Шпагин напряженно следил за Подовинниковым и бежавшими с ним солдатами. Немцы засыпали их минами, они метались из стороны в сторону, падали, подымались и снова бежали вперед. Когда около них разрывалась мина и они падали в снег, у Шпагина сжималось сердце. Ему казалось, что они убиты, но потом он с радостью видел, как они снова вскакивали, словно вырастали из-под земли, но совсем не в том месте, где он ожидал увидеть их. "Не дойдут, не дойдут... Ах, как бы сказать им - ведь надо левее забирать, там место пониже, но им не видно оттуда..." - И Шпагин в бессильной ярости крошил кулаком комья земли, рассыпанные вокруг воронки.
"Надо догнать Подовинникова, помочь ему!" - Шпагин вместе с Ивлевым схватил пулемет и выскочил из воронки.
- Вперед, вперед! - подымал он отставших солдат второго взвода.
А Подовинников, Липатов и Аспанов все бежали по снежному полю, шумно и тяжело дыша, с перекошенными от напряжения, пересохшими ртами, не отрывая глаз от минометов, которые они должны уничтожить, чтобы рота могла преодолеть это поле. После одного близкого разрыва мины Подовинников почувствовал вдруг острую, горячую боль в боку, будто сквозь его тело разом продернули ржавую раскаленную проволоку, и схватился было за рапу, но тут же отнял руку: нельзя, чтобы солдаты видели, что он ранен, они могут пасть духом, остановиться, а останавливаться нельзя. Он вытер окровавленную руку о телогрейку и побежал дальше.
Он все же заметил поросшую редким кустарником низинку, о которой думал Шпагин, вывел солдат в эту низинку, и по ней они подобрались к батарее метров на восемьдесят. Тут им пришлось залечь в воронке, так как немцы, не упускавшие их из виду, открыли по ним пулеметный огонь.
Подовинников уже совершенно отчетливо видел, как в кустах ивняка суетились вокруг минометов немцы, а один, с биноклем на шее, командовал огнем, резко взмахивая рукой при каждом залпе. Из воронки, казавшейся сейчас такой спасительной, Подовинников быстро измерил взглядом пространство, отделявшее его от немцев: "Хоть бы бугорок какой или кустик..."
Теперь, когда он остановился, он почувствовал, что боль и жжение в боку становятся все сильнее, и ощутил, как из раны по телу течет горячая кровь. "Только бы не ослабеть... - подумал он и заторопился. - Одним броском надо, иначе убьют..."
Подхваченный стремительной внутренней силой, Подовинников огромными прыжками бросился вперед. Рядом он слышал хриплое, горячее дыхание Липатова и Аспанова. Почтя ничего по видя, в каком-то яростном азарте, он швырнул гранату в серую кучу солдат, на бегу переложил вторую в правую руку и метнул ее в сноп ярко- желтого слепящего пламени - и отпрянул, остановленный ударом плотного воздуха. За разрывами своих гранат он услышал один за другим еще несколько разрывов.
- Бей их! - во весь голос закричал Подовинников.
Он был уже на батарее и непрерывной очередью автомата в упор расстреливал немцев. Когда автомат замолчал - кончился магазин, - Подовинников выхватил у немца, в страхе прижавшегося к стене окопа, винтовку с примкнутым штыком и набросился на солдат, окруживших его. Один, защищаясь от удара, протянул руки вперед, но Подовинников яростно, с громадной силой несколько раз по рукоятку вогнал штык в грудь немцу и повалил его на землю. Немец захрипел, жадно хватая воздух раскрытым ртом, и раскинул руки: из его ладоней текла яркая, алая кровь: он руками пытался удержать штык.
Мускулы, до боли сведенные усилием и твердые как камень, разжались, напряжение ослабло, и Подовинников осмотрелся.
Живых гитлеровцев на батарее не осталось. Аспанов стрелял из автомата по убегавшим, Липатов, сидя на дне окопа, возился у немецкого ручного пулемета.
- Ложись, стреляют, - дернул его за полушубок Липатов.
Подовинников прислушался: вжик-вжик-вжик - часто взвизгивали пули, впиваясь в мерзлую землю.
Стреляли немцы, бежавшие на выручку батарее из деревни. Их было больше десятка, и передние уже совсем приблизились.
- Ну, что ты там? - бросился Подовинников к Липатову.
- Сейчас, лента заела!.. - выругался Липатов.
Лицо его было перекошено от усилия, с каким он вытаскивал ленту. Налаженный пулемет рванулся и задергался у него в руках, он длинной очередью хлестнул по фашистам, те сразу залегли и уже ползком стали подбираться к батарее.
Победный, раскатистый стук пулемета совсем успокоил Подовинникова, он подавал ленту в пулемет и кричал весело и зло:
- Давай, давай, Володя! Круши их!.. Что, не нравится? А вот еще раз! Вот еще разок!
Подовинников оглянулся: по всему просторному снежному полю от леса к Вязникам редкой неровной цепью бежали наши солдаты. Теперь-то, конечно, немцы уж не смогут остановить наших, Вязники будут взяты, и в этом немалая его, Подовинникова, заслуга. Оттого, что второй взвод выполнил свою задачу, он почувствовал радость и гордость.
