- Чего смеешься? Я как на мине подорвался, а тебе смешно?! - крикнул Садыков. - Тебе смешно, да?
- Кстати, почему вы кричите на меня и зовете на "ты"? Потрудитесь говорить со мной спокойно, вежливо и без крика.
- Разве я кричу? - удивился Садыков. - Тогда извиняюсь.
Все некоторое время молчали. Заговорил первым опять прораб, на этот раз медленно, осторожно, как бы особенно тщательно отбирая слова:
- Если у нас всюду, всегда и во всем будет так - сбегу! Откровенно говорю.
- Куда? - тихо спросил Корчаков.
Лицо Неуспокоева стало непреклонным:
- Целина велика! Туда, где не только требуют от тебя подвигов, но и дают возможность для их свершения. Согласен на любые трудности! Хочу трудностей, люблю трудности, обожаю! Но простои!..
Егор Парменович, не меняя позы, с подбородком, зажатым в развилку пальцев, скосил глаза в сторону прораба. Неуспокоев снял пальто и оказался в короткой, до пояса, вельветке со множеством "молний", расположенных вдоль и поперек, вкривь и вкось. "Разукрасился, как новогодняя елка!" - сердито подумал Егор Парменович, но ответил спокойно, в тон прорабу:
- Работать хорошо, в том числе и без простоев, это уже подвиг. А вам, Николай Владимирович, такой подвиг не по плечу? Так вас прикажете понимать?
Лицо Неуспокоева окаменело.
- Разрешите мне, Егор Парменович? - по привычке встал Борис. - По-моему, для успеха дела первое - это создать для людей человеческие условия труда. А у нас на переправах хватают первых попавшихся парней и ездят на них, пока они не взмылятся. Люди только что вылезли из болота, не успели обсушиться, а им кричат: "Довольно зады греть! Не на курорт приехали!" И снова в болото! А в это время десятки людей болтаются без дела, ищут развлечений.
Грушин зашевелился и посмотрел на директора.
- Вы что, Степан Елизарович? - спросил Корчаков. - Хотите сказать?
- Нет, нет! - замахал руками шофер. - Товарищ корреспондент, спасибо ему, уже сказал за меня. А я считаю, что плохо мы закон соблюдаем.
- Какой закон? - посмотрел на него через плечо Садыков.
- Забота о людях - первый закон. Я считаю, что дальше так дело не пойдет. Почаще надо на людей оглядываться. А сколько мы сегодня людей напрасно в грязи искупали? И даже, оказывается, по два раза искупали!
- Я сам сто раз искупался, пожалуйста, - нетвердо, не находя нужного тона, ответил Садыков. - Терпеть не люблю такого разговора!
- Разговора у нас покуда и нет. А будет разговор, как коммуниста с коммунистом, - ответил негромко Грушин.
Лихорадочно розовея, как всегда при сдерживаемом волнении, поднялась Шура.
- Нельзя, нельзя так делать! Одних и тех же людей посылают по два раза в ледяную грязь. Пересменки надо делать. И надо немедленно организовать переодевание в сухое. И горячий чай должен быть в таких случаях!
- А где же вы раньше, доктор, были? - внимательно разглядывая свою бурую, в трещинах ладонь, будто читая что-то на ней, тихо сказал Грушин. - Мокрых людей в болото погнали, а вы как на это реагировали? Это ведь с моей машиной такое дело вышло, мою машину вытаскивали, - оторвался он наконец от ладони и обвел всех строгими, не просящими пощады глазами.
- Я думала… - осекся голос Шуры.
- Именно - думала! А надо было делать! Именно вам, доктор, делать! - резко сказал Корчаков опустившей голову Шуре. - На первый раз, так уж и быть, не взыщем. А повторится - пеняйте на себя. А какой же это умник погнал мокрых людей в болото?
- Я, - скучающе ответил прораб.
Егор Парменович медленно, всем тяжелым телом повернулся к Неуспокоеву.
Прораб ответил ему безмятежным взглядом.
- Больше ничего не скажете? Прораб твердо подобрал губы:
- Считаю, что я прав! Не богу же на них молиться!
- Отставить поганые разговорчики! - громыхнул бас директора. - Дальше, прораб Неуспокоев?
Прораб улыбнулся лениво, одной стороной рта и сказал тихо, но с нажимом:
- И наконец я считаю, что в коммунизм в брючках с разглаженной складочкой не войдешь.
Марфа, дремавшая на сейфе, вдруг выпрямилась и, сердито подпихивая волосы под косынку, сказала быстро:
- Я рядом с вами, товарищ прораб, не согласна в коммунизм вступать. С вами в коммунизм на костылях вступишь или на носилках.
Сонный, невнятный голос Марфы и заспанное ее лицо так не вязались с сердитыми, быстрыми словами, что все засмеялись, даже Неуспокоев.
- Не к добру наш смех, - вздохнул Корчаков. - Ну-с, а что дальше будем делать? Слушаю вас, товарищи.
