- Видишь ли, Зиновий… - начал Андрей, чувствуя удивительное спокойствие.
- Петрович, - подсказал Котов.
- Видишь ли в чем дело, Зиновий Петрович, - упрямо повторил Андрей, - выгнать тебя из завкома - у нас нет полномочий. Но совести у тебя, по-моему, немного осталось.
- Браво! - мотнул головой Семен, удобнее усаживаясь на диван. - Браво, Андрей!
- Вот я и думаю проверить, сколько осталось в тебе этой совести, и воспользоваться этим. Только просьба: ни на смету, ни на инструкции не ссылайся. Не поможет. И еще: если откажешься выполнить обещание…
- Да не давал я его! - взмолился Зиновий.
- Неважно. Заместитель давал - все равно завком, твоя правая рука. Так вот, если откажешься, я отсюда прямым ходом иду в редакцию и расскажу, какой ты есть бюрократ. И не поздоровится. Имей в виду. На всю область осмеют, уж за это я тебе ручаюсь головой.
Сдался, нечем было крыть.
На улице Семен, не скрывая удивления, заявил:
- Ей-богу, ты мне нравишься. Мне такие товарищи нужны Откуда, скажи на милость, у тебя такая хватка? Мертвая!
- Старинку вспомнил, - улыбнулся Андрей.
Было это в совхозе месяца два спустя после его создания. Суетни и неразберихи тогда хватало: люди разные, совхоз только начинал жить. Комитет комсомола лишь организовался - ребята еще не привыкли друг к другу. И вот решили на комитете: одно из четырех отделений совхоза сделать целиком молодежным. Директор отмахнулся: некогда, обождите. Побежали к парторгу: он тоже закрутился не меньше директора. Не помог. А тут еще секретарь комитета заболел: грипп свалил. Все заботы легли на Андреевы плечи - был он заместителем секретаря. Дуся губу закусила, словно бы оказать хотела: "Как же так, ребята, неужели отступим от своего?" И сманила Андрея одним планом. Синилов было отбрыкиваться стал, она прищурилась презрительно: "Эх, ты…" Согласился. Пошел к директору, напросился на прием. Тот принял. А с Андреем прибыли все члены бюро, расселись.
- Ну, что ж, товарищи, - сказал Андрей, волнуясь, - заседание комитета комсомола считаю открытым. На повестке дня один вопрос…
Директор на дыбы поднялся, зашумел, но видит - проиграно его дело. Кричи не кричи, а комсомольцев не переспоришь. Махнул рукой:
- Ладно. Выкладывайте.
Потом жал ребятам руки, благодарил. Чуть позднее на районном партийном активе похвастал: вот, мол, какие у меня комсомольцы. Орлы! С тех пор комитет комсомола Степного считался в районе самым боевым, напористым. После этого случая ребята как-то сблизились между собой, силу свою почувствовали, уверенность обрели.
…Андрей взглянул на Колечкина, хотел было рассказать об этом, но раздумал. Не поймет. О другом бы - о выпивке, например, или о калыме каком-нибудь - иная статья, заинтересовался бы. Вдруг Семен хлопнул себя по лбу, обозвал себя ослом, вспомнив, что кто-то из друзей приглашал в гости.
- Пойдем, пойдем! - потащил он Андрея. Тот упирался.
- Пойдем, - убеждал Семен. - Мы сегодня должны с тобой по маленькой пропустить. Непременно, на прощанье. Может, последний раз видимся. Завтра я на посевную. Когда вернусь? И ты уедешь скоро. Пойдем, ей-богу!
- Не зови, - отказался Андрей. - Не любитель я по гостям ходить.
- Зря! - обиделся Колечкин. - Зря. Держись за меня - не пропадешь. Я жить умею и тебя научу. Потом спасибо скажешь.
- Ничего, как-нибудь проживу, - улыбнулся Андрей и помахал Колечкину рукой. - Пока!
