Петровна вздохнула.
- Ведь ты подумай-ка, Настя, что они делают, - гневно продолжала Катерина. - Скобов-то двух своих снох подсунул гулевану. Третью не успел, другие мужики перебили у него гулевана. Всех трех сыновей отослал на пашню, а сам тут гулянку затеял, старый варнак… До чего же, значит, довела его жадность к деньгам да к кумачу приискателя, а? - Катерина плюнула в сторону. - Тьфу, старый лиходей.
Она опять схватила Петровну за руки и, заглядывая в ее потупленные глаза, зашептала:
- Чего же нам-то жалеть таких псов? Себя надо пожалеть, Настя, себя! Других баб пожалеть надо… которых еще не опоганили. Ну!.. Что молчишь-то, Настенька?
- Ума не приложу, - повторяла совсем растерявшаяся Петровна.
А Катерина, сверкая черными и злыми глазами, шептала ей на ухо:
- Потолкуй с Зинкой Будинской - приложишь!.. Говорю тебе: никто нам, бабам, не поможет. За людей ведь нас не считают. Чего их жалеть? Потолкуй… Поможет Зинка-то… Выручит! Ей-богу!.. Мне она присоветовала… И тебе поможет… Отучить надо варнаков от изгальства… А то весь век будут измываться над нами… Вот увидишь!
От этих слов у Петровны лицо запылало, сердце перестало биться.
Посмотрела она удивленными глазами на соседку, но ничего не ответила.
Повертелась Катерина еще немного около Петровны, помолчала и шмыгнула из двора домой.
А Петровна вышла из пригона и, остановившись на заднем дворе, долго смотрела через изгородь в ночную тьму.
Вдруг по ту сторону изгороди вырос человек. Оперся руками о балясину, тихо окликнул:
- Петровна?
- Я!
Кинулась Петровна к изгороди, повисла на шее у Степана. Шептала:
- Степа!.. Родимый мой!.. Каждый вечер ждала тебя, все глаза проглядела… Степа!.. Где же ты был?
- С дедом Никитой в бане жил. У Еремеевых… Боялся на людях показываться…
Петровна схватила его за руки.
- Болезный мой!.. Что будем делать-то?
- Ухожу я, - ответил Степан, обнимая ее за плечи.
- Куда?
- В волость. Поживу там… А дальше видно будет…
Замолчали оба, задумались. Петровну лихорадило.
Поняла она, что не в волость идет Степан. Знала, что нечего делать Степану в волости. Одна ему дорога - бродяжить. Поняла все это и обомлела от горя. Оборвалось что-то в груди ее. На миг в глазах потемнело. Кое-как пришла в себя и еще раз тихо спросила Степана:
- А дальше-то что, Степа?
Степан вздохнул:
- Может быть, бродяжить уйду.
Задыхаясь, Петровна зашептала:
- Не надо!.. Ради истинного… Родимый мой!.. Ступай в волость! Болезный мой!.. Сокол ясный!.. В волости оставайся, Степа, в волости…
- А потом? - спросил Степан, раздумывая.
- Жди весточку… с попутчиками… Непременно жди!.. Коли скажут: Петровна поклон шлет - возворачивайся обратно сюда. Беспременно! Слышишь?
- Ладно, - сказал Степан, раздумывая и взвешивая предложение Петровны.
Прильнула Петровна горячими губами к лицу Степана.
Целовала и приговаривала:
- Жди… беспременно… Возворачивайся, когда весточку подам… Болезный… Сокол… А сейчас уходи… как бы не заметил кто…
Оторвалась. Понеслась обратно во двор.
А утром, чуть свет, когда спали еще Филат и старуха, Петровна стояла на задах будинского двора - с женой Будянского шепталась:
- Извелась я, Зинушка! Костью стал в горле… Филат… рыжая собака… Либо на себя руки накладывай… либо…
У Зинки сухое, морщинистое и горбоносое лицо в улыбку скривилось.
- Почему на себя? Дурные вы, бабы… Дуры!
- Не знаю, Зинушка… Сама не знаю, что мне делать? Научи!
- Надо что-нибудь зробить! - насмешливо проговорила Зинка. - Парень-то ушел? Степан-то…
- Ох… ушел! Сердечушко мое… Помоги, Зинушка! Присоветуй!
- Что советовать? Один совет… Катерине дала и тебе дам.
- А сколь за это, Зинушка?
- Пудов десять ржи принеси. Можешь одна?
- Могу… Не сразу, но принесу… А когда?
- Да хоть сегодня вечерком, попозднее.
- Ладно. Спасибо, Зинушка! Уж не оставь!.. По гроб жизни буду помнить!
- Только смотрите, бабы, - погрозила пальцем старая полька, - языки прикусите… И ты и Катерина…
- Господи!.. Зинушка!.. В гроб унесу, - захлебнулась Петровна хлынувшими слезами.
- Добре… Ступай…
Точно пьяная шла Петровна, возвращаясь к своим задворкам.
Глава 12
В день покрова, когда гуляла вся деревня, неожиданно умер сосед Филата - Силантий Ершов.
Всего три дня и хворал.
Заплаканная Катерина пришла звать Филата помочь обрядить покойника.
