- Правильно. Теперь не сорок первый год. Под Москвой фашистов гнали, под Сталинградом гоним - и здесь, под Ржевом, погоним! Запомните: теперь уже мы будем наступать, а не гитлеровцы! - твердо сказал командующий и так надавил на палку, что она на четверть вошла в снег. - Задачу свою в наступлении знаете?
- Так точно, товарищ генерал! - ответил Ромадин, уже оправившись от смущения.
- Задача наша известная, товарищ генерал, - добавил Береснёв, - бить фашистов, спуску им не давать, пока всех не прогоним с нашей земли!
Командующий улыбнулся словам Береснёва:
- Как твоя фамилия? Береснёв? Правильно, товарищ Береснёв, - будем бить и гнать их, пока всю нашу землю не очистим от захватчиков!..
Командующий помолчал немного, испытывающе оглядывая солдат, и добавил негромко, словно в раздумье:
- Народ, познавший свободу, нельзя покорить, нельзя... - Возвысив голос, он сказал: - Так я на вас надеюсь, ребята…
В это мгновение в нескольких десятках шагов разорвался снаряд, и крупные осколки с грозным шуртаньём пронеслись над головами. От неожиданности люди пригнулись, только Подовинников стоял неподвижно, расширенными глазами глядя на командующего, который неторопливо повернулся в сторону разрыва и спокойно закончил:
...Не подведите меня, не посрамите мои седые волосы...
Подовинников как бы оцепенел от испуга: ведь в расположении его взвода могло сейчас убить командующего армией!
Командующий, видимо, понял состояние Подовинникова. Он потрепал его по плечу:
- Испугался, что отвечать придется за командующего? Ну, ладно, видишь - все целы... - и пошел к машине, тяжело припадая на правую ногу и опираясь на палку, каждый раз глубоко уходившую в снег.
Подовинников долго глядел вслед командующему:
- Видали? Снаряд рядом упал, а он стоит как свеча-даже не пригнулся!
- Боевой генерал, с важностью сказал Береснев, - под Калинином сам в атаку ходил, тогда его и ранило!
Липатов обеими руками сдвинул шапку на затылок и широко улыбнулся:
- Ну, братцы, видать и мы скоро тронемся!..
- Пора, давно пора начинать, - отозвался Федя Квашнин и, с треском переломив на колене несколько сучьев, бросил их в огонь. Голос у него низкий, гудящий, и говорит он всегда каким-то обиженным тоном, словно оправдывается. Может быть, это объясняется свойственной ему застенчивостью.
Матвеичев недовольно сморщил сухонькое личико;
- А по мне лучше в обороне быть. Сидишь себе в окопе, пуля тебя не достанет, спишь на своем месте, обед тебе старшина вовремя привезет...
- Кто же войну кончать будет, если мы в обороне будем отсиживаться? - корит Матвеичева Подовинников.
- Черчилль, - засмеялся Береснёв, подмигнув солдатам. - Матвеичев будет свой окоп оборонять, а Черчилль - немцев громить!
- Надейся на союзничков! - покачал головой Ромадин. - Второй фронт уж сколько обещают открыть?
- А в Африке воюют, - сказал Подовинников, - свои колонии спасают!
- Да, брат, - Береснёв насмешливо сощурил глаза на Матвеичева, - хоть в обороне и теплее, да оборона - это не гнездо, в ней победы не высидишь!
Солдаты засмеялись шутке Береснёва.
- Я не про то... Это я понимаю... Я вообще говорю... А это понятно - на дядю надеяться нечего... - сбивчиво и путано пытается оправдаться Матвеичев. Он упрямо хмурит жесткие, торчащие во все стороны брови, редкая клочковатая бородка его топорщится, и от этого он кажется колючим, как еж. Видя, что его никто не поддерживает, он обиженно умолкает и сосредоточенно роется в костре, отыскивая уголек для прикура.
К костру подбежал Балуев, ординарец Шпагина, весело поздоровался со всеми и сказал Подовинникову:
- Вас требует к себе комроты, товарищ лейтенант!
- Зачем, не знаешь?
- Насчет построения он что-то говорил с замполитом...
"Понятно... Наступление начинается", - подумал Подовинников, и от этой мысли весь внутренне подобрался. Он вспомнил о всех делах, которые надо было сделать накануне боя. Дела были важные и неотложные, а времени оставалось мало: он почувствовал вдруг, как бег времени убыстрился и оно неудержимо понеслось вперед. Он с решительным видом встал и серыми, сразу посуровевшими главами оглядел солдат, молча стоявших вокруг него:
- Я пошел, Ромадин, а ты займись еще со своей группой!
Солдаты иронически и насмешливо оглядывали Балуева, своего бывшего товарища по оружию.
Лицо его, лоснящееся от пота, и телогрейка были перепачканы сажей от беспрерывной возни у костра. На шее болтался шарф линялого красного цвета. Балуеву казалось, что этот шарф выгодно отличает его от других солдат, и он никогда не расставался с ним.
- Как, Василий Иванович, живешь-можешь?
- Ты что это весь в саже вымазан? В трубочисты, что ли, записался?
