Вскоре вернулись и Лаптев с Каверзневым, нагруженные пакетами с едой и книжками. Они бойко переговаривались, словно навеселе были. "Дружки, наверное, приходили", - определил Николай.
- Ну, братцы, ждите перемен, - обратился к Николаю и притихшему Пете Каверзнев. - У нас уже началось.
Но о том, что "началось", ему было интереснее поговорить с Лаптевым. Николай и Петя помалкивали. По оживлению "сотрудников" видно было, что профсоюз - это хорошо. "Инженерно-техническое", "организационно-политическое", "административно-бюрократическое", - слышалось от окна. Так и богдановские мужики умели: один просто матом кроет, а другой еще "распро-" и "перетуды-" прибавляет…
Вскоре Николай уже сидел на своей койке, свешивая мосластые, давно не знавшие загара ноги, а еще через день-другой встал на них. Правда, здоровее он себя не почувствовал, хождение по стеночке больше разоблачало его слабосильность, но радовало то, что в помощниках он уже не нуждался.
Возвращаясь из процедурного кабинета, они с Петей садились в кресла под пальмами и отдыхали, глядя через широкое окно на оперившийся больничный сад. В конце апреля долго продержалась непогода, случались дожди и в начале мая, а это и разговор их определяло.
- Свояк приезжал, - сказал как-то Петя. - Ничего, говорит, с посевной не получается. Погода сам видишь какая, а новый директор не на сев, а на культивацию нажимает. Такая, говорит, поздняя посевная раз в десять лет бывает, давайте с овсюгом бороться, зеленый пожар тушить. По третьему разу утюжат!
- Ну и что, - пожал плечами Николай, - правильно.
- А когда же пшеница будет расти, ты что!
- Ну, и овсюг тоже беда, - неохотно сказал Николай. - Овсюг, осот, молочай… У нас из-за них всходов не видно бывает. Видать, и в вашем районе так же… Петь, а сам ты кем работаешь?
- Я? Я радист. На радиоузле. Мы там со свояком. А что, думаешь, не разбираюсь? Да я же вырос в селе!
Николай смутился.
- Да я ничего, - пробормотал. - Тут все от погоды зависит. А вот интересно, - доверительно, чтобы сгладить неловкость, спросил он, - могут мне после такой операции, ну, скажем, колесный трактор дать?
- Инвалидность тебе дадут, - вдруг осадил его, точно в отместку за что-то, тихий Петя. - Третью группу - точно. А про трактор забудь и думать.
Это смутило Николая. Ну, трактор - ладно, а что вообще будет с ним после больницы? То нельзя, это нельзя… Главное, пока язва сидела, можно было, а вырезали - сразу нельзя.
- Ну, сразу, положим, не сразу, - рассудил, подобрев все же, Петя, - что нельзя, то нельзя и до операции было… Да ты молодой еще, чего там - тридцать пять. Еще наломаешься.
Но с того дня и началась маета. Николай силился заглянуть на неделю, на месяц вперед, и ничего у него не получалось. Никогда не было у него особой нужды - жизнь планировать…
- Да перестань ты себя дергать, - сочувствовал Петя. - Будет ВТЭК, там все за тебя решат и, что надо делать, скажут.
- Какой еще "втык"…
- Экспертная комиссия, - подсказал Лаптев, который, уткнувшись в книжку, между прочим, все и всегда слышал.
- Ну и ладно, пусть решают, - сказал Николай потверже, сообразив, что стал уже чем-то надоедать соседям.
Он и сам был бы рад подумать о чем-нибудь хорошем, но ведь и Катерины все не было. К Пете уже третий раз жена приезжала, в определенные часы спускаются в вестибюль городские, полчаса и больше просиживая там с женами или родственниками… Но однажды, уже перед самым тихим часом, кликнули и Николая. С третьего этажа он спустился как только мог быстро и, запыхавшись, наткнулся в вестибюле на расставившего руки Пашку Микешина.
- Ну, живой? - радостно зашумел тот.
- Живой, - подтвердил Николай, держась за грудь.
А посидеть, поговорить им не удалось. Неумолимая бабуся из "приема передач" выперла всех посетителей на крыльцо и заложила дверь прочным засовом. От Пашкиных "все нормально, все путем" в голове осталась звонкая пустота, а на руках - хлопчатобумажный костюм и десять рублей денег, посланные Катериной. "Витька переболел корью" - велела она передать на словах, и это должно было все объяснить.
Время, показалось Николаю, совсем остановилось. Никого из них не выписывали, распорядка не меняли, и надоело в конце концов все: и лежание, и процедуры, и специальная еда, и вечерняя толчея в комнате с телевизором, и бесконечные разговоры Лаптева и Каверзнева, и тем более шум за окном.
По утрам в окно заглядывало солнце и повисало там часов до пяти-шести нового, летнего времени. В палате от вони и духоты становилось нечем дышать.
