Глава 9
Второй день отгулял приискатель в Кабурлах. А переночевал третью ночь у Еремея Скобова.
На третий день утром, лишь брызнули из-за леса на деревню первые лучи осеннего солнца и бабы прогнали скотину на выгон, мужики, гулявшие накануне с приискателем, поднимались с тяжелыми головами, подолгу качались на нетвердых ногах, стараясь не свалиться обратно в постель или на пол; напрягали тупую с похмелья голову, чтобы вспомнить, где вчера гуляли и у кого остался ночевать приискатель.
Шагали к скобовскому дому.
Первым пришел вислогубый и взлохмаченный Петр Анучин, за ним - Силантий Ершов. В ограде встретили старика Еремея Скобова.
- Благодетель-то у тебя? - спросил Петр, облизывая сухим языком толстую, отвислую и посиневшую губу.
Старик прищурил и без того узкие, а теперь, с похмелья, совсем заплывшие глаза и, смеясь, ответил:
- Дрыхнет… На сеновале… Что пришли?
- Трещит… башка-то, - покрутил Петр лохматой головой, которая усеяна была мелкой соломой.
- Промочить бы в горле, - раздирая в усмешке пересохшие губы, поддержал Силантий.
Подошел старый бродяга Никита. Сегодня Никита только лишь собрал и выгнал за поскотину деревенское стадо и, поручив подпаску гнать скотину дальше на пастбище, тотчас же вернулся в деревню - и прямо во двор к Еремею Скобову. Вслед за Никитой туда же пришел Степан Гундосов. Забежали во двор Афросинья Пряслова со снохой; сноха заглянула во двор из любопытства, а свекровь - хмельное почуяла. Подошли еще три мужика и две бабы.
Заспорили со стариком Скобовым.
У Еремея Скобова были три снохи, и он не успел уговорить приискателя еще денек погулять и еще ночку в скобовском доме переночевать.
Потому и спорил старик Скобов с мужиками:
- Нечем опохмеляться, братаны, - говорил Скобов, хмурясь. - Все кончили… вчера… до капельки.
- Да ты что, Еремей Харитоныч? - наступал на старика Петр Анучин. - Не знаешь, где водочку берут? Будить надо благодетеля… опохмеляться пора.
- Рано еще… проспаться надо ему, - уговаривал мужиков Скобов.
- Ничего не рано, - настаивал на своем Петр. - Сегодня у меня будем гулять… баба моя изготовляет там кое-что…
Петра поддержали другие мужики:
- Подымать надо, Еремей Харитоныч, благодетеля-то, пора…
- Подымать!
- Качнуть его надо!
Закричали и бабы:
- Будить!..
- Качать!..
Молодуха Пряслова дернула кричавшую свекровь за рукав:
- Как тебе не стыдно, маменька! Куда ты лезешь?
Свекровь толкнула ее локтем в грудь, крикнув на весь двор:
- Поди-ка ты к лихоманке!.. Указчица!.. Молодая еще указывать-то!
Молодуха плюнула и убежала из ограды. За нею вышла со двора вторая баба, а две бабы все-таки остались и вместе с мужиками спорили со стариком Скобовым.
Подходили новые гости.
Мужики наступали на Скобова, кричали:
- Где у него кумач?
- Сказывай, Еремей Харитоныч!
- Качать приискателя!
- Кача-ать!
А проснувшийся от шума приискатель уже стоял с заспанным и опухшим лицом - вверху, в дверях сеновала, и, одергивая из-под жилетки малиновую рубаху, с трудом продирал заплывшие глаза.
Оглядев мужиков, он прохрипел сверху:
- Что, братаны, гуляем?
- Гуля-ам!.. - закричали мужики. - Качать благодетеля!
- Качать!..
Пока приискатель спускался с сеновала по жиденькой лесенке, мужики мигом притащили из дома и развернули два куска кумача, перепутали его несколько раз крест-накрест, схватили усатого гулевана и повалили на красное полотнище.
- Уррр-а-а! Ура-а-а! - кричали мужики, хохотали и подбрасывали приискателя вверх.
Так с криком да с хохотом потащили на кумаче за ворота и дальше, к дому Будинского.
Вислогубый Петр Анучин следом тащил кафтан, поддевку и картуз приискателя, а бродяга Никита нес гармошку-итальянку. Против дома Будинского остановились посреди улицы, окруженные уже большой толпой народа, снова начали подбрасывать приискателя вверх.
- Урра-а-а!
- Приискатель!..
- Урра-а-а!
Толпа орала и хохотала.
А над головами мужиков взлетал малиновый пузырь с черной растрепанной головой и с болтающимися сапогами с мелким набором.
Из ворот вышел Будинский.
- Что вы делаете? - крикнул он, подходя к толпе. - Убьете человека!
- Не убьем!
- Мы это любя…
- Он у нас сегодня вроде генерала!
- Ха-ха-ха… - мужики, бросив качать приискателя, гомонили и смеялись. Пошатываясь, приискатель пробрался сквозь шумную хохочущую толпу к Будянскому.
- Закачали, подлецы! - шутливо ругался он. - Чуть не убили…
А опухшее, черное и усатое лицо его расплывалось в широкую самодовольную улыбку.
- Вытаскивай сюда, земляк, четвертную, - обратился он к Будянскому. - Надо угостить людей… опохмелить.