- Как успехи на кулинарном фронте?
- Живем помаленьку! Воевать так воевать - пиши в обоз! - осклабился Балуев, обнажая большие крепкие зубы, и стал угощать солдат папиросами.
- Ишь ты, разбогател - папироски душистые покуриваешь! - съязвил Ромадин.
- Махорка солдатская ему горло дерет! - поддержал его Береснёв.
- Бросьте, ребята, - обиделся Балуев, - вот с места не сойти - лейтенант Подовинников пачку дал - он ведь не курит! Ну, ладно, побегу, заболтался я с вами...
Тут Ромадин увидел старшину роты Болдырева, который переходил от одной группы солдат к другой. Ромадин поспешно встал, швырнул недокуренную папиросу и негромко скомандовал:
- Закругляйся, кончай курить! Становись!
Солдаты стали торопливо выстраиваться, но Болдырев уже заметил сидевших вокруг костра солдат и, подойдя к ним, строго сказал:
- Почему сидите? Чем надо заниматься по расписанию - анекдотами или боевой подготовкой?
У Болдырева сухое, гладко выбритое лицо, и видно, как под тонкой кожей подрагивают мускулы; серые неподвижные глаза смотрят в упор, с беспощадной строгостью. Одет Болдырев с иголочки, с редким на фронте щегольством - это придает ему подчеркнуто молодецкий, бравый вид. На нем ватник, туго перетянутый новеньким поясным ремнем с портупеей, черные чесаные валенки, голенища валенок дважды подвернуты вниз и обнажают туго обтянутые синими бриджами крепкие икры; на голове, на самом затылке, чудом держится ушанка с плотно прилаженными наушниками и плоским верхом, похожая на кубанку; из-под шапки низко спущен на лоб кудрявый светлый чуб; на правом боку у него деревянная кобура с громадным пистолетом какой-то иностранной марки, на левом - немецкий штык в чехле; для чего ему надобен штык, трудно сказать: пользуется им Болдырев разве что для нарезки сала и хлеба солдатам.
Болдырев недавно назначен старшиною, до этого он был помкомвзводом у Подовинникова. Но, переменив службу, он никак не может отделаться от привычек боевого сержанта и при выдаче продуктов чувствует себя, как в рукопашной схватке. Службу он знает до тонкости, порядок в роте держит твердый, и солдаты считаются с ним не меньше, чем с командиром роты. Правда, на новой должности Болдырев приобрел и новые привычки: необычайную внимательность к своей внешности и строгую, доходящую до педантизма, требовательность к солдатам.
Болдырев не стал слушать объяснений Ромадина и сразу же принялся за осмотр оружия. Он придирчиво щелкал затворами, проверял стволы на свет и нещадно ругал тех, у кого находил грязь или ржавчину.
У Матвеичева затвор автомата плохо выбрасывал гильзу, и Болдырев уничтожающе процедил сквозь зубы:
- Ты что - собираешься стрелять из своего автомата или же орудовать им вместо палки? Давай сюда отвертку!
По своей профессии слесаря Болдырев хорошо разбирался в механизмах и, повозившись несколько минут, вернул автомат Матвеичеву.
- Пружина ослабла! Теперь все в порядке - и смотри мне - чтобы, как часы, работал затвор! Такое замечательное оружие - и до чего довел!
Покончив с оружием, Болдырев принялся осматривать одежду солдат. Его внимание привлекли валенки Липатова:
- Что за валенки на тебе? Ты же новые получил!
Липатов стоял навытяжку, опустив руки по швам; и робко оправдывался:
- Вы мне подшитые дали, товарищ старшина...
- Врешь, я помню, кому подшитые давал! - закричал Болдырев. - Да и все равно - должны быть армейского образца, целые, а это что за рванина?
- Поменялся я тут с одним, выпили пол-литра вдвоем... Да ты брось, не кричи, жив буду - новые достану, а убьют - и этих не надо будет...
Тебе не надо, а мне надо! Умник какой нашелся- казенное имущество разбазаривать! А тут отвечай за всех! Там как хочешь - живи или умирай - дело твое, а мне чтобы завтра новые валенки были - за тобою новые числятся! Придешь, доложишь!
Закончив осмотр, Болдырев сказал серьезно и торжественно:
- Всем приготовиться к общему построению. В шестнадцать часов собраться к ротной землянке с оружием, в полном боевом. Кому надо побриться, подворотнички пришить - чтобы все было в порядке!
Поучения Болдырева задели самолюбие Ромадина: в качестве помковзвода он отвечал за порядок во взводе.
- Ясно, товарищ старшина! - нетерпеливо перебил он его и вызывающе оглядел солдат: - Второму взводу много говорить не надо!
Солдаты вытянулись под взглядом Ромадина. В этом обнаружился тот "местный" солдатский патриотизм, который проявляется во всем: каждый солдат считает свою роту, свой взвод, свое отделение лучшими во всей армии, а своих командиров - самыми храбрыми и умными.
- А вещмешки, противогазы брать? - спросил Матвеичев, опасливо поглядев на Болдырева узкими глазами.