся одобрительно. - Все по-своему гнешь!
- Ну, что ты хотел выяснить?
Он выпустил ее руку, важно сказал:
- Ты ето правильно сделала, что Глушака кинула.
- Дак для етого и позвал, чтоб похвалить?
- Ну, язык! - Он снова засмеялся, как бы одобряя. - Правильно. Хватит гнуть шею на них!
Дубодел взял ее за руку. Ганна хотела сразу же отнять ее, но он не дал. Притянул к себе. Аж затошнило - дохнул водкой.
- Ты что ето?! - удивилась будто.
- А ничего! - забулькал противный смех. - Поухаживать от хочу за тобою.
- Вон как! Дак для етого надо было тянуть сюда? На мороз. - Холод-таки пробирал ее. Особенно мерзла спина. - Поухаживал бы там. При Параске.
- Нравишься ты мне! - Как бы не заметив издевки, он все тянул ее к себе. Она твердо уперлась ему в грудь. - Ну, чего ты? Н-не нравлюсь?
- Не нравишься.
Руки его немного ослабли. Но он все ж не выпустил ее.
- Почему ето?
- А не знаю. Просто гадкий.
Чувствовала, будто ударило его. Минуту растерянно молчал. Потом сказал злобно:
- Чего задираешь нос?
Она спокойно приказала:
- Пусти!
Дубодел отпустил.
- Нечего девку из себя строить! Не знаю, думаешь, как ты с етим Дятликом в гумне?..
- Знаешь?
- Знаю.
- Дак старайся не забыть.
Этот издевательский совет разъярил его.
- Чего задираешь нос, кулацкая подстилка!
Она сдержалась, проговорила с презрением:
- Ето все, для чего позвал меня?
- Т-ты еще пожалеешь об етом! - выдавил он люто.
- Тогда-то и будет!
Ганна спокойно закрыла двери.
Когда вошла, Параска оторвалась от тетрадей, взглянула лукаво, подсмеиваясь.
- Ну что, поговорили?
- Поговорили, - Ганна сказала таким тоном, что улыбка на Параскиных губах замерла.
Она всмотрелась внимательно и не стала расспрашивать. Склонилась снова над тетрадями. На кухне, одна, Ганна дала волю гневу: "Ах ты гад, гад, как обозвал, аж вспомнить противно!" Старалась успокоить себя - хорошо припекла его, отскочил сразу, - но гнев не унимался. "Думает, раз одна, дак все можно. Приходи и бери, рада будет… Кинется сама! Ага, только тебя мне и не хватало… Ждала, не могла дождаться!.. Грозит еще: "Пожалеешь!" Пожалею о другом. Что не плюнула в глаза!" Вскоре успокоила себя - есть из-за кого переживать!
Через день явился еще человек. Был вечер, поздний вечер, скоро должны были окончиться занятия со взрослыми, когда Ганна услышала, что в коридор кто-то вошел. Пошаркал в темноте лаптями, остановился, видимо, не зная, куда идти.
Она открыла дверь в коридор, глянула в темноту.
- Кто тут?
Он стоял поодаль, во тьме коридора чуть виднелась фигура. Она не то что узнала - догадалась.
- Ты?..
Голос ее дрожал. Она мгновенно заволновалась. Обрадовалась: пришел! Радость недавних встреч ожила вновь.
И он медленно, так же обрадованный, подался навстречу.
- Заходи!
Когда он опасливо зашел, почти зажмурился от света, еще в летней шапке, в расстегнутой свитке, она радостно припала к нему взглядом. На мгновение некстати заметила какую-то белую пыль на рукаве - снег, что ли? - и больше ничего, что бы удивило как-то. Все было такое знакомое, родное. Глядя на него, она не столько видела, сколько чувствовала, вернее сказать, только чувствовала. Будто стояли, прислонясь…
Он, хмурясь, неловко, недоверчиво осмотрелся. Хмурился, может и от света, но ей подумалось, что не нравится ему тут. Спохватилась. Накинула на плечи платок. Решительно шагнула в коридор.
- Пойдем!
Вышли на крыльцо, в темноту, на ветер. Минуту казалось, будто ничего иного и не было, только их встречи. Все как тогда, перед гумном, под яблонею. Как в гумне.
Шли быстро, нетерпеливо. Наконец остановилась. В стороне от дороги, чтоб не помешал никто.
- Приехал! Не забыл! - голос ее прерывался.
- Не…
- Я думала, забыл!
- Скажешь!
- Не приезжал долго!
Он помолчал.
- Не так просто…
Она поняла недосказанное: не так просто вырваться. Маня, мать, соседи. Все следят. Обязанности перед своими. К радости примешался недобрый холодок. Не так просто. Не так просто!
- Ты пришел? - поинтересовалась сдержанно.
- Приехал…
- Из дому?
- Из Алешников… - Он добавил: - Муку молол…
Она спросила, лишь бы не молчать:
- А где телега?
- На улице.
Взяла дрожь. Почувствовала, какой знобкий ветер. Надо было хоть накинуть что-то. Выскочила сгоряча!
- Как ты тут?
Тоска, тревога, любовь слышались в голосе.
- А ничего. - Постаралась скрыть горечь. - Живу… Хорошо живу… А ты?
- Ат…
Много сказало ей это "ат"!
- Маня как? - не сдержала ревнивое.
- Что ей…
- А сын?
- Растет…
Нелегко было говорить: за тем, о чем говорили, вставало много другого, о чем и вспоминать не хочется, и забыть не забывается. Потому и молчали охотно.
Но и молчание было волнением.
- Землю отобрали! - как бы пожаловался он. Ей послышалось в голосе отчаяние. - Всю, что возле цагельни.
- Мне говорили, - посочувствовала она.
- Посеянное перепахали. Миканор все…
Он, казалось, ждал, что она поддержит. Скажет недоброе про Миканора. Она не сказала. Зачем бередить лишний раз боль его.
- Не знаю, что будет, - снова послышалось отчаяние.
- Будет что-то. - Спокойно, утешая, сказала: - Хуже, чем было, не будет.
Он подумал над тем, что сказала.
- Может и хуже быть.
- Не будет.
Она была уверена в этом. Снова молчали. Разгуливал ветер, холодил шею, плечи. Пробирала дрожь.
- Ты не обижаешься на меня? - спросил он тихо. Как-то несмело и виновато. Насторожась, ожидал, что она скажет.
- Не-а, - ответила спокойно. Будто удивилась: - Чего обижаться?
Он обрадовался. Потянулся к ней, хотел вроде обнять. Но сдержался. Не осмелился.
- Черт его знает, запуталось все, - сказал.
- Запуталось.
- Что будет, один бог знает!..