- Ладно. На этот раз прощаю твой грех, - сказал Мефодий. - Посылаю тебя с сего дня на монастырскую пашню. Будешь ходить там за сохой… - И тоже пригрозил послушнику: - Но помни, Димитрий: не исправишься - выгоню из монастыря!
Изредка высовывая голову из-за угла, Степан вслушивался в грозные речи монаха.
Мефодий обратился к монаху, стоявшему рядом с ним:
- Отец Кирилл, ты пойдешь сегодня на кухню. Заменишь отца Иону. Что-то захворал отец Иона… Да смотри хорошенько за поварами… смотри, чтобы побольше берегли монастырское добро, да поменьше потчевали богомолок… Слышишь?
- Слышу, отец Мефодий, - ответил монах. - Будь спокоен!
- Не доглядишь оком, поплатишься боком, - строго предупредил Мефодий.
- Чую, отец Мефодий, - смиренно проговорил монах. - Понимаю: свой глаз алмаз, чужой - стеклышко.
- То-то!..
Мефодий повернулся к другому монаху, стоявшему слева от него:
- А ты, брат Мелентий, с сего дня сядешь на водовозку вместо послушника Димитрия. Пусть этот лодырь лукавый походит теперь за сохой. После я найду тебе замену. А пока поезди за водой и за песочком…
Степан понял, что отец Мефодий занимает в монастыре какую-то высокую должность и сейчас распределяет монахов и послушников по работам.
В это время из храма стали выходить небольшими группами богомольцы, среди которых Степан заметил свою жену и пошел навстречу ей.
Глава 4
Ходил Степан по лесу между монастырем и рекой и незаметно дошел до реки. Увидел на берегу одинокого рыбака-монаха. Поздоровался.
- Здорово живешь, отец!.. Клев на уду…
- Здравствуй, - ответил монах, не оглядываясь на Степана.
Степан огляделся и, не заметив около монаха наловленной рыбы, шутливо сказал:
- Знать, рыбка-то сегодня не ловится… А может быть, рыбак худ, потому и рыбы нет тут?
Большой, красноносый и обросший белыми волосами монах поднял голову, удивленно посмотрел из-под белых и мохнатых бровей на Степана и хмуро сказал:
- Не клюет сегодня…
Помолчав, он спросил Степана:
- Покурить нет у тебя?
- А разве ты куришь? - спросил в свою очередь Степан, смеясь и подсаживаясь к рыбаку.
Монах еще раз повернулся к Степану, обдал его перегаром водки и сердито сказал:
- А что я… не такой же человек, как ты?
- Да ведь грех, поди, монахам курить, - смеялся Степан, доставая из кармана холщовых портков кисет с табаком и трубку. - Не боишься, что бог накажет?
Монах мотнул головой и угрюмо процедил:
- Нужен я ему… богу-то…
- Неужель, в самом деле, не боишься?
- А чего его бояться? Разбойник он, что ли, бог-то? Набивая трубку и посмеиваясь, Степан говорил:
- Люди сказывают: наказывает он за грехи… смертью карает! А праведным чудеса показывает…
У монаха с похмелья голос немного хрипел.
- Паломник, значит? - сказал он, оглядывая Степана с ног до головы, и протянул: - Та-ак…
Он отвернулся к удочке, помолчал и, снова поворачиваясь к Степану, спросил:
- Из каких ты будешь?
- Крестьяне мы, - ответил Степан.
- Откуда?
- Родился далеко, почти в России, - уклончиво ответил Степан. - Вырос в деревне, близ Тюмени. Все время крестьянствовал. Живал и в городе. Только не в Тюмени…
- Та-ак, - опять протянул монах и снова оглядел Степана. - Вижу… Сам деревенскими делами занимался… крестьянствовал… Значит, будем знакомы… Давай-ка покурим!
Не ожидая ответа, он выдернул из рук Степана только что набитую трубку, вынул из кармана свои спички и, закурив, продолжал разговор:
- Как зовут тебя?
- Степаном… А прозываюсь Ширяевым.
- А мое имя во Христе - Игнат. Зови меня братом Игнатом. Слышь? Порядок такой в обители.
- Чую, - ответил Степан, - запомню, брат Игнат…
С этого и началось знакомство Степана с братом Игнатом, который служил в покоях настоятеля монастыря.
Угрюмый и неразговорчивый с другими, брат Игнат в свободное от работы время часами разговаривал со Степаном, гуляя по лесу либо по монастырским угодьям. Обо всем говорили: о крестьянском житье-бытье, о мужицком хозяйстве, о посевах и сенокосах. Пробовал Степан заводить разговор о монастыре и о жизни монахов, но всякий раз брат Игнат переводил разговор на другое. Не любил Игнат говорить и о бабах, всех их он считал блудницами и греховодницами. И с Петровной избегал встреч. Увидев Петровну, выходящую с мальчиком из храма, сдвинет белесые и мохнатые брови свои и буркнет Степану:
- Вон Ева твоя идет… Прощай… В другой раз потолкуем.
Чтобы поближе сойтись с монахом, однажды Степан принес на реку бутылку водки, которую они тут же, во время рыбалки, стали распивать через горлышко, закусывая черным хлебом и луком.
