Лайки твердо знали всех оленей своего хозяина и заворачивали их к нему, послушных - лаем, малопослушных - угрожающим рычанием, своевольных хватали зубами. Вскоре весь лес кругом ожил: потревоженные оленями, закачались лапы ельника, начали стряхивать с себя снег, затрещал сушняк, послышался олений храп и постукивание парных оленьих копыт. Олени, погоняемые собаками, ломились сквозь лес на чисть и гладь озера, затем мчались к поселку. На белом поле заваленного снегом озера резко чернели ветвистые рога, - казалось, что корявые северные кустарники сорвались со своих мест и помчались куда-то.
Невдалеке от Коляна пробежало его стадо. Черная Кисточка направила его именно так, поближе к хозяину, чтобы лучше услужить ему. Это была умная, опытная собака. Года три она служила старшему хозяину, Фоме, у него прошла всю сложную науку, какая требуется собаке северного кочевника - одновременно оленевода и охотника на всякую дичь, от рябчика и куропатки до медведя и рыси. Испытав Черную Кисточку в самых трудных положениях, Фома передал ее сыну и сказал:
- Можешь надеяться, как на меня.
- Как на самого себя, - заметил Колян.
А старик высмеял его:
- Что ты против Черной Кисточки… младенец. Она тебе - нянька.
Колян покатил за стадом, в поселок. Там была невиданная суматоха. Арканили и запрягали оленей. В грузовые нарты укладывали рыболовные снасти, охотничьи ловушки, капканы, шкуры, одежду… Матери усаживали в легковые нарты малых детей, закутанных в теплые меха. Окончив сборы, тотчас уезжали, кто через лес, кто через озеро. Договорились ехать не трудно, по две-три нарты, ехать разными путями и снова собраться в одно место у далекого озера, где рыбачили в весеннее время.
Мотя и Колян уехали на двух упряжках, угнали всех оленей, кроме одной тройки, которую отец выбрал для себя. В поселке стало тихо, пусто, в тупах темно. Недолгое время Фома еще делал вид, что занят сборами, а потом начал тормошить солдата:
- Вставай, друг! Олешки готовы.
Солдат быстро, как и полагалось ему по воинскому уставу, вскочил, надел шинель, туго затянулся ремнем и стукнул каблуком о каблук.
- Я готов.
Фома залил огонь в камельке, потом, когда вышли из тупы, подпер дверь обрубком лесины, привезенной на дрова. Этого достаточно, чтобы ветер не распахнул тупу, а закрывать крепче, от людей, нет нужды: самовольно никто не войдет, ничего не возьмет. Здесь не знают, что такое вор и замок.
Уселись в нарту. Фома направил оленей вдоль поселка в сторону далекого озера Имандра, где строилась железная дорога. Миновали один двор, второй, третий… Солдата, наконец, озадачило, почему никого нет ни в улице, ни во дворах. Он спросил:
- А где другие люди?
- Уехали, - ответил Фома.
- Уехали… Куда?
- Строить дорогу.
- Почему не дождались нас?
- Не знаю.
Уехали немножко вперед. В этом как будто нет ничего худого, и в то же время подозрительно; такой отъезд очень уж походил на бегство.
- Ты врешь, - сказал солдат.
- Сам видишь, уехали, - возразил Фома.
- Вижу, уехали. Но куда?
- Сказали: строить дорогу.
- Сказали… А сделали наоборот. Вороти на след! - приказал солдат.
- Куда вороти… Какой след… - заворчал Фома.
- По которому уехали.
- Я не знаю. Сам вороти. Везде след. - Фома остановил оленей.
Следы тяжелых нагруженных нарт легли глубоко и виднелись вполне отчетливо, но тянулись во все стороны. Солдат спросил Фому, какие же из них ведут на стройку. Фома показал.
- А все другие? - спросил солдат.
- Куда хочешь. Поверни немного олешков, и… куда угодно. Олешкам везде дорога, не надо делать железную.
- Ясно: убежали. Поедем догонять. Живо! - скомандовал солдат.
Тут Фома протянул солдату хорей, которым погонял оленей, и сказал:
- Сам делай живо! Сам выбирай след!
Да, следов было много. Солдат переходил от одних к другим и ругал чертову сторонушку. Вот уж поистине "Велика Федора, но дура". На всю ни единой мало-мальской дороги. И лето и зиму и ходят и ездят напрямик по водам, по снегам, по камням, без мосточка, без следочка.
О том же думал и Фома, но совсем другое: хорошо что нет ни дорог, ни троп. Оленевод и олень пройдут без них. А все другие могут совсем не показываться здесь. Пока что от них один убыток - ловят рыбу, бьют зверя, птицу. И не только едят сами, а еще увозят куда-то.
- Сбежали - и дьявол с ними! Пусть ловит, кому охота. Вези меня на железную дорогу, - наконец решил солдат.
Ехали высоким, утесистым берегом озера. Над снегами то одиноко, то грудами чернели камни. Солдату они представлялись закоптелыми развалинами огромного разбитого и сожженного города. Он видывал такие картины на войне.
Накреняясь неожиданно, резко и круто, нарта немыслимо вертлявила меж камней. Солдату думалось, что везут его по такому бездорожью да и все-все делают назло ему, и он сердито требовал:
- Вороти на гладь, на озеро, черт волосатый!
