- Так заслужил ведь? - попытался возразить старый пенсионер.
- Носи ее в душе, заслугу-то, себе на здоровье. Храни ее от чужого глаза, а не балуй ею, как зайчиком от осколка зеркала…
Никто так, как отец, не знал, что все почести и публичные восхваления Дмитрия Каретникова больше сковывали, чем радовали. Особенно это чувствовалось первое время, когда Дмитрий пришел с войны и снова встал к своему станку. Сидит, бывало, в президиуме цехового или заводского предпраздничного собрания под обстрелом сотен глаз, и все ему кажется: то у него галстук съехал набок, то он как рак краснеет от напряжения, то вдруг покажется, что кто-то в зале, ехидно поглядывая на него, шушукается с соседом.
Впрочем, и это все - робость, неловкость, смущение - прошло. В душе устоялось и окрепло одно чувство - чувство рабочего достоинства.
Но вот зачем сейчас вызывает Таранов, не догадывался. Вроде бы не надвигались ни праздники, ни юбилейные даты, не ожидались никакие производственные собрания и конференции… Стояли обычные рабочие будни жаркого лета, когда почти в каждой семье были хлопоты и суета с пионерскими лагерями, с выездом малышей на дачи, с поступлением юношей и девушек в институты…
Закончив смену, Дмитрий Каретников поднялся на второй этаж заводоуправления и открыл дверь заместителя секретаря парткома.
- Вызывали, Петр Николаевич?
- Приглашал.
Таранов взглядом показал на стул.
- Проходи, садись, Дмитрий Петрович, есть серьезный разговор.
Каретников скомкал в руках серую кепку, неторопливо, но уверенно направился к столу.
- В таких кабинетах несерьезных разговоров не заводят. Опять, поди, где-нибудь целый день потеть на совещании?
Каретников сел и, остановив взгляд на фотографии Юрия Гагарина, висевшей на стене, ждал, когда Таранов начнет этот серьезный разговор.
- Нет, не угадал. - Пододвинув на край стола пачку сигарет, он некоторое время молча и внимательно смотрел на Каретникова. - На этот раз тебе придется потеть не день и не два, а целых два года. И не в президиуме торжественного собрания, не на совещании, а в далекой и знойной Индии… - Таранов пристально наблюдал за выражением лица Дмитрия Каретникова. Он ждал, что после такого необычного сообщения тот стремительно и тревожно вскинет голову, во взгляде его вспыхнет одновременно удивление и немой вопрос… Но тот продолжал спокойно вглядываться в улыбку Гагарина, который приветливо махал рукой людям, с восторгом взирающим на него.
Младшего Каретникова Таранов знал давно, и знал хорошо: на язык остер, "правду-матку" не торопится рубить сплеча, он "выпускает" ее, как из лука стрелу, вначале не спеша прицелясь, с какой-то мужицкой - это у него от отца, от Петра Егоровича Каретникова, - язвинкой, "с подбоем".
- Можно закурить? - спокойно спросил Каретников.
- Кури.
Пока Каретников разминал сигарету и неторопливо прикуривал, Таранов, прищурив свои черные с синеватым блеском, монгольские глаза, как бы взвешивал, с чего начать этот серьезный разговор.
- Ну как, Дмитрий Петрович? Два года, Индия… Поедет большая группа советских специалистов. Инженеры, техники, рабочие, плановики…
- Эстетика! - усмехнувшись, сказал Каретников и выпустил сизое кольцо дыма. - Индийская гробница, Радж Капур, священные коровы на улицах…
Словно не попав в цель, которую он не сомневался поразить наверняка и в самую сердцевину, недовольный не то собой, не то собеседником, Таранов сел в свое жесткое кресло и, беспричинно передвигая на столе бумаги и папки, озабоченно сдвинул свои густые смолистые брови.
- Когда собираешься в отпуск?
- По графику в середине августа.
- И под каким же солнышком думаешь погреть свои косточки?
- Как всегда - Волга. Рыбалка, лодка, палатка, костер…
- А дочь? Она ведь, кажется, в этом году заканчивает школу?
- Уже закончила.
- И куда же думает дальше?
Каретников, словно оправдываясь, ответил:
- Театральный… С вашей легкой руки, Петр Николаевич, и вашего пророчества. Вы наколдовали девчонке еще в прошлом году, теперь бредит только театральным.
- А что! - оживился Таранов. - Нилу Снежко в "Барабанщице" она сыграла блестяще! Я видел твою дочку в трех спектаклях в нашем Доме культуры, и мое твердое убеждение - талантливая от бога!..
- Брылев вымуштровал… У него полено запоет и затанцует, - попробовал отшутиться Каретников.
