Имя Ахто Леви известно читателю по его книгам: "Записки Серого Волка", "Бежать от тени своей", "Улыбка Фортуны". Новый роман "Посредине пути" прямое продолжение прежних его книг. Это монолог человека, который вспоминает свою прежнюю непутевую жизнь, годы тюремного заключения и скитаний, людей, встреченных на жизненном пути.
Содержание:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 21
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 35
ЭПИЛОГ 52
Примечания 53
Ахто Леви
Посредине пути
Роман
Памяти учителя
Густава Матто -
посвящаю
Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой год был для меня значителен тем, что напечатали мои "Записки Серого Волка".
Писать я начал давно. В девять лет из-под "моего пера" выходили потрясавшие поклонников в коротких штанишках истории о невероятных приключениях. Я также вел дневники, в которых бесцельно фиксировал состояние погоды И качество каши, которую варила мама. Я не затруднял себя какими-либо мыслями - их, в сущности, было очень мало.
Мысли стали возникать, когда в моей жизни появились любовь, ненависть, страх. Но и тогда я еще не очень четко сознавал, почему тянет писать. Просто образовалась такая привычка, я видел в ней возможность сказать то, что хотел, не боясь быть осмеянным, не боясь возражений, быть правым хотя бы для себя. Правыми хотят быть очень часто и самые неправые в своих делах. Так что здесь-то и появилась пока еще подсознательная цель - освободиться. Быть свободным хоть на бумаге, в то время когда физически то так, то этак я все более и более лишался свободы. Но и на бумаге это было доступно только потому, что я не предвидел ни возможности, ни необходимости печататься. Это появилось позже, отчасти случайно. Возможно, когда и я - кто знает! - стану писать мемуары, об этом расскажу.
Но "Записки Серого Волка" были сделаны уже сознательно. Это был не первый, но один из самых значительных шагов к свободе. Тогда наконец-то слово "свобода" заняло прочное положение на моих страницах… Очень важное слово не только для меня.
Подчеркну, что я не писатель, в моем удостоверении личности написано - литератор, то есть занимаюсь литературным трудом по мере своих способностей и этим живу. Писатели же в моем представлении - люди всесторонне образованные и умственно развитые или же необычайно одаренные. Писатель к тому же должен быть глубоко принципиальным, то есть его слово не должно расходиться с делом, а его личная жизнь должна соответствовать тому, что он в своих произведениях пропагандирует. Слава богу, что в мире таких писателей много.
Итак, сначала было освобождение от страха, когда не боишься боли, когда кидаешься в драку, не боясь быть избитым (на самом деле ты всегда боишься, но в драку тем не менее кидаешься).
Затем освобождение от страха быть убитым, когда бежишь в тайгу от конвоя, зная, что по тебе будут стрелять. Ты, конечно, боишься здорово, но все равно бежишь. Это, конечно, не то, что на войне бросаться в атаку, - там поднимают приказ командира и сплоченность товарищей, коллективная воля; только на амбразуру кидаются в одиночку, без приказа, подчиняясь собственной воле. Сопоставление получилось неудачное: кидаться на амбразуру человека заставляет совсем иное нравственное начало, чем кидаться в тайгу от стреляющего по тебе конвоя… но тоже заставить себя надо.
Потом последовали другие переоценки ценностей, другие освобождения. Здесь, во-первых, понимание свободы, достигнутой законно, и свободы незаконной, - они неодинаковы. Когда я обставлялся в первой в своей жизни квартире, то понял, что, кроме свободы вообще, никакие ценности значения не имеют, так что прав был Сократ, сказав, что в мире до черта барахла, которое ему абсолютно до лампочки.
Так что выход из тюрьмы вовсе не означает полного освобождения. Надо избавиться от вранья и притворства, быть самим собой от начала до конца и не стараться казаться лучше, чем ты есть. Это и есть самое трудное. С другой стороны, если даже плохой человек может, то есть если он однажды захочет быть лучше самого себя, значит, и он в состоянии стать нормальным человеком, а это уже кое-что. А как можно быть лучше самого себя? В глубине души большинство людей знают, что они собой представляют, и стараются замаскировать свою сущность. Даже при наблюдении за людьми в городском транспорте не оставляет мысль, что они, выходя из дома, надевают маску - самые простые, обыкновенные, даже хорошие люди: на лицах неприступность, подчас высокомерие, что-то недружелюбное, отталкивающее. Многие люди всю жизнь ходят в масках, а их надо сбрасывать!