Нездоровилось и самому Филату. Но не отказался. Пошел. В избе Силантия застал двух старух и бродягу Никиту.
Старухи печь топили - воду готовили, а Никита в рваном армячишке сидел около кровати, на которой вытянулся Силантий.
Катерина зачем-то на двор выбежала.
Взглянул Филат на покойника - страшно стало.
Лицо у Силантия, как головешка, черное. Глаза выкатились. Вместо рта - черная зияющая дыра.
Старый бродяга тряхнул белыми кудлами и, скаля черные огрызки зубов, подмигнул Филату:
- Ишь ты!.. Болезнь-то какая… а?
Филат с трудом выговорил:
- Не видал я сроду… таких покойников…
- А я видал, - усмехнулся бродяга. - Бывает… видал я…
Помолчали.
Старухи подали воду. Положили покойника к стене на лавку. Стали обмывать.
Пришла Катерина. Пала на кровать и заголосила:
- Да соколик ты мой я-асный… Да сердечушко мое болезно-е-е… Да на кого же ты меня споки-ин-ул…
Уткнула лицо в подушку, чтобы люди не увидели, что слез на лице не заметно, и выла:
- Да как же я буду теперь жить на белом свете сиротинушко-о-ой…
У Филата от бабьего воя да от страшного вида покойника закружилась голова. Кое-как выговорил:
- Не могу я… кружит…
Посмотрел старый бродяга на бледного Филата, посоветовал:
- Иди-ка, паря, домой… Справимся без тебя… Вижу, худо тебе… Иди!
Постоял Филат, покачался на ногах. И вышел.
Глава 13
Похоронили Силантия. Без попа хоронили - далеко жил поп, верст за восемьдесят. А по деревне, между бабами, новый разговор пошел:
- Филат захворал…
- Какой?
- Да Косогов - Петровны муж.
- Очень захворал-то?
- Как бы не умер… Плохой…
Филат три дня головой и животом маялся. На шум в ушах жаловался. Привередливый стал. То и дело пить просил:
- Настя… пить…
- Да ведь пил уже…
- Еще хочу, - настаивал Филат. - Только нет ли другой воды? Невкусную даешь…
Петровна ворчала:
- Какой же еще надо? Вся вода одинаковая…
- Почему раньше не такая была?
- Такая и раньше была… Во рту у тебя неладно… Вот и невкусной кажется…
Пил Филат воду и таял.
Вместе с ним мучилась и Петровна. То жгучая злоба охватывала, то раскаяние терзало. Падала Петровна на колени перед иконами. Держала в руках Зинкин порошок, шептала:
- Владычица!.. Не могу!.. Помоги!.. Извелась я с рыжей собакой… Опостылел!.. Помоги, заступница!..
А через сенцы, из горницы, тягуче хрипел голос Филата:
- Настя, попить бы…
- Пил ведь… Погодил бы! - не зная зачем, уговаривала мужа Петровна.
А Филат настаивал:
- Говорю, дай… Нутро горит…
Черпала Петровна ковшом из ведра воду. А руку с порошком точно кто подталкивал к ковшу.
Так тянулось три дня.
На четвертый день Филат скончался. Петровна убежала в пригон. Валялась на соломе и выла.
Старуха свекровь позвала мужиков и баб обмывать покойника.
Собрались.
Старый бродяга и сюда приплелся.
Свекровь работала в кути, около печки, и шептала молитву:
- Святый боже, святый крепкий, помилуй нас…
Бабы смотрели на покойника и дивились:
- Черный-то какой!
- Как Силантий…
- Должно быть, одна болезнь-то… а?
- Поветрие это…
А старый бродяга загадочно бормотал:
- Бывает… Видал я… Всю Сибирь прошел. Видал. Случалось в иных местах… Да, случалось…
Похоронили и Филата.
Не любили кабурлинцы покойников долго в доме держать. Скоро после смерти хоронили.
А недели через две еще один мужик умер - Петр Анучин. Пьяница и буян был. Ребят бил и бабу изводил…
Кабурлинцы говорили:
- Отмаялась Анучиха… Прибрал бог пьяницу… Слава тебе, господи…
- А черный-то какой!
- Как Филат…
- Ну, прямо как есть… мор!..
Немного времени прошло - старик Еремей Скобов скончался. Тоже не очень жалели кабурлинцы. Такими словами провожали старика в могилу.
- Непутевый был… ёрник!
- Одно слово… снохач!
- Трех снох заездил…
- Свою старуху измотал…
- Сыновья измаялись…
- Пора и на место, не к ночи будь помянут… старый пес.
И Скобова схоронили.
Почти вслед за Скобовым свекровка у Феклы Прясловой умерла. Помаялась головой, животом, на уши пожаловалась. И умерла. А потом сразу, в одну неделю, три мужика умерли.
Хоронили кабурлинцы покойников. Удивлялись поветрию и мору. Тужить стали. Но не знали, как от беды избавиться.
И совсем неожиданно умер самый богатый мужик на деревне Ипат Харитоныч Вихлянцев.
Бабы шептались на задворках:
- Слышь, кума, говорят, сегодня Ипат Харитоныч скончался.
- Ну, этому туда и дорога… Разбойник ведь был!
- Да неужели?