- О, нет, батенька, это не муштра! Меня хоть сам Шостакович начинай учить играть на пианино, все равно я дальше "Чижика-пыжика" не пойду. С этим вот, - Таранов ладонью постучал по левой стороне груди, - нужно родиться. А у твоей Светланы то самое, что называют талантом, есть! Я ее заметил давно, когда еще она в спектакле "Залпы Остоженки" сыграла мальчонку, Павлика Андреева, сына кузнеца… что погиб при штурме Кремля. Так что вы ей не мешайте. У нее может получиться не хуже, чем у Путинцева. Вначале было вроде баловства, потом увлекся по-настоящему, а сейчас - поди-ка ты, снимается в кино у самого Кораблинова.
Таранов вытер платком свою потную загорелую шею и энергично пригладил упругой кистью руки жесткие черные волосы. Рядом с русоволосым, синеглазым Дмитрием Каретниковым, потомком чистокровных славян-вятичей, в лице Таранова как-то особенно контрастно проглядывали татаро-монгольские черты.
Таранов подошел к окну, широко распахнул створки и, чему-то улыбнувшись, вернулся к столу.
- Кандидатура твоя уже согласована в парткоме, в дирекции завода, в завкоме. Райком партии тоже поддерживает. - И снова жгучие искорки улыбающихся черных глаз встретились со взглядом Дмитрия Каретникова.
- Выходит, без меня меня женили?
- Дмитрий Петрович, это называется не сватовством и не заочной женитьбой, а высоким доверием. Командировка ответственная, далеко не туристская и не торжественно-праздничная. Сугубо деловая. Люди подбирались с учетом очень многих качеств.
- Каких? Может быть, перечислите? - Дмитрий Каретников, не докурив сигарету, придавил ее в чугунной пепельнице.
- Высокая квалификация - это раз. Второе - безупречность морального облика. И третье - острое чувство ответственности перед теми задачами, которые предстоит решать представительной группе советских специалистов.
- А если конкретно?
- Обо всем расскажут в министерстве. Вас пригласят туда в научно-технический совет.
- Кто едет с нашего завода?
- Ты один.
- Когда нас пригласят для беседы в этот научно-технический совет?
- Через неделю.
- Через неделю?! - Тревожный взгляд Каретникова взметнулся на Таранова. - Так быстро?
- Можешь успокоиться - всем разрешено выехать с женами и малыми детьми.
- У вас есть дети, Петр Николаевич?
- Целых трое. А впрочем, я понимаю тебя, Дмитрий Петрович, но… - Таранов неожиданно на полуслове осекся и не знал, что сказать в ответ, хотя прекрасно понимал, что больше всего в эту минуту волновало Каретникова. - Но ведь не у тебя одного только дети?
- У вас, Петр Николаевич, трое. Вам проще. А у меня она одна. Сдает экзамены в институт. Отъезд наш сейчас будет очень некстати. Честно говоря, когда шел к вам, не предполагал, что огорошите таким предложением.
- Дмитрий Петрович, надо! Не тебе объяснять, что такое слово "надо"!..
Разговор оборвался неожиданно и сразу.
Каретников встал и, бросив на прощание взгляд на фотографию улыбающегося Юрия Гагарина, сказал сухо и определенно:
- Я должен посоветоваться с женой. У нас в семье так заведено.
Зазвонил телефон. Таранов по привычке потянулся к трубке, но тут же, словно раздумав, на полпути остановил руку. Выйдя из-за стола, он вплотную подошел к Дмитрию Каретникову и строго, подчеркнуто официально сказал:
- Завтра жду с ответом.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Капитолина Алексеевна Лисагорова, женщина уже в годах, считала, что виновником краха ее несбывшейся мечты стать актрисой был ее супруг Николай Васильевич Лисагоров, генерал-майор авиации. В тридцать втором году бравый военный летчик Лисагоров женился на Капитолине, студентке театрального училища. А когда женился, то стал ревновать ее к репетициям, к партнерам, с которыми по ходу действия спектакля Капитолине приходилось и обниматься, и целоваться.
Получив назначение на Дальний Восток, он уговорил поехать с ним и Капитолину, обещая ей, что через год-два они непременно вернутся в Москву и он восстановит ее в театральном училище.
Но через год Лисагоровы в Москву не вернулись. Не вернулись и через два, и через три года. Служба на Дальнем Востоке у Николая Васильевича затянулась на десять лет. Капитолина Алексеевна успела родить трех сыновей, которые теперь уже женились и сами имели детей.
Однако мысль о том, что в ней загублен большой артистический талант, ее никогда не покидала.
Вот и теперь, взглянув на свою семнадцатилетнюю племянницу Светлану, она вздохнула.
- Да, Светик, если б не Николай Васильевич, я была бы не просто генеральша, домохозяйка, о которых сейчас можно слышать самые скверные анекдоты, а известная актриса Капитолина Алексеевна Лисагорова. Ты только представь себе, Светочка: во всю громадную афишу крупными буквами: Ли-са-го-ро-ва!..
Светлана с детской наивностью, в которой хотела скрыть лукавую усмешку, удивленно вскинула брови.
- Тетенька, ведь ваша девичья фамилия не Лисагорова, а Хлыстикова.
- Это не имеет значения, Дело не в фамилии. Обидно! Мечту срубили на корню…