Так было и со мной. Тоже носил их немало. И "Записки Серого Волка" - одна из них. Тем не менее сам факт, что они появились, что их напечатали, приблизил меня на приличный шаг к свободе. Ведь "Записки" были историей "о себе". Читатели захотели узнать о жизни Серого Волка дальше, и я написал еще одну книгу "о себе" - "Улыбка Фортуны". Название соответствует содержанию книги: в это время я встретил друга, то есть маленького Зайчика, и в кои-то веки мне улыбнулась фортуна. Книга фактически состоит из двух отдельно написанных произведений - романа "Что было потом" (о том, как Серый Волк осваивался на воле) и другого романа - "Улыбка Фортуны". Автор мыслил не очень гибко, писал неуклюже, потому редактор из обеих книг подсократил по половине, оставшееся склеил и один какой ни на есть, но роман все-таки выкроил. Это был еще один шаг к освобождению.
Затем с грехом пополам я написал новую историю "о себе" в романе "Бежать от тени своей"… Это был рассказ об освобождении от алкоголизма.
Я вдруг понял - истории "о себе" могут стать моей работой. Ведь что-то же должен делать и я в этой жизни, а поскольку меня печатают и читают, то в чем дело? Ведь образования у меня кот наплакал, специальности - в нормальной жизни непригодные… Конечно, мой герой сам по себе не ахти какой, все "я" да "я"… Но ни в одной из этих историй нет речи обо мне конкретно. Однако кто все их последовательно прочтет, тот и обо мне что-нибудь узнает, если захочет. Главным же образом они рассказывают о жизни человеческой, которую автор стремится узнать и понять.
В то же время моему "я" так или иначе необходимо во что бы то ни стало пробиться к свободе - это цель жизни. Кое-кто подумает с иронией: нашел к чему стремиться! Что ж, каждому свое. Но для меня путь к освобождению еще не окончен, хотя никогда я не стоял к свободе ближе, чем сегодня, когда нахожусь посредине моей дороги жизни.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
Мое знакомство со Старой Дамой началось лет пятнадцать назад, когда она и ее отец прислали мне письмо. Они упрекнули меня в том, что предпочитаю жить на чужбине. Генеральная идея их послания: я - эстонец, следовательно, моя земля - Эстония. Москва для меня чужой край, и жить там - ненормально. Вот так. Причем ни имя, ни фамилия автора мне ни о чем не говорили, из подписи "Таймо" я даже не понял, какого пола человек. Очень коротко и вежливо я ответил, что родиться где-либо не значит иметь там дом, а следовательно, и возвращаться-то некуда. В то же время в чужом краю у меня друзья и собственное жилье.
Отвечая, я был уверен, что пишу какому-нибудь тартускому студенту, переполненному националистическими сентенциями. На этом переписка оборвалась, но адрес корреспондента у меня сохранился. В Тарту же я оказался шесть лет спустя, проездом. До поезда в Ригу оставалось несколько часов, и я решил отыскать моего студента, чтобы не было скучно коротать время.
По адресу, в квартире номер девять, никого не застал. От проживающих по соседству старика и старухи узнал, что адресат может находиться на работе или в гимнастическом зале. Последнее еще более убеждало: студент. К сожалению, в эстонском языке отсутствует разделение людей на "он" и "она"… Мне посоветовали позвонить на работу и сообщили помер телефона.
Я позвонил из автомата, ответил женский голос:
- Я вас слушаю.
- Можно мне поговорить с Таймо? - спросил я. Мне ответили, что пойдут искать. Вскоре я услышал другой женский голос:
- Я вас слушаю.
Я опять сказал, что имею желание поговорить с Таймо.
- Так я вас слушаю.
- А вы разве… не мужчина? - задал я, вероятно, не слишком толковый вопрос. В ответ в телефонной трубке засмеялись и спросили:
- А почему, собственно, мне надо быть мужчиной? Наверное, вас кто-то разыграл…
Спустя час ко мне на вокзале подошла седоволосая женщина в старомодных очках и, улыбаясь, представилась:
- Вот видите, я не только женщина, но еще и старуха. Странно, но с этим я сразу же согласился, хотя ей было тогда столько же, сколько мне сейчас. Но самого себя я старым почему-то вовсе не считаю. Ну да, тогда-то я был намного моложе. Да и теперь, когда ей седьмой десяток, а мне пошел шестой, я по-прежнему считаю ее Старой Дамой. Но любопытно, как я буду относиться к своему собственному возрасту, когда мне стукнет столько же, сколько ей теперь, если "стукнет"…
Я был приглашен к ней домой. По дороге (разумеется, шли пешком) она рассказала, как читала обо мне, как решили с отцом мне написать; он умер пять лет назад в возрасте восьмидесяти девяти лет.
На улице Пуйестее поднялись по крутой лестнице на второй этаж дома и уперлись в дверь, на которой была приклеена картинка: мальчик, спустив штанишки, сидит на горшке. Ясно, что эта дверь вела не в квартиру. В нее мы попали через другую, рядом. Это было крохотное жилище.
- Вот здесь мой дом уже тридцать с лишним лет, - сказала она гордо.