Низенький всадник ловко спрыгнул с седла и поднялся в автобус. Это был стройный, как юноша, старик, с сухоньким желтым лицом, седой бородкой хвостиком, седыми же волосами, но черными широкими и толстыми, как гусеницы, бровями. Пристальные глаза его глубоко запали в орбиты, - обведенные коричневыми тенями. "Сердце", - подумала привычно Квашнина и решила, что ночной посетитель приехал в колонну к врачу за медицинской помощью. Аккуратно вытерев у порога ноли, он снял мокрую от дождя шляпу и поклонился:
- Директор местной школы, Галим Нуржанов.
Когда, - познакомившись со всеми, он сел, - глаза его со скрытой радостью и любопытством прошли по лицам присутствующих:
- Начало трудных и больших дел? Я счастлив, что могу видеть это.
Он помолчал и добавил несмело:
- А мы приехали оказать большим делам маленькую помощь.
- Оказать нам помощь? Спасибо, но я вас не понимаю, товарищ Нуржанов, - сказал Корчаков.
- Сию минуту, сию минуту, - потянулся Галим Нуржанович к лежавшей на столе карте. - Сначала разрешите взглянуть.
Садыков поспешно вскочил:
- Садитесь сюда, мугальш.
Учитель пересел на его место, надел старинные черепаховые очки и склонился над картой.
- Где вы взяли эту карту? - удивленно поднялись его широкие брови. - Она ввела вас в заблуждение.
Директор школы говорил по-русски правильно, с едва заметным шипящим акцентом. Ответить ему не успели. В дверь опять постучали.
- Это Кожагул, сторож школы. Можно ему войти? На улице дождь, - просительно посмотрел Нуржанов на директора совхоза.
- Конечно, конечно! - ответил Корчаков.
Грушин открыл дверь, и в автобус широко, смело шагнул второй всадник, высокий жердеобразный казах с темным, как из обожженной глины, лицом. Было в его внешности что-то тревожащее и пугающее, и Квашнина, вглядевшись, вздрогнула.
Кожигул был похож на высокое, когда-то стройное дерево, которое пытались выдернуть из земли, крутили во все стороны, гнули, ломали, но оно не поддалось, осталось в родной земле и выжило. Но вывихнули Кожагулу поясницу, свернули шею, выбили один глаз и поломали узловатые и длинные, как сучки, пальцы: на одной руке два не гнутся, на другой два пальца наполовину обрублены. А толстый, мясистый рот так располосован поперек ножом или саблей, что губы срослись неправильно: одна половина выше другой, и та, что выше, не переставая смеется.
"Гуинплен… Человек, который смеется", - вспомнилось Шуре и стало стыдно за это сравнение живого, безжалостно изуродованного человека с вымышленным литературным персонажем.
Кожагул снял сочащийся водой красно-бархатный, подбитый пышной лисой тымак и бесцеремонно встряхнул его, обдав всех брызгами.
- Вы полегче! - брезгливо отстранился Неуспокоев.
А Марфа, глядя на Кожагуловы сапоги с широким раструбом и очень высоким каблуком, фыркнула в ладонь:
- Чистый королевский мушкетер из Дюма. Это кто же такой?
А Кожагул уже шел по автобусу, вглядываясь в людей по-птичьи, одним глазом, всем первый подавал руку с растопыренными пальцами и каждому говорил:
- Издрасть…
Не успел он поздороваться, как в дверь снова кто-то поскребся и жалобно заскулил.
- Это Карабас, - смущенно улыбнулся директор школы.
- Пусть, пусть входит! - радушно прогудел Корчаков. - Мы гостям рады.
Грушин снова открыл дверь, и в автобус одним прыжком, плавно и легко влетела сухоребрая, на высоких тонких ногах, снежно-белая собака, непонятно как сохранившая свою горностаевую белизну среди весенней грязи. Голова ее с узкой длинной мордой была черная, словно ее окунули в тушь. Собака села против Грушина и доверчиво дала ему лапу.
- Вот умница! - восхитился шофер.
- Карабас, лежать! - строго крикнул Нуржанов, и собака с покорным вздохом легла у дверей.
- Карабас? - весело удивился Неуспокоев. - В честь опереточного маркиза Карабаса? Вот не ожидал!
- Карабас по-казахски - черная голова. Только и всего, - вежливо объяснил старый учитель и снова наклонился над картой. - Приблизительно здесь должна быть цепь топких озер и солончаковых болот. Тянутся строго с юга на север. Трасса для перелетных птиц! О, какая здесь охота!
- А броды здесь есть, мугалым? - почтительно спросил Садыков.
- Сейчас, весной? Человек проберется, и лошадь, пожалуй, пройдет. Говорят, и верблюды иногда проходят.
- Верблюд прошел. Сам видел! - оживился Садыков.
- Плыли же поперек утки! - Неуспокоев прикрыл длинными ресницами насмешливые глаза. - Мы, видите ли, товарищ Нуржанов, верблюдом топографию проверяли.
Старый учитель удивленно посмотрел на прораба и сказал ему:
- Но для верблюда надо тропинки знать. А то и верблюд увязнет. Недаром у этого болота название: Шыбын-Утмес.
- А что это значит? - полюбопытствовал Неуспокоев.
- Только муха пройдет.
