- Мочи моей нет! - настаивала Петровна. - Не продашь, не пойдешь… руки на себя наложу!
Тенью бледной и пугливой бродила Петровна по дому и по хлевам: вечерами по-прежнему избегала углов темных, в которых мерещился покойный Филат.
И все больше настаивала перед мужем:
- Продавай, Степа… Пожалей ты меня, родимый!.. Измучилась я… Вконец извелась!.. Пожалей!..
Так и настояла на своем.
Перед пасхой стали распродавать хозяйство. Дом купил Будинский, а скотину и всю домашность мужики разобрали. На Фоминой неделе изготовила Петровна котомки для себя и для мужа, зашила деньжонки в юбку и в ошкур Степановых штанов и два дня ревела, расставаясь с гнездом своим насиженным. По старой сибирской привычке, прицепил Степан котелок к поясу, засунул за голенище нож острый кухонный, и в конце недели тронулись в путь.
Долго шли широким Сибирским трактом, протянувшимся по болотным и бескрайним степям, промеж зазеленевших лесов березовых; долго шли тайгой сосновых и еловых лесов, обходили горы высокие и зубчатые, укутанные в темно-синюю таежную шубу. Когда уставал пятилетний Демушка, поочередно брали его на руки и, обливаясь потом, тащили на руках по нескольку верст. А когда уставали все трое, присаживались на телеги к попутным обозам, что возили товары по тракту, либо нанимали за небольшую плату крестьян-попутчиков, возвращавшихся с базаров и с ярмарок.
Иной раз целыми днями шагали по тракту рядом с партией арестантов-кандальников и, если конвой хороший попадал, всю дорогу беседовали с "несчастненькими". Встречали на тракте и гулеванов-приискателей, по-купечески скачущих на тройке лихой с бубенцами, либо других, таких же гулеванов, но уже пропившихся и идущих босиком на заработки. Много попадалось на тракте бродяг с котелками за поясом и с котомками, шатающихся из одного конца Сибири в другой и жалующихся на житье свое бездомное, горемычное. Много встречали таких же, как и они, богомольцев - молодых и старых, ищущих около святых отцов душевного покоя и божьей правды.
Много на длинном пути городов и деревень миновали. И всюду, куда они приходили, видела Петровна горе, слезы и злобу людскую, гульбу и смертоубийство людей. Всюду слышала Петровна жалобы людей на нужду свою горемычную, на утеснение со стороны богатеев, на произвол царских чиновников. Но не давала Петровна Степану задерживаться в деревнях и в городах. Тошно ей было смотреть на тяжелую жизнь простых людей, и часто уговаривала она Степана даже на ночлег не останавливаться в домах. Уходили на много верст от человеческого жилья, пристраивались на ночь в тайге, близ ручья или речки, разводили костер, кипятили чай и тут же около потухающего костра засыпали.
Глава 2
К ягодной поре добрались Ширяевы до Иркутска. На жительство устроились в деревне близ монастыря, у крестьян, на черной половине.
Хозяин квартиры, только что покончивший с покосами, день-деньской возился молча в амбарушке около дубильных чанов - кожи дубил. Был он хмур, неразговорчив. А хозяюшка, Акулина Ефремовна, оказалась словоохотливой - до полночи рассказывала Ширяевым про монастырь и про мощи нетленные.
Петровна спрашивала ее:
- Чудеса-то бывают, Акулина Ефремовна?
- Бывают, - нетвердо отвечала хозяйка. - Сказывают люди и про чудеса…
- А самим вам приходилось видеть?
- Где там, - махнула рукой хозяйка, - разве господь допустит нас, грешных?! Видят только те, которые удостоены…
Степан нетерпеливо допытывался:
- Может быть, исцеленных видеть приходилось?
Хозяйка вздохнула:
- Нет… не привел господь… и исцеленных не видали мы… Деревня-то наша не из богомольных… И блуду разного много промежду нашими, деревенскими… Может быть, за грехи наши господь и наказывает… И к чудесам не допускает… И исцеленных от нас отворачивает… А монахи сказывают про чудеса-то. Слышим… Монахи часто бывают в деревне… Почитай каждый день…
Напряженно слушая хозяйку и не особенно вдумываясь в ее слова, Петровна с трудом вымолвила:
- А всех подпущают к мощам? К угоднику-то?..
- Где там, - опять махнула рукой хозяйка. - Подпущают-то всех. Только не всех принимает святой угодник.
Словно кипятком обварили Петровну эти слова хозяйки.
В голове мелькнуло: "Вдруг не допустит?"
А вслух она спросила:
- Почему же не всех принимает угодник?
- Потому и не принимает, - затараторила полная и крепкая хозяйка, поправляя на голове платок, - у другого грехов-то три короба… и все незамолимые… Как же такого допустит к себе угодник? Не хочет он зря мытарить человека… Дескать, все едино не замолишь ты своих грехов.
Охваченная страхом Петровна мучилась весь день и все думала, что не подпустит ее угодник к своим мощам, не простит ее черный грех; попусту пропадет ее многотрудный долгий путь и не найдет она покоя на земле.
