- Запомни, Кира, величайший женский успех - это один-единственный муж. Не два и не три... О д и н... Человек, который сделается твоим родственником; отношения, которые перерастут масштабы обычной влюбленности - с ее болью и недолговечностью... Тяжко бремя любви - даже если его несет не один, а двое... Но, к сожалению, постоянная, глубокая, истинная привязанность достается женщинам необаятельным, для которых чужое внимание - дар. Брак - терпение... Счастье - когда много-много детей. Не один, не два... Недаром же Чарли Чаплин... Ты знаешь историю Чаплина?
- Знаю.
- Ты - молодец! Ты все знаешь... Дети, дети, много детей!.. Чтобы радовались с тобой, волновались во время твоей премьеры. Дети, Кира, - единственная возможная форма бессмертия. И молодости. (Ржевская была бездетна.) Я знаю, ты меня слушаешь и думаешь: мир - велик, я его обуздаю! Верно?
- Нет. Что вы? Где мне его обуздать?
- Кира, ты, должно быть, очень нравишься мальчишкам?
- Никому я не нравлюсь. С мальчиком я еще ни разу даже в кино не была...
- Ну знаешь ли, Кира... Это - немыслимо. Это - глупо.
Ржевская лежала на низкой тахте, почти совершенно раздетая - в лифчике и трусах.
Окна были завешены шторами из соломы. На шестой этаж рвался дальний говорок улицы. За каждой шторой - Москва...
- Это ты, моя девочка? А я-то думала - ты уехала в лагерь.
- Да что вы! В этом году я окончила школу. Ой, если б вы знали, как я по вас соскучилась!..
...Вечером были гости: артист из Малого, актриса-танцовщица из театра оперы и балета.
Взрослые болтали, актер рассказывал анекдоты.
Скромно, неторопливо, опустив ресницы, отчего ей на щеки ложились тени, Кира сервировала стол, наливала чай.
- А нельзя ли чего-нибудь эдакого?.. Я, знаешь ли, давненько вышел из чайного возраста, - ворчливо, сказал актер.
Кира принесла рюмки, достала из шкафа коньяк.
- Девочка, ты не заметила, нет ли в холодильнике чего-нибудь веселого на закуску? - поинтересовалась Ржевская.
- Есть. Сейчас принесу крабов.
- Она на самом деле такая славная или это мне кажется от пристрастия? - спросила Ржевская, когда Кира вышла из комнаты. - Иногда я смотрю на нее, и мне грустно... Что-то есть грустное в правильной красоте.
- Хороша! Ничего не скажешь, - выпив рюмку и крякнув, с готовностью подтвердил актер.
Включили магнитофон. В комнату ворвалась музыка из "Шербурских зонтиков". И вдруг к горлу девочки подступила тоска. Большая. Огромная. Полетели бумажки по мостовой. Пошел гулять ветер.
И эти двое - они продолжали жить! Нет! - кричало в Кире. Нет, нет!..
Два голоса утешали друг друга. Юные. Рвущие сердце.
"...Значит, я все же люблю его! Но кто же такое "я", которая его любит! Что такое "я?"
Ответа не было.
"Пусть, если я люблю, если это значит "люблю", - загорится внизу костер! Сейчас же. Сию минуту!"
И вдруг с балкона напротив полетел фейерверк.
"Если... если он мне скажет "люблю", пусть мальчишка с того балкона зажжет еще одну бенгальскую свечку!"
Кира ждала... Но мальчишка больше не зажигал никаких свечей.
О ВЕСЕЛЬЕ
Москва была охвачена пожаром экзаменов.
Время от времени у памятника Пушкину собирались подростки и сообщали друг другу темы сочинений. Дома абитуриентов подкармливали кто как мог: сырыми желтками,сливками, апельсинами.
Родители со связями разворачивались. Некоторые матери (с высшим образованием), плача, рассказывали подругам об интригах и несправедливостях. С другого края земли прибыла свежая партия негров. У миловидных полек, поступавших в Московский университет, было торжественно-задумчивое выражение лиц. Такое лицо покорит любого профессора. Не правда ли? Особенно немолодого.
С Белого моря вернулся Кешка, он томился бездельем, приставал к Кире.
Однажды вечером Кешка вышел во двор и там - эдак примерно через полчасика - провалился в тартарары! Отодвинул крышку от люка и свалился в подвал.
Пенсионеры рассказывали, что первые минуты после падения было тихо. Кешка, видимо, потерял сознание. Потом раздался истошный вопль. Преисподняя источала стоны.
Доктор из неотложки, вызванный Кирой, установил сохранность Кешкиных рук и ног. Кешке забинтовали колени. На этой почве он двое суток безвыходно просидел дома, всячески изводя Киру.
Когда он уснул, Кира в припадке задумчивости схватила ножницы и выстригла ему плешь.
Разразился скандал. Кира сообщила матери, что дня четыре тому назад столкнулась на Трубной площади с гадалкой-цыганкой и та якобы ей предсказала вот что: если ты не выстрижешь волосы старшему своему брату - худо будет. Как бы не заболел.
Мать вытаращила на Киру глаза и сплюнула. Слушая Кирины враки, она беспомощно взмахивала руками. Кешка нудил: "Поди-ка, ведьма!.. Ты у меня наплачешься!"
