Еще бы ей остаться безразличной! По точным сведениям, принесенным Лущилихой, тот самый цыган, которого так ловко обманул председатель колхоза, оказался не таким-то простым цыганом. Из правления он нашел дорогу прямо в райком, и на другой же день туда вызвали Тимофея Ильича. Лущилиха имела сведения об этом от двоюродного племянника, что возил на "Победе" самого секретаря райкома. Вчера племянник попутно заехал к ней порожняком на полчаса, она угостила его ладанным вином, и он разговорился. Прогостевал не полчаса, а целых два.
К тому часу, когда председателя колхоза вызвали в райком, племянник Лущилихи как раз зашел к секретарю райкома Ивану Дмитриевичу Еремину узнать, поедут они сегодня после обеда в командировку по колхозам района или нет, и все, что происходило в кабинете у секретаря, видел своими глазами. В ожидании, когда Иван Дмитриевич освободится, присел на уголочек дивана и весь его разговор с Тимофеем Ильичом и с цыганом слышал слово в слово…
Когда председатель колхоза Тимофей Ильич Ермаков вошел к секретарю райкома, у того в кабинете уже был цыган. Нашлись добрые люди, указали ему дорогу прямо в райком. Увидев цыгана у секретаря, председатель сразу потускнел и небрежно буркнул:
- А, это ты, борода…
Цыган промолчал, сидя сбоку письменного стола секретаря райкома на стуле.
Секретарь Иван Дмитриевич Еремин встретил председателя с улыбочкой, вышел из-за стола, протянул руку.
- Давненько, Тимофей Ильич, не виделись… А вы разве не знакомы? - с удивлением спросил он, указывая глазами на цыгана.
Пришлось председателю подать руку и цыгану.
- Немного.
Цыган ничего, пожал ему руку. Тогда секретарь потушил на лице улыбочку и сразу же огорошил председателя:
- Ну, а если знакомы, то тогда и совсем хорошо. Как ты, Тимофей Ильич, располагаешь: лопаты вернуть или же деньгами за них расплатиться?
Тимофей Ильич коротко взглянул на цыгана и покраснел так, что наголо бритая голова у него стала как бурак.
- Вы, Иван Дмитриевич, должно быть, не совсем в курсе. - И он тут же подошел к большой карте, занимавшей всю стену в кабинете у секретаря райкома. - Вот нашего колхоза земля. Она, эта несчастная кобыла, где упала? У кургана? - не оборачиваясь, через плечо спросил он у цыгана.
Подошел к карте и цыган. Все трое остановились у стены.
- Нет, она только стала проходить мимо него и легла.
Тимофей Ильич обрадованно переспросил:
- Ты этот факт лично подтверждаешь?
- Лично, - спокойно ответил цыган.
- Ну, тогда тебе и никакой райком не сможет помочь. Как это поется… "Понапрасну, Ваня, ходишь, понапрасну ножки бьешь…"
Тут секретарь райкома перебил председателя:
- Почему?
- Да потому что, дорогой Иван Дмитриевич, до Володина кургана, как вы знаете, нашего колхоза земля, а за курганом - уже "Труженика". Раз она, перейдя этот курган, упала, мы за нее уже не ответчики. Вот если бы она на нашей земле пожелала упасть, то тогда бы другое дело.
И он уже взялся за свою соломенную шляпу, но секретарь придержал его за локоть:
- Не спеши, Тимофей Ильич. Давай теперь послушаем, что скажет твой приятель.
- Черт ему приятель! - поворачиваясь к цыгану боком, отрезал Тимофей Ильич, за что секретарь райкома тут же наградил его сердитым взглядом.
Он легонько взял Тимофея Ильича обеими руками за плечи и повернул к цыгану лицом. Тот пояснил:
- Зашаталась-то она, еще не доходя кургана. Когда она в оглоблях шла мимо него, она, считай, уже была мертвая.
Наголо бритая голова председатели опять стала красной.
- Ты что, ветеринарный доктор, чтобы точно знать, живая она была тогда или мертвая? Факт, что упала после кургана.
- Нет, она его не перешла. Прямо перед ним и легла. Здесь.
И, взяв из стаканчика на столе толстый карандаш, цыган указал это место на карте. Тимофей Ильич немедленно вырвал у него из руки карандаш.
- И это еще не все. Здесь еще межевой столб есть. Полосатый.
- У столба и упала, - сказал цыган. - При свидетелях. Там электрики линию тянули.
- А куда она головой легла? - прищуривая глаз, спросил председатель.
Цыган взял из стаканчика другой, синий, карандаш, показал:
- Вот сюда!
На этот раз Тимофей Ильич и шляпу успел надеть.
- Опять, стало быть, на земле "Труженика".
Цыган засмеялся, открывая все свои зубы.
- Должно быть, она перед смертью с тобой посовещалась, куда ей лучше упасть.
Не обращая на его слова никакого внимания, Тимофей Ильич только плечами пожал и протянул руку секретарю.
- Вот видите, Иван Дмитриевич, теперь вы полностью в курсе.
Но секретарь райкома как будто не заметил его протянутой руки и сказал совсем официально, уходя от карты в угол, за свой стол:
- Стыдитесь, товарищ Ермаков! Так или иначе, придется вам эти лопаты вернуть.