Будинский осмотрел гулевана-приискателя с головы до ног и, заметив, что часов с цепочкой на нем уже нет, спросил:
- А деньги есть?
У приискателя лицо сразу налилось кровью.
- Вытаскивай! - хрипло заорал он. - Я угощаю! Я плачу!
Вынув из кармана три серебряных рубля, он швырнул их Будинскому.
- Получай! Выноси четвертную!.. Разве не видишь: у людей душа горит?
- Урр-а-а-а! - закричала обрадованная толпа.
Будинский шмыгнул в калитку и вскоре вернулся с четвертью водки и с чайной чашкой в руках.
Пока он ходил за водкой, приискатель под веселые голоса мужиков и баб принарядился: надел на себя плисовую поддевку-безрукавку, натянул на вихрастую голову картуз и накрутил свои черные усы. А мужики протянули кумачовую дорожку вдоль улицы, по направлению к избе Петра Анучина.
Четверть водки распили тут же, у ворот Будинского, и с песнями двинулись шумной толпой по улице, вслед за приискателем.
Приискатель шел по кумачовой дорожке впереди толпы шага на три. Утренний ветер трепал вокруг картуза его черные вихры и раздувал полы плисовой безрукавки, из-под которой выпячивалась, играя на солнце, малиновая рубаха.
Он шел и чувствовал себя героем в пьяной толпе.
Миновав несколько дворов, приискатель и сопровождавшая его небольшая толпа повстречались с деревенским кузнецом, который вышел из ворот своего двора и направился было к своей кузнице, стоявшей на окраине деревни, да ненадолго приостановился и стал провожать глазами гулевана и сопровождавших его мужиков.
Размахивая руками и зазывая кузнеца в свою компанию, мужики орали:
- Василий Мартьяныч! Подходи!
- Присоединяйся к нам!
- Кутнем!..
Кузнец отмахивался:
- Некогда… работы много…
Заметив в конце толпы деревенского пастуха, кузнец окликнул его:
- Никита!.. Подойди-ка сюда…
Но Никита, разговаривая с одним из мужиков, не расслышал окрика.
- Слышь, Никита? - крикнул кузнец еще громче. - Подойди сюда! Дело есть…
Никита отстал от толпы, поспешно подошел к кузнецу и поздоровался:
- Здравствуй, Василий Мартьяныч! Что я тебе понадобился?
Кузнец хмуро посмотрел на бродягу, сказал:
- И ты гуляешь с этим варнаком?
- А чего ж не погулять, Василий Мартьяныч? - засмеялся Никита, скаля из-под усов гнилые зубы. - На даровщинку ведь…
- Ты что же, не знаешь, чем кончаются эти пьянки-гулянки? - спросил кузнец.
- А мне-то какое дело! - ответил Никита, поняв намек кузнеца и посмеиваясь. - Бабы-то ведь не мои!
- Не твои… А о чем они поговаривают, не слышал?
Никита насторожился:
- О чем же?
- Послушай, ежли не слыхал… Две наши соседки разговаривали на гумне. Одна говорила, что ежели до нее черед дойдет, она своего мужика зарежет, а такого изгальства над собой не допустит. А другая так сказала: Я, говорит, приготовлю все, что надобно для гулянки, и даже сама буду поить и угощать гостей, а когда они к ночи перепьются, закрою и припру кольями ставни и двери, обложу избу соломой и подожгу. Всех, говорит, спалю.
- О-го-го! - уже серьезно проговорил Никита. - Вот оно, дело-то какое…
- Будто для тебя это ново? - сердито продолжал кузнец. - Будто ты не видел на своем веку таких гулянок?
Никита почесывал рукой свою седую и клочковатую бороду на скуле и, глядя в землю, смущенно пробормотал:
- Нда-а… видел… Приходилось видеть… Сибирь-то… я ее всю исколесил… вдоль и поперек и наискось… Всего насмотрелся…
- Так зачем же ты в такое дело встреваешь? Зачем? Ведь не глупый ты человек! Народ наш тебя уважает…
Продолжая почесывать бороду, Никита поднял свои серые слезящиеся глаза и, силясь улыбнуться, попробовал было оправдываться:
- Да ведь хочется выпить-то, Василий Мартьяныч! Сам посуди: на даровщинку ведь! Я когда ее, водочку-то, вижу? Раз аль два в год: в рождество да в пасху… ежели добрые люди поднесут рюмочку. Вот и все. А тут вон какая благодать привалила…
- Брось это дело, Никита, - резко оборвал кузнец речь пастуха и, поглядев в сторону удаляющегося с толпой гулевана, добавил: - Может быть, этот варнак зарезал и ограбил кого-нибудь… душу человеческую загубил! Да вот теперь награбленное и пропивает, да еще над нашими деревенскими бабами галится. А ты помогаешь ему зло творить! Понял! А ведь наши бабы любят тебя, Никита, уважают. Сам вижу: нередко лакомым куском балуют тебя. Об этом ты думал?
Никита опять потупился.
- Вот об этом-то я и не подумал… Не подумал, Василий Мартьяныч! Прости, ради Христа…
- У меня чего просить прощенья? - уже мягче заговорил кузнец. - Я не поп, грехов с людей не снимаю.