- Зловещее название. Постойте, постойте… Шыбын-Утмес? Вас предупреждали ведь в городе об этом Шыбын-Утмесе, - посмотрел прораб на Садыкова. - Товарищ Грушин, кажется, и предупреждал. А вы - "слушок!"
- Ты мне скажи, почему Шыбын-Утмес на карту не нанесен? - глядя в пол, сердито спросил его Садыков.
- Это вы у дорожного отдела спросите! - мрачно прогудел Корчаков. - Это их изделие. Так сказать - подарок целинникам! Ох, и поблагодарю же я дорожников.
- Дорожники не виноваты, - мягко возразил Нуржанов. - Летом здесь сухо. А весной и осенью - трясина. В эту долинку во время таяния сток со всех сторон, а кроме того, подпирает мощный горизонт грунтовых вод.
- Мугалым, простите, а объезды? - несмело посмотрел Садыков на Нуржанова.
- Со стороны юга невозможно. Горы Султан-Тау. А со стороны севера… - учитель помолчал, подумал и ответил с виноватым видом: - Придется ехать степью, целиной. Можете застрять на солончаках. Не советую.
- Налево пойдешь - коня потеряешь, направо - голову сложишь. Ну а что же вы советуете? - Меж бровей Неуспокоева легла внушительная начальственная складочка, а голос стал неприятно четким. - Давайте ближе к делу! Мы не видим пока вашей маленькой помощи большому делу, как вы изволили выразиться. Есть у вас какое-нибудь конструктивное предложение? Или оно только в том, чтобы посоветовать нам вернуться?
- Кет, шайтан! Технику ломаешь! - неожиданно и громко заорал Кожагул, и все вздрогнули. Он один услышал, как лошади чесались о крыло автобуса, и опрометью бросился наружу.
Вскоре послышались удары кнута и тяжелые скачки стреноженных лошадей.
- Очень уважает машины, - улыбнулся Галим Нуржанович. - А наше конструктивное предложение - вот эти горы Султан-Тау.
Все с удивлением посмотрели на него.
- А как они в смысле прохождения автомобильного транспорта? - первым спросил Грушин.
- На этот вопрос вам никто не ответит, - обернулся к нему Галим Нуржанович. - Через Султан-Тау не проходила еще ни одна машина.
- Не проходила, мугалым, нужды не было. Кто сказал - не пройдет? - мягко, с сыновьим уважением возразил Садыков. - А через Султан-Тау самый короткий обход Шыбын-Утмеса.
- И я думал об этом, - повеселел Галим Нуржанович. - По народным преданиям, через Султан-Тау шел когда-то "Кан-Жол" - караванный путь. По десять в ряд шли караваны. Но это было очень давно. При ханах.
- Это не важно! А все-таки караваны-то шли поперек, да еще по десять в ряд! - забывшись, закричал Грушин. - А пройдем мы горы - и в дамках!
В автобус вернулся Кожагул, и Галим Нуржанович сказал:
- Надо расспросить Кожагула. Он много ходил по Султан-Тау. Он пас там стада и охотился.
Садыков быстро повернулся и спросил Кожагула:
- Аке, Султан-Таудан машиналар утмес?
- Кудай билсы! - ответил Кожагул, почесывая реденькую, обнажавшую подбородок бороденку. - Барып коруге керек, агай.
- Говорите по-русски! - раздраженно вмешался Неуспокоев. - Что он ответил?
- Не суй два нога в одна сапог, товарищ, - строго посмотрел на него Кожагул. - Я говорил: мал-ма-ла гора смотреть надо. Через глаза головой смотреть надо. Найдем машине дорога. Аллаху праведному молиться будем. Найдем!
- Так в чем дело? - шумно поднялся Егор Парменович. - Надо организовать разведку дороги в горах. Немедленно!
- Егор Парменович, разрешите мне! - вскочил Неуспокоев. - Я в дорогах толк знаю. Ручаюсь - будет вам дорога!
- Терпеть не люблю! - оскорбленно нахмурился Садыков. - В разведку я поеду. Какой разговор?
- Верно, - согласился директор. - Автодорога специальных мозгов требует. Поедете вы, Курман Газизыч. Товарищ Кожагул, вы можете сейчас поехать в горы искать дорогу для машин? - обернулся он к казаху.
- Эт-та можна. Поехать можна, - закивал головой Кожагул. - Сейчас не можна. Гляди. Чего видишь? Иште! Кишкеие светло ждать надо.
- Опять ждать! - махнул рукой Неуспокоев.
- Кожагул прав, товарищи, - поднялся и Нуржанов. - Темно. А я прошу вас к себе. Дайте радость моему дому. Напою вас чаем. Из самовара! Угощу баурсаками. У меня в школе уборщица русская, замечательно делает баурсаки. Выспитесь по-человечески, а утром отправитесь разведывать Султан-Тау.
Галим Нуржанович умоляюще смотрел на Корчакова, а Садыкова, схватив за руку, тянул куда-то.
Завгар посмотрел вопросительно на Егора Парменовича. Тот, соглашаясь, шевельнул бровями.
- Уговорили, Галим Нуржанович! Принимайте гостей!
- Хоп! - радостно потер руки Галим Нуржанович.
- Значит, чаек будем пить? - Марфа сердито застегнула полушубок. - Заехали неведомо куда, одну дорогу потеряли, другую не нашли! Почему же чайку не попить с этими самыми баурсаками, на кроватке не поспать? Самое время!