- Вороти сам, - отзывался Фома и совал в руки солдату хорей.
Но солдат отталкивал его: в таком каменном чертоломе он не решался править упряжкой. Здесь тебе не поволжские гладенькие, заливные луга, и в санки запряжен не домашний сивка-пахарь, а дикие рогатые звери.
Среди нагромождения камней показался ровный прогал. Фома свернул в него, съехал на озеро и остановился возле берегового утеса, самого высокого в том месте.
- Гуляй, друг, маленько, грейся! - сказал он солдату, сам начал перебирать в нарте оленьи шкуры и брезент, взятые на тот случай, если придется заночевать в ненаселенном месте и ставить походный шалаш - куваксу.
Солдат перешел от нарты поближе к камню и начал разглядывать его. Все, кто ходит и ездит по Лапландии, обязательно занимаются разглядываньем камней. Дело в том, что камни очень разнообразны, интересны по форме, по цвету, по материалу. Многие похожи на людей, зверей, птиц. На многих выщерблены замысловатые знаки, быть может древняя, забытая письменность.
- А камень-то знаешь на кого похож? - вдруг крикнул солдат. - На тебя.
- Он - наш "дедушка, наш хозяин", - отозвался Фома.
- Как так? - удивился солдат. - Он же камень.
- Потом скажу. А теперь гуляй, грейся! - снова попросил Фома.
Солдат отошел в сторону. Тогда Фома взял в нарте оленьи рога и прислонил их к утесу - принес жертву могучему духу, который, по преданию, жил в этом камне. Затем сказал солдату:
- Теперь можно ехать. Садись!
- Ну, расскажи про "дедушку", - напомнил Фоме солдат.
И старик рассказал. Некогда, давным-давно, забрел в эти места, тогда пустые, первый оленевод и охотник. Места поглянулись ему, и он решил остаться тут навечно. Привел жену из соседнего поселка. У них появились дети. Со временем получился новый поселок Веселые озера.
Пришло этому лопарю, дедушке Веселых озер, время умирать. А не хочется: места дивно хороши - тут и ягель, и всякое зверье, и птица, и рыба. Стал он просить самого главного лапландского бога, который всей жизнью правит: "Оставь меня жить вечно!"
"Не могу. Всяк жив - человек, зверь, червь - должен умереть".
"Тогда не бери мою душу на небо, оставь на земле", - сказал дедушка.
"А кто будет пасти моих оленей?" - спросил бог.
У него там, на небе, все, как на земле: и олени, и звери, и рыба… Пасут, охотятся, рыбачат души умерших людей.
"У меня много детей, внуков, еще больше правнуков. Если ты оставишь мою душу на земле, я буду помогать им, и мой род никогда не уничтожится. И у тебя всегда будет вдоволь пастухов", - пообещал дедушка.
"Это верно, - подумал бог и согласился, - можешь спокойно умирать. Тело пусть похоронят, а душу я переселю в камень".
Все это рассказал дедушка перед смертью своим детям и внукам. Похоронили его возле утеса, чтобы душе было легче перескочить в камень. И теперь всяк из веселоозерцев, идет ли пешком, едет ли на оленях, плывет ли в лодке мимо "дедушки", обязательно оставляет ему какую-нибудь жертву: рога, лепешку хлеба, щепоть соли… Кто не оставит, тому не будет удачи.
Немного погодя Фома остановился у другого камня, похожего на согбенную старуху.
- Это - наша "бабушка", жена "дедушки", - сказал он и положил возле камня большой лоскут оленьей шкуры. - Пусть починит себе обутки. Чай, истрепались. Она ведь ходит к дедушке в гости, а дорога вон какая каменистая.
Солдат спросил, почему "дедушке" Фома положил оленьи рога, тоже с каким-то смыслом?
- Пусть сделает стрелы. "Дедушка" - большой охотник.
…Едва отъехали от "бабушки", как нежданно-негаданно повстречался Колян.
- Ты зачем? - удивился и встревожился Фома: от него был наказ и сыну, и дочери, и всем веселоозерцам как можно быстрей ехать к далекому озеру.
Солдат, наоборот, обрадовался:
- Есть двое. Бог даст, наберу с десяток. А ну, вертайся, парень! - и пересел к нему.
Колян начал объяснять отцу, что ничего худого не случилось, он просто-напросто передумал. Он…
- Говори по-русски! - крикнул солдат.
- Зачем по-русски? - сказал Фома. - Я - лопарь и Колян - лопарь.
- Чтоб понятно было.
- Нам понятно.
- И мне чтоб. По-своему черт знает до чего долопочетесь. Может, меня убить ладите. Так что… - Солдат погрозил кулаком. - Запомни!
Колян замолчал. И он и отец, как и все лопари, немножко умели балакать по-русски, но в том положении это не годилось. Надо было придумать какую-то хитрость. Коляну помог отец. Он был мастер на всякие хитрости, учился этому и у людей, и у зверей, и у птиц.
- Кричи, Колян, громче, будто ругаешь оленей! - крикнул он по-лопарски, сердито одергивая сбрую на своей упряжке.