Председатель как стоял, так, не сняв шляпы, и опустился на стул.
- А чем же, разрешите, Иван Дмитриевич, узнать, мы будем на зиму виноградные лозы зарывать?
Секретарь развел руками:
- Вот этого не знаю. Но, конечно, за своевременную укрывку лоз мы в первую очередь будем спрашивать с тебя. Вот если хочешь, договаривайся с ним. Может быть, товарищ согласится и деньгами взять.
Цыган отозвался:
- Полюбовно все можно.
Тимофей Ильич даже руки к небу возвел:
- Да ты понимаешь, чертов сын, что без акта о причине смерти этой проклятой кобылы я не имею права?! Она у меня значится на балансе как живая.
Цыган вытащил из нагрудного кармана пиджака бумагу.
- Акт есть.
Тимофей Ильич прочитал акт и заметно повеселел.
- Все по форме. Ты действительно грамотный, цыган. А шкуру сняли? Вы еще должны нам шкуру вернуть.
- Сняли шкуру. Вернем, - успокоил его цыган.
Тогда председатель и совсем развеселился.
- В самом деле ты, цыган, с головой… В первый раз такого встречаю. Сейчас, так и быть, напишу бухгалтеру, за эти проклятые лопаты деньги получишь. И стоило тебе из-за них в райком ходить, человека от государственных дел отрывать! Нет, ты, оказывается, хозяйственный цыган. В заместители ко мне не пойдешь? Мне как раз хороший заместитель нужен.
- Не пойду.
- Почему?
- Боюсь, не сработаемся.
- Вот это ты напрасно, - подписывая распоряжение бухгалтеру, сказал Тимофей Ильич. - Я человек незлопамятный. И ты мне понравился. У нас колхоз хороший, скоро виноград в садах срежем, вина надавим. - И, отдавая бумагу цыгану, он засмеялся: - На, крепче держи! Ветер выхватит.
Засмеялся и цыган, опять показывая все зубы:
- У меня не выхватит!
Секретарь райкома Иван Дмитриевич Еремин смотрел на них из-за своего большого стола под зеленым сукном и тоже улыбался.
Наслаждаясь тем впечатлением, которое произвел ее рассказ на Клавдию, бабка Лущилиха сложила на груди руки и поджала губы, всем своим видом показывая, что это всего-навсего цветики в сравнении с тем, что ей еще известно. Самую главную новость она приберегла напоследок, и Клавдии еще предстоит по достоинству оценить ее осведомленность.
Она хотела выждать время, чтобы возбудить любопытство Клавдии, но не выдержала, придвинулась к ней вместе с табуретом.
- Будто и грамотный оказался этот цыган, а с какой-то придурью. От хорошей должности отказался и тут же попросился в наш хутор простым кузнецом. Чем-то, значит, понравился ему наш хутор. - Лущилиха придвинулась вместе с табуретом к Клавдии еще ближе и, оглядываясь на окна, перешла на полушепот: -А знаешь, Клава, чем понравился? Мой племянник слышал, как он рассказывал потом секретарю райкома и нашему председателю, будто где-то в этих местах его жену немецкие танки раздавили и теперь он нашел тут ее могилу. А сейчас, когда я проходила балочкой мимо нашей кузни, с нее замок уже снятый, и мальчишки туда сбежались со всего хутора. Я там и твоего Ваню видала.
Теперь она имела право в полной мере насладиться тем впечатлением, которое не замедлило отразиться на лице Клавдии. Впечатление было настолько сильным, что это не на шутку обеспокоило старуху.
- Да что с тобой, Клавочка, на тебе кровинки нет! Сразу сделалась белее стены. Ты, случаем, не заболела? Там, за Доном, от этих проклятых комарей можно лихоманку схватить.
- Нет, ничего, я не больная, - каким-то сдавленным голосом отвечала Клавдия. Она провела ладонью по шее. - Ты, бабушка, возьми там во дворе, в катухе, поросенка и, пожалуйста, уходи. Я прошлую ночь что-то плохо спала, мне сегодня раньше лечь нужно.
- Ложись, милая, ложись! А за поросеночка спасибо. То-то мой дедушка возрадуется, он жареную поросятину дюжей всего уважает. Ах ты господи! - Лущилиха взмахнула широченными рукавами кофты. - А мешок-то я, старая, и забыла. Ты мне, Клавочка, разреши твой взять?
Клавдия разрешила:
- Возьми в сенцах.
Вечером, когда пришел с улицы сын Клавдии, она спросила у него:
- Ваня, где ты сегодня задержался так поздно? И рубашка на тебе вся в каком-то мазуте.
- Это не мазут, мама. Это мы с ребятами помогали новому кузнецу горн устанавливать, - ответил Ваня.
- Тебе незачем, Ваня, туда ходить, - сказала Клавдия.
Он повернул к ней черноглазое лицо:
- Почему?
- Нечего тебе там делать.
- Мне, мама, уже шестнадцать лет, я не маленький. Надо мной и так ребята смеялись: "Смотри, как бы цыган тебя в мешок не посадил!"
- Глупые, потому и смеются. Если ты, Ваня, не хочешь с матерью поссориться, не ходи больше туда.
- Небось Нюрке ты не запрещаешь!
- Нюра туда и сама не пойдет: она девочка.