Сам Степан сегодня мало пил, а брат Игнат то и дело прикладывался к бутылке и почти совсем не закусывал.
- Почему не закусываешь? - спросил Степан.
- А чего тут закусывать? - усмехнулся монах, закидывая удочку в воду. - Всего-то у нас с тобой одна бутылка на двоих. Проскользнет, поди, и без закуски.
Выпивая, они опять заговорили о крестьянском житье-бытье. Игнат рассказывал о малоземелье в России, о недородах и голодовках российских крестьян, о бегстве мужиков из родных деревень, куда глаза глядят, с единственной надеждой - надеждой на помощь божью.
Степан внимательно слушал монаха и лишь изредка вставлял свое слово насчет монастырей и монахов, молитвы которых бог должен бы услышать и помочь мужикам. Но Игнат обходил слова Степана молчанием, либо отделывался короткими фразами:
- Конечно, на все воля божья… Господь все может… Только не всегда он хочет помочь…
День этот был солнечный, тихий. Пахло сосной, таежной прелью и багульником.
Они сидели на берегу, около самой воды, под тенью большого куста черемухи.
А перед ними раскинулось гладкое и широкое плесо реки, усеянное темно-зелеными пятнами островков. Далеко от них на востоке маячил противоположный таежный берег реки. Прозрачное светло-зеленое зеркало реки, точно сказочное живое чудище, мчалось мимо них с огромной быстротой. Сквозь мчащееся тело этого чудища плыли против течения стайки хариусов с быстро мелькающими хвостами.
Игнат, почти не переставая, говорил и в то же время то и дело выдергивал из воды крупных хариусов. Ведерко его быстро наполнялось рыбой.
А Степан напряженно следил за нитью его рассказов, решив на этот раз во что бы то ни стало перехитрить монаха и выведать у него как можно больше о жизни монастыря и монахов.
Когда Игнат бросил в ведро очередного хариуса и стал наживлять на крючок метляка, Степан, как будто мимоходом, спросил его:
- Скажи, брат Игнат, что это в последние дни стал я примечать, что во время заутрени в храме послушники стоят у вас на коленях… А монахи молятся, стоя на ногах?
- И монахи нередко стоят на коленях, - ответил Игнат. - Только ты не заметил…
- Это верно, - сказал Степан, - монахов я не замечал. Должно быть, редко это бывает у вас?
- Какое там редко! - произнес Игнат, махнул левой рукой, а правой придерживая уду. - Попадает и монахам… Только на коленях-то стоят у нас монахи малого чина.
- А почему такой порядок заведен у вас? - спросил Степан.
- Чудак! - со смехом ответил Игнат. - Да ведь эти монахи и послушники отбывают церковное наказание, эпитимию!.. Да попутно и следят друг за другом…
Понял?
- Вот оно что, - так же со смешком произнес Степан. - То-то я на днях видел, как во время заутрени два послушника подзатыльники получали от монахов!
- Видел?
- Видел своими глазами.
И Степан рассказал о том, что видел в храме и что слышал около кухни, когда отец Мефодий распределял монахов и послушников по работам.
- Видать, этот самый отец Мефодий большую власть имеет у вас над монахами? - спросил он Игната.
- О! - воскликнул монах, быстро поднимая вверх уду и вытягивая из воды хариуса. - Отец Мефодий у нас гроза! Ибо он есть правая рука нашего владыки, архимандрита. Ну, и как всякий добрый пастырь, отец Мефодий не о себе печется, а о стаде христовом… о нас, грешных…
Сняв с крючка хариуса и бросив его в ведро, Игнат вновь наживил свою удочку, закинул ее в воду и стал следить за поплавком.
Степан спросил:
- Неужели отец Мефодий и по морде бьет послушников и монахов?
- О-о, еще как бьет-то! - захохотал Игнат, выдергивая из воды пустую уду и кладя ее рядом с собой. - Говорю тебе: отец Мефодий у нас - гроза!.. Он ведь монастырский казначей и всему делу голова!.. Отец Мефодий на особом почете у владыки… Понял?
Игнат взял в руки бутылку, запрокинул голову и, глотнув два раза, передал ее Степану.
- На отце Мефодии лежит все хозяйство монастырское, - продолжал слегка захмелевший монах. - А хозяйство у нас большое, Степа!.. Одной ржи да пшеницы мы засеваем около ста десятин. Да под огородами около десятка десятин. Да гостиница. Да кухня… Ведь помимо монастырской братии надо круглый год кормить богомольцев. Сам видишь, сколько народу идет к нам со всех концов матушки-России!
Игнат снова побулькал из горлышка бутылки себе в рот.
- Теперь ты понимаешь, Степа, сколько забот у отца Мефодия? Чуешь, сколько под его началом народу… послушников, монахов, простых деревенских мужиков?.. Ведь на летнюю пору и на осень монастырь нанимает на работу мужиков из соседних деревень и с заимок… Как тут справишься с такой оравой без зуботычки? Такое хозяйство вести - не лапти плести…
- Это верно, - согласился Степан. - А за что Мефодий бил послушников Ивана и Митрия? Видать, шибко провинились они?
Игнат махнул рукой:
- Тут отец Мефодий малость пересолил…