Под вечер догадливая и ласковая хозяйка приказала старшей дочери - полногрудой, голубоглазой и остроносой Паланьке:
- Сегодня пораньше управляйся с работой… Веди Петровну в монастырь.
Отработалась Паланька на огороде, принарядилась в чистое платье и в белый платочек и спозаранку повела Ширяевых к мощам угодника.
В монастырской ограде присоединились они к толпе богомольцев и вместе с ними пошли осматривать монастырские диковинки.
Остановились неподалеку от старинной церквушки, около могилки, сухой и чистенькой, у которой стояла бадья с желтым песком, охраняемая стариком-монахом.
Полный и бородатый монах-проводник объяснял богомольцам:
- Вот, православные, могилка, в которой похоронен был угодник божий… А в бадье - тот самый песочек, в котором двести лет покоились нетленные мощи святителя в гробу… Песочек сей - целительный… Помогает мужскому полу от вихренных и ветренных болезней, а женщинам от всех двенадцати лихорадок и от бесплодия… Молитесь, православные, и получайте песочек… Многие исцелялись, и вам поможет… Подходите, православные, - приглашал он толпу богомольцев. - Жертвуйте на святую обитель… Запасайтесь песочком целительным.
Богомольцы толпились около входа в могилу, истово крестились, бросали медяки в бархатный кошель старика-монаха и протягивали к нему кто платочек носовой, кто тряпицу замызганную, а кто свои растопыренные ладони.
Старик черпал деревянной ложкой желтый песок из бадьи и посыпал его в протянутые руки богомольцев.
Приняла Петровна благоговейно в ладошки песочек целительный и так же благоговейно стала в карман юбки пересыпать, боясь рассыпать святыню. А Степан смотрел на бадью и на монаха, раздающего песок, смотрел на подходивших к нему богомольцев, на небольшую, хорошо утрамбованную могилу и озорно прикидывал в уме:
"Сколько народу за день пройдет?.. Бадью-то в неделю вычерпает монах… Сколько же возов за год раздадут?.. Если бы здесь, на месте, песок добывали, давно бы тут большой ров вырыли…"
От могилки повел бородач-монах толпу к маленькой старой церкви, в которой когда-то сам угодник служил и у дверей которой монах-привратник стоял с ключами и с кружкой. Опять посыпались и зазвенели о кружку медяки богомольцев. Опять рассказывал монах о чудесах, которые исходили в этом храме От древней иконы угодника.
Но плохо вслушивалась Петровна в слова монаха. Стояла перед иконой, истово крестилась и страстно просила у бога прощения грехов своих.
Из церкви по лестнице поднялись на чердак, где хранился гроб угодника, в котором он был похоронен и от которого тоже чудеса исходили.
Показывая изгрызанный гроб кондовый, монах-привратник говорил богомольцам:
- Вот, православные, молитесь и лобызайте… А у которых зубная боль лютая - приложитесь больным зубом к дереву священному… Помогает…
Богомольцы гуськом проходили к гробу, мимо второю монаха, стоявшего на чердаке, брякали в его посуду монеты, крестились, падали на колени вокруг гроба, целовали и грызли его зубами.
Старуха, седая и морщинистая, никак не могла ухватиться больным зубом за изъеденные края гроба; толкала локтями богомольцев, ползла на коленях к изголовью гроба и шамкала:
- К уголку бы мне… к уголку… Тыщу верст волоклась… пропустите… к уголку…
Бородатый монах окликал ее!
- Не лезь дальше, бабка… Прикладывайся, где попало… Везде одинаково… древо священное…
Но старуха ползла, крестилась и шамкала:
- Коренник у меня, батюшка… коренник!.. Не ухватить мне… Коренник…
Добравшись до заострившегося угла, у которого с двух сторон выедены были глубокие ложбины, широко открыла старуха рот и боком надела гнилозубый рот на торчащий острый угол гроба; закатывая глаза, мычала от боли и грызла дерево.
Над головами богомольцев гулко бахнул колокол большой соседней церкви и загудел в ушах богомольцев.
Бородач сказал:
- Теперь, пожалуйте, православные, в тот храм… Там покоятся нетленные мощи угодника… Жертвуйте на благолепие храма и на святую обитель… Молитесь и просите помощи угодника. Он стоит близко у престола всевышнего… Похлопочет за вас и выпросит у господа прощения ваших грехов и исцеление от всех ваших скорбей и болезней…
Спотыкаясь в сумраке чердачном, богомольцы двинулись толпой к лестнице, спускаясь гуськом вниз, и выходили во двор.
Над монастырским двором и над лесом пылали еще лучи уходящего к закату солнца, гудел большой колокол, пахло сосной.
Из монастырской гостиницы и от главных ворот к храму двигались группы гуляющих и беседующих монахов.
Вдруг по ограде из конца в конец пронеслось:
- Идет!
- Идет!
Богомольцы и монахи остановились и повернули головы в одну сторону - к отдельному монашескому корпусу.