Хорошо сегодня получилось. Нужное дело сделал, и Иван с Машенькой поверили в него. Знала бы Дуся - одобрила бы. Настроение светлее стало. Скорее бы в строй! Эх, удрать бы к своим ребятам, к Дусе! Да, но он болен, кому он там нужен такой? Дуся молодая, красивая, ей скоро надоест больной. И останется он снова один. Нина Петровна уже крепко обожглась в жизни, ей так хочется верности, она-то будет его ценить. Она ведь так одинока… Так, может, к Нине Петровне? В самом деле? Поступит опять на завод: никто не осудит, что не вернулся на целину. Причина уважительная. С болезнью шутки плохи. Женится на Нине Петровне, она хорошая, домик у нее свой, вот и семья, свой угол, свое счастье. Бориска помехой не станет, скорее наоборот…
8
Тоска. Опускаются руки - ничего не хочется делать. Письмо писать Дусе не стал. И она молчала, - наверно, посевная в разгаре. Надоел хирург, все время вежливо называвший больного тезкой. Раздражать стала тетя Нюра, хотя она по-прежнему была добра. Забросил книги. Крепче цепи держал недуг. Цепь можно перепилить, порвать… А недуг не сбросить с плеч. Хотя лечение подходило к концу, но нескоро еще вернется здоровье, инвалидом еще придется походить. А сердце рвалось куда-то. И частенько Андрей наведывался на вокзал. Будоражили паровозные гудки. Они звали странствовать, звали в город, где прошла ранняя юность, а то к бывшим друзьям - комсомольцам. Гудки приносили привет из далекой целинной земли, от широких степей, где так славно начиналась новая жизнь. Они вызывали яркие воспоминания о голубом озерном крае, где отгорело Андреево детство и где жили дорогие люди. Уносился в мыслях на Егозу, к избушке на курьих ножках, и будто снова горные ветры ласкали разгоряченное лицо, а синие дали лечили от тоски.
Однажды, уже в конце мая, бродил Андрей по привокзальной площади, радуясь бестолковой сутолоке пассажиров. Они, как всегда, куда-то бежали, спешили, толкали друг друга. Этих людей звала дорога, дальний путь. Скоро он позовет и Андрея.
Приметил он вдруг робкую стайку школьников. Жались они к левому крылу здания вокзала. Вот и малыши куда-то едут. Видно, впервые, - вон у них какие любопытные и в то же время немного испуганные лица. Андрей остановился, посмотрел на них с улыбкой. И вдруг один из этой стайки сорвался с места, и кинулся навстречу.
- Дядя Андрей! - звонко закричал он. - Дядя Андрей!
Андрей обрадовался: к нему бежал Борис. Вот он ткнулся ему в живот, обхватил Андрея руками и поднял, сияющие глаза-смородинки.
- Ты как, сюда попал? - улыбнулся Андрей.
- А мы на экскурсию. В Ильменский заповедник.
- Молодец!
- Дядя. Андрей, вы когда к нам приедете?
- Скоро.
- Правда?
- Правда.
- Вот хорошо-то! - и Борис, понизив голос до полушепота, сообщил: - А мама вас часто вспоминает.
- Да ну? - смутился Андрей.
- Ага. Она вам столько писем написала, я видел, - штук двадцать.
- Ну, уж и двадцать!
- Честное пионерское! Только она их в комоде спрятала. Я ей говорю: мама, давай на почту отнесу, тебе же некогда. Она меня по голове потрепала и говорит: "Глупышка ты, мой глупышка!" Разве я глупышка?
- Конечно, нет! - засмеялся Андрей, тронутый бесхитростным рассказом маленького друга. А в это время к ребятам подошла учительница, они засобирались, загалдели.
- Я пойду, дядя Андрей.
- Знаешь, а я тебя, пожалуй, провожу.
- Вот хорошо-то! - подпрыгнул Борис и помчался к своим товарищам.
Проводив Бориса, поехал трамваем домой. Всю дорогу думал о Нине Петровне. Вспомнил, как она уничтожала его пышную бороду. Кругом голубели гористые дали, ветерок шевелил завитки ее каштановых волос. Радостным бесенком крутился Борис.
Как хорошо было тогда - только приятно и никаких сомнений…
Вспомнил, как она приезжала в марте, се признание - и завихрились мысли, заныло сердце. Хватит! Надо уезжать отсюда, заняться делом. Здоровье улучшилось. Мог сжимать пальцы больной руки в кулак, рука сгибалась в локте. Правда, еще в плече не действовала, но со временем и здесь заживет. Завтра Андрей пойдет к хирургу - пусть направляет на трудовую комиссию.
И через день, тепло попрощавшись с тетей Нюрой, Андрей уехал в Кыштым.