- Командуйте поворот на все сто восемьдесят, - сказал Грушин, осторожно трогая лысину пальцами. - Вот что будем делать.
- Панику разводите, Грушин, - не глядя на сидящего рядом шофера, сказал Неуспокоев. - Вы, оказывается, трус.
- А как вы это угадали? - улыбнулся Грушин. - Точно! Чтобы храбрость доказать, на рожон не полезу.
- Егор Парменович, имею серьезное предложение! - Неуспокоев нервно потер сухой точеный лоб. - Надо всех нас, человек двести, триста, раскинуть в цепь. Всем дать шесты. И двинуться на штурм болота!
- Апырмай, какое тебе спасибо! - радостно крикнул Садыков.
- Не допускаю мысли, что мы не нащупаем брод, - продолжал, не взглянув на него, прораб. - Организацию этого дела прошу поручить мне. Начну сейчас же, минуты не теряя!
Корчаков, снова уткнув подбородок в пальцы, молчал.
- Простите. Егор Парменович, - послышалась в голосе прораба осторожная настойчивость, а в глазах появился азартный блеск, - но этот важный вопрос надо решить немедленно. Государственное задание мы обязаны выполнить при любых обстоятельствах и любыми средствами. Вы согласны со мной?
- Как? - обвел всех глазами директор.
- Психическая атака, - сказал Грушин.
- Я категорически против предложения товарища Неуспокоева. Как врач! - сказала твердо Шура.
- То-то и оно! - довольно сказал директор. - Отменяется ваш массовый заплыв, Николай Владимирович.
Прораб, выжидательно подавшийся вперед, откинулся к стене и прикрыл веками сразу потухшие, опустевшие глаза.
- Значит, кругом марш? - странно тихо спросил Садыков и дернул крючки сразу ставшего тесным воротника кителя. Но, взглянув на Шуру и Марфу, снова со вздохом застегнул его.
Все долго молчали. Неуспокоев курил с подчеркнутым спокойствием, медленно пуская красивые колечки. Марфа шепталась с Квашниной, Грушин опять разглядывал ладонь.
Молчание прервал Егор Парменович:
- Сидим вот, хнычем, вздыхаем, виновников ищем, а наши тракторы жмут сейчас на всю железку! На весь Казахстан, на всю Сибирь гремят!
Он положил ладонь на глаза, и перед, ним встало…
…По сопкам и долинам, мимо старых кочевничьих колодцев и степных кладбищ, мимо верблюжьих и конских черепов, чьи пустые глазницы прострелила уже молодая трава, ломятся тракторы Жангабыла. Пятьдесят дизелей, три с половиной тысячи лошадиных сил, лупят через ночь при полном освещении! И вздрагивает степь, как при землетрясении, прочь бегут звери, тучами поднимаются над речками и озерами всполохнутые птицы. А сколько таких тракторных колонн ломится сейчас по всему размету целинных земель! Полки, дивизии, армии мощных машин! Даже Уэллс не видел такое в своих фантастических, снах!..
- Вот где красота, вот где сила! - снял Егор Парменович ладонь с глаз. - Они не сядут, как мы, на мель! - Он выпрямился в кресле, прямой и строгий. - Назад, говоришь, Степан Елизарович? Не было у меня такого, чтобы назад. А придется, видно, впервые в жизни и это испытать.
Он потянул к себе карту, почесал пальцем висок и выругался шепотом:
- Вот ведь он, вот он Жангабыл! Рукой подать! Часа четыре хода, всего и разговора. А если обратно, то ведь придется отступать до Уялы. Километров полтораста назад! Клади сутки! Потом влево повернем, на север, вот на эту дорогу…
- Она вдвое длиннее той, которой мы шли, - сказал Грушин. Он незаметно подошел к столику и стоял за спиной директора, тоже глядя на карту.
- А это еще лишняя, сотня километров! - отодвинул Егор Парменович карту так, что она смялась. - По теперешней грязюке еще лишние сутки! А расход времени для нас невозвратимый расход! - сказал он зло, глядя почему-то на одного Неуспокоева.
Прораб со скучающим лицом, тихонько насвистывая, холил ногти напильничком.
Егор Парменович хотел что-то добавить, но в дверь постучали.
- Да, можно! - сердито крикнул он.
Дверь не открывалась. Шура открыла дверь и удивленная отступила.
Глава 14
Три ночных гостя
О свете, падавшем из автобуса, Шура увидела двух всадников на маленьких, шершавых лошаденках. Один низенький, в черной широкополой "горьковской" шляпе, в городском зимнем пальто и в солдатских кирзовых сапогах, другой высокий и тощий, как Дон-Кихот, тоже в пальто городского покроя, но подпоясан на казахский манер цветастым кушаком почти под мышками. На голове высокого была островерхая, подбитая мехом шапка с большими ушами и таким же языком, спускавшимся на спину. Такую шапку Шура видела только в учебнике истории, на хане Кубилае.
- Кто здесь начальник? - спросил низенький. - Можно его видеть?
- Директора совхоза? Можно. Входите, - ответила Шура.