Вокруг Киры образовалась непривычная пустота. Было весело. Весело и разнообразно...
От нечего делать в сквере напротив она познакомилась со студентами-чехами. Один из чехов, пожилой и дородный, принялся дежурить на улице против Кириных окон.
Мария Ивановна, увидев чеха, сказала дочери:
- Женат! По глазам вижу. Не спровадишь - дам телеграмму отцу. (Отец был в Киеве.)
Становилось все веселее и веселее.
...Ночью, перед тем как заснуть, оживала Кирина комната.
Через улицу, напротив их дома, было кино.
Неоновая зеленая надпись над этим кино то вспыхивала, то угасала. Ее отсвет врывался в комнату Киры. Комната превращалась в аквариум. Над аквариумом слышался шепот: "Кирилл!.. Кирюшка".
...Однажды (не вечером - утром) Кира заметила, что небо подернуто тучами. Комната потемнела.
Она выбежала на улицу и пошла в грозу.
Пригород. Ноги Киры тонут в какой-то прелой листве. Кира шла под темными сводами леса, склоняя от ветра голову.
Что-то в лесу стонало так тихо и одиноко: "Я сыч, но я совершенно в этом не виноват".
...У запахов есть язык. Запах свежих трав рассказывал Кире, что жили-были на свете два человека, которые ели когда-то на станции свежую булку.
Кира шла. А земля ей нашептывала про некоего сиамского близнеца с одним туловищем и двумя головами... Ну, а может, лучше два туловища и одна голова? Ладно? Пусть будет общая голова.
Все вокруг говорило Кире об одиночестве, о высокой девочке - одной среди полей. О девочке в коричневых тапках и розовом платье. О девочке, чьи мокрые волосы растрепал ветер.
"Экая большущая тишина!"
Кира вскинула голову, поглядела в небо и тихо сказала:
"Ма-ама!"
"Кира! Вытри лицо и обдерни платье, - вздохнула мама, - тебе холодно. А я-то - жду, жду..."
ПРИЗНАНИЕ
"Глубокоуважаемая Анастасия Дмитриевна! Когда я ушла от Вас (это было две-три недели тому назад), около Вашего института стояла белая машина. Я ею залюбовалась, и шофер - Вы легко догадаетесь, что это был Георгий Васильевич, - он ехал развозить Вашу почту, - предложил захватить с собой и меня. От него я узнала, что Вы крупнейший специалист мира в области дефектологии и что Вы отказались от должности директора института ради той научной работы, которую считаете делом всей своей жизни.
- Она меня не берет к себе, Георгий Васильевич.
- А ты нажимай, нажимай... Она того... Она, надо сознаться, добрая...
И вот я "жму". Я пишу Вам ночью. Знаете, как это бывает - ночью решаешься думать и делать то, на что не решишься днем. Дела мои следующие:
Вскоре по окончании школы мама меня ударила. Я ее возненавидела, решила воспользоваться аттестатом зрелости, уйти из дома, работать и стать совершенно самостоятельной. Поэтому я и не готовилась в институт. Мне было не до экзаменов. Я ненавидела свою маму, свой дом. Когда я к Вам пришла, до конкурса оставалось всего пять дней. Я понимала, что как следует подготовиться не успею, а дерзнуть - не хотела. Я знаю, что излишне самолюбива, часто ложно самолюбива. Когда я была у Вас и с Вами поговорила, мое желание стало еще сильней. Эта работа захватила бы меня. Она мне по сердцу. Есть много хороших профессий. Но Ваше дело мне нравится! Должна признаться, что я нетерпеливый человек. А работа с такими ребятами - я это знаю - требует большого терпения. И вот я прочла в трудах об Ушинском, что он был тоже очень нетерпелив. Уроки вели его ученики. Он подслушивал и, когда кто-нибудь чего-нибудь не понимал, грыз ногти от нетерпения. Это меня успокоило... Хочу Вам сознаться еще в одной, очень тяжелой черте своего характера: это началось примерно с шестого класса. Я чувствовала себя взрослее других ребят, все говорили, что я умная (должно быть, неэтично об этом помнить, но что ж поделать!). Я и сама понимала разницу между собой и своими сверстниками и начала - как бы это выразить? - в общем, я начала "придуриваться" - у нас говорят: "придуряться".
Зачем я "придуривалась"? Не знаю. Прошли годы, и жизнь меня покарала. Со мной случилось вот что: я сделалась той, второй Кирой, которой хотела стать. А не той, которой родилась. Но вернуться в свою старую шкуру оказалось не так-то легко. И стала я настоящей дурой. Вот это - главное мое признание Вам. И себе.
Анастасия Дмитриевна! Примите меня на работу, я вас очень прошу. Вы не раскаетесь. Я Вам обещаю. А со мной и мамой за это время случилось вот что: я простила ее. Разжигала себя. Не хотела прощать. А оно простилось. В будущем году я поступлю в институт (потеряв год!..). Эка дура!
Я бы на вечерний могла пойти, тогда бы вам проще меня оформить! Верно? А в этом году - возьмите меня хоть уборщицей. Я согласна.
Не оставляйте меня, пожалуйста.
Вот мой адрес, который я тогда не оставила Вам. От злости.
С величайшим уважением