- Держись, ребята! Наши близко!
Немцы тоже видели приближавшихся солдат, среди них произошло замешательство: одни остановились, другие стали отползать назад, но несколько человек, подгоняемые офицером, широким полукольцом охватывали батарею, торопясь разделаться с тремя смельчаками. Слышны были их крики: "Рус, сдавайсь! Иван, плен!"
- Вот тебе плен! - проговорил сквозь зубы Подовинников, выпрямился в окопе и метнул гранату. Она упала в самую гущу немцев и в ту же секунду взорвалась. Послышались крики и стоны.
Подовинникову казалось, что прошло уже много времени с тех пор, как он, обернувшись, видел наших солдат, бегущих к батарее, и что они давно должны быть тут. И он снова поднялся в окопе - большой, широкоплечий, в изорванном маскхалате, с непокрытой русой головой и горящими глазами. Ему потребовалось не больше секунды, чтобы обозреть поле - наши были уже в сотне метров, он даже узнал бегущего впереди Шпагина - но эта секунда решила все. Немецкий офицер приподнялся и, сильно замахнувшись, бросил в него гранату. Граната взорвалась в двух шагах от окопа. Подовинников безотчетно взмахнул руками, чтобы прикрыть глаза, но тут же упал на спину, отброшенный страшным ударом в грудь.
"Что это? - успел он подумать. - Наверно, я ранен..." но боли он не чувствовал, напротив, ему стало удивительно легко, скованность в теле исчезла, он вздохнул глубоко и свободно, словно грудь его распахнулась настежь. Открыв залепленные землей глаза, он увидел склонившееся над ним на фоне синего в кружащихся огненных звездах неба растерянное лицо Аспанова и понял, что Аспанов растерян потому, что с ним, Подовинниковым, случилось что-то очень плохое.
Поняв это, он не испугался, а стал торопливо припоминать, что ему надо сейчас сделать: он вспомнил о неотосланном письме к жене, лежавшем в планшете, о рекомендации, которую вчера обещал написать Ромадину, вспомнил, кок страстно мечтал увидеть после войны своих детей, - и ему стало нестерпимо жаль, что он не сможет уже все это сделать...
Сабир, партбилет... в телогрейке, - еле слышно прошептал Подовинников. Он хотел еще сказать Аспанову и Липатову, чтобы они продержались еще немного, ведь наши уже совсем близко, но потерял сознание и умер.
Он был убит большим рваным осколком, попавшим ему в грудь. Той же гранатой был тяжело ранен в ногу Липатов.
Когда Шпагин подбежал к батарее, он увидел лежавшего на дне окопа Подовинникова и склонившегося над ним Аспанова. Липатов сидел за пулеметом, привалившись к стене окопа, лицо его было бескровно, губы сжаты.
- Петя! - крикнул Шпагин. - Что ты?
Он опустился на колени и расстегнул телогрейку на груди Подовинникова - рубашка была красной от крови. Шпагин приподнял тяжелую поникшую голову Подовинникова и стал осторожно вытирать платком капли крови, проступившие на лице убитого, посеченном множеством мелких осколков, но тут же подумал: "Зачем я это делаю? Ведь он же убит, мертв. Петя, родной, может, я не должен был тебя посылать..." - эта мысль жгла ему голову, ее надо было обдумать до конца, надо все обдумать, но времени нет - нужно спешить в Вязники. И Шпагин поднялся- медленно, тяжело, опираясь рукой о край окопа.
Солдаты второго взвода остановились около Подовинникова и молча глядели на своего мертвого командира. Шпагин подозвал к себе Ромадина, тот стоял без шапки, лицо его было растерянно, в остановившихся глазах блестели слезы.
- Вчера мы говорили с тобой об ответственности коммуниста, Ромадин. Придется тебе принять второй взвод. Справишься?
Ромадин слышал слова Шпагина, но они лишь постепенно доходили до его сознания - так был он подавлен смертью Подовинникова.
- Как товарищ Подовинников, не сумею, прямо скажу... А ваши приказания буду выполнять честно, сколько сил моих есть!
Прибежала Маша с двумя санитарами. Шпагин по ее глазам понял, что она уже все знает о Подовинникове. На листке из полевой книжки Шпагин набросал короткое донесение в батальон; упомянул, что группа Подовинникова захватила батарею тяжелых минометов и десять ящиков с боеприпасами. Передав донесение санитарам, Шпагин сильным ударом вогнал новый магазин в автомат и тяжелым, широким шагом, ссутулив спину и неподвижными суженными глазами глядя перед собой, пошел впереди роты.
Маша стала перевязывать Липатова. Он с выражением беспомощности и недоумения на красивом лице следил за ее руками. Ранение ошеломило его - он был молод, самоуверен, солдаты любили его за ухарскую смелость, в бою он был удачлив, и ему никогда не приходила в голову мысль, что он может быть ранен. Он попытался улыбнуться, но улыбки не получилось, лицо его сморщилось в плаксивой гримасе:
- Некстати... зацепило меня... и в такой день!