- Полмесяца как отсеялись, - заметил Петя, - а ни одного дождичка не пробрызнуло. На востоке теперь-то льет…
Но не было сил поддержать и этот разговор. В больнице в эти дни все делались разморенными, пришибленными, словно солнце размягчало и мозги, и суставы, гнало по жилам вялую, сонную кровь. За стенами тоже вроде жизнь остановилась, но, как оказалось, нет, двигалась, и здоровые люди находили в ней даже удовольствия, о чем напомнил неожиданный скандальный случай, колыхнувший не одну только палату для выздоравливающих.
Однажды к Каверзневу, вместо хорошенькой жены и пораньше ее обычного часа, пришла незнакомая бело-розовая женщина. Минут пять она что-то говорила Каверзневу, и, прибежав в палату, тот вдруг закатил истерику.
- Дрянь! Подлюка! Скотина! - кричал перед окном, и не только эти слова.
Оказалось, его жена успевала в эти дни не только вовремя навещать законного супруга, но и какого-то "партнера" на стороне подыскала. На Каверзнева и жалко, и противно было смотреть.
- Да, может, сплетни все, - попробовал успокоить его Петя.
А Лаптев подошел к Николаю.
- Необходимо предупредить его супругу у входа, - просипел сквозь зубы.
Николай кивнул и вышел из палаты. До урочного часа он решил проторчать у парадного, на сквознячке. Заложив руки за спину, стал описывать восьмерки вокруг обшарпанных колонн. "Ничто их не останавливает", - подумал между прочим, и это вдруг проняло его, словно попробовал чужую беду на себя примерить, а она оказалась впору.
Взволновавшись, Николай сошел с крыльца, прошаркал тапочками до клумбы, яркой и пышной от ежедневного полива, а когда повернул назад, то увидел у самого входа Каверзневу жену.
- Эй! - крикнул он, но та уже скользнула в приоткрытую дверь, мотнув ситцевым подолом.
- Пришла, дрянь? - услышал Николай, вбежав почти следом.
Каверзнева жена как-то ужалась сразу, выставила перед собой, загораживаясь, нарядную сумку-пакет, а муж надвигался на нее с побелевшим лицом и сжатыми кулаками.
- Не дури! - вырвалось у Николая.
И Каверзнев, как по команде, выбросил вперед руки, ухватил жену за летнее платье на груди, вякнул что-то и дернул, словно тракторный пускач заводил…
В один миг. Николай увидел оголенную женскую грудь, услышал дурной крик, хруст и звон упавшего пакета. Каверзнев вдруг очутился на полу, а над ним, сжимая кулаки, склонился Петя. Стояли вокруг ошарашенные посетители и больные, за которыми мелькнула очкастая физиономия Лаптева. В следующий момент Каверзневой жены в вестибюле не было.
- Вставай, вставай, что ли, - повторял Петя, и Каверзнев, приподнявшись на локте, схватился за голову.
- С-скоти-ина, - простонал, не открывая глаз.
- Сам ты, видать, дерьмо хорошее, - спокойно сказал Петя, и все вдруг ожили…
На следующий день Лаптев выписался сам, а Петю попросили: как хочешь, мол, - но больничный выдали. Каверзнев неподвижно лежал, отвернувшись к стене, на своей койке, а Николай старался в палате не бывать. Он караулил своего хирурга, не приходившего в палату уже дня три, и перехватил-таки его возле ординаторской.
- Хорошо, - выслушав его, сказал Левшов, - в среду еще посмотрим тебя, а там и решим, как быть.
В среду, пока оформлялись бумаги, Николай переоделся в свой летний костюм, увязал грязную одежду в тугой тючок и снова явился под дверь кабинета. Отдавая листки, хирург взялся читать наставления, а Николай слушал его и улыбался. Левшов наконец улыбнулся тоже, и Николай схватил его за руку.
Пройдя потом больничным садом, разморенным и тихим, он очутился в городе. От волнения забылось неловкое расставание с однокоечниками, и томительные дни вылеживания в палате для выздоравливающих как бы уплотнились до одного, долгого.
"Все нормально, все путем", - подбодрил себя Николай и пошел по горячему тротуару к прибазарным магазинчикам, желая с толком потратить Катеринину десятку.
Глава 3
ВОЗВРАЩЕНИЕ СЫНКА
Этот город Николай знал давно, правда, бывал в нем редко, но дорогу мог найти без труда. Деревянный одноэтажный центр здесь совсем не застраивался - этого рода перемены происходили в микрорайонах на окраинах. Николай знал, что там и названий улиц нет, а только номера этих микрорайонов. Интересно, до какого нынче дошли? Жилье строилось для нефтяников…
На базаре торговли большой не было, а цены - я те дам! Как ни примеривал Николай свои денежки, а все какие-то жалкие кучки ранних овощей складывались, не говоря уж про невесть где перезимовавшие яблоки. Купив все-таки килограмм вялых огурцов, которые скучная тетя ссыпала ему в подставленную авоську, обнаруженную Николаем в кармане пиджака, он торопливо убрался к магазинам.
В промтоварном с ходу "оторвал" темно-зеленые вельветовые полуботинки на Катеринину примерно ногу, а в канцелярском, куда зашел случайно, - пистолетик и круглый значок "Ну, погоди!" для Витьки. Кроме рубля на дорогу, свободных денег осталось всего-то копеек двадцать, и пора было позаботиться об отъезде.