- Хочешь поехать в город? - быстро зашептал он. - Будешь носить европейское платье и каждый месяц откладывать деньги. Сможешь хорошо устроить жизнь. Вот смотри, какие объявления…
Он вытащил из–под крылатки газету и развернул ее, но Сумико, отскочив в сторону, побежала к Яэко.
- Не оборачивайся! - сердито прошипела Яэко, схватив подругу за рукав. - Идем скорей! Зачем разговаривала с ним?
Всё знает обо мне.
Этот Барсук–Санта знает всё. Раньше был поваром в городе, а недавно занялся этим делом… ходит по деревням и набирает девочек, потом продает их. И все становятся этими… панпан–девками, которые гу-* ляют с иностранцами. Не оглядывайся!
Стоит и смотрит сюда, - хихикнула Сумико.
Уже темнело. За кипарисовой рощей с часовенкой
божества Инари мелькали огоньки и раздавался стук ручного барабана. Девушки прибавили шагу. Вдруг
Яэко остановилась, прислушиваясь к быстро приближающемуся рокоту. Вскоре он заполнил все небо. Но самолетов не было видно: они летели за облаками.
- Уже возвращаются, - сказала Яэко. - Это те, что пролетели в сторону моря, когда мы умывались. Уже слетали в Корею и возвращаются.
Время от времени ровный тяжелый рокот перебивался другим звуком, как будто кто–то размахивал над облаками огромным кнутом: сшюу–у–у! сшю–у–у!
В том месте, где дорога сужалась из–за выступающих с обеих сторон валунов, стоял столбик с желтой дощечкой. На дощечке поблескивали буквы из зеркальных стекляшек: "SLOW".
- Написали "медленно", а попрежнему шпарят вовсю, - сказала Яэко. - На прошлой неделе опять сшибли кого–то из Восточного поселка.
Немного дальше на большом плоском камне был наклеен бумажный лист с раскрашенным рисунком: играют дети, а над ними летят два самолета, на одном из них написано: "ENOLA". А в углу по–японски: "Борись с угрозой войны! Мир - в дом, войну - вон!"
- "Инола", - прочитала Яэко. - Так назывался самолет, с которого бросили пикадон.
"Кацу Гэнго", - прочитала Сумико подпись в углу. - Наверно, знаменитый художник… а дети нарисованы плохо. Похожи на головастиков. Я бы лучше нарисовала.
Пошли скорей, - сказала Яэко.
Вокруг здания школы, украшенного бумажными фонариками и ветками остролиста, толпились дети и женщины с младенцами >за спиной. Около грузовика стояли парни. Парни шумно переговаривались, хохотали и хлопали себя по рукам, покрытым татуировкой. Возле земляной арены для борьбы стояла большая кадка, к ней подходили по очереди и зачерпывали деревянным ковшом рисовую брагу.
Яэко толкнула локтем Сумико.
А этот чудак тоже притащился сюда.
У качелей в углу площадки стоял молодой сутулый мужчина в картузе с длинным козырьком и в пальто, накинутом на плечи. На нем были темные очки.
- Странный какой–то, - Яэко фыркнула. - Приехал сюда после Нового года, уже около месяца здесь, но ни с–кем не разговаривает. Я сперва думала, что он слепой.
Ha–днях подошел к нашей калитке и долго стоял… курил все время, - сказала Сумико. - Дядя потом говорил, почему это Таками–сан часто болтается около нашего дома?
Яэко усмехнулась.
- Дядя Сумитян не посмеет прогнать его. Он двоюродный брат госпожи Сакума. Наверно, узнал, что Сумитян тоже попала под пикадон, хочет познакомиться.
Дядя сказал, что Таками–сан долго лежал в больнице в Нагасаки после пикадона и не мог совсем говорить, а потом поправился. Ему время от времени делают переливание крови. Скоро поедет в Киото учиться в университете.
Он немножко сумасшедший, - Яэко строго посмотрела на подругу. - Не надо разговаривать с ним.
Из распахнутых окон школы донесся протяжный возглас:
- Черте–ей ван! Сча–астье в дом!
Из здания школы на крыльцо вышел толстый борец с высокой, похожей на парик прической, с торчащим вверх пучком волос. Он держал деревянный поднос с ящичком, на котором был написан иероглиф "счастье". За ним высыпали на крыльцо мальчики и девочки, густо напудренные, с подведенными бровями и нарисованными пятнышками на лбу, в пестрых бумажных колпаках и с привязанными к шее коробками. На колпаках и коробках тоже красовался иероглиф "счастье".
Парни у грузовиков прекратили галдеж. Среди полной тишины борец рявкнул: "Чертей вон, счастье в дом!" - и неуклюжим жестом швырнул пригоршню жареного гороха в толпу. Все бросились собирать горошины счастья.
Разбросав горох, борец подал команду, и дети в колпаках стали бросать в толпу бумажные кулечки с подарками. Сумико подняла с земли кулечек. В нем оказались завернутые в целлофан засахаренные земляные орехи и две открыточки. На одной были сняты две маленькие девочки - белокурая, в форме американского солдата, и японская, в веночке из хризантем и в разрисованном халате; они стояли друг против друга, выпятив губки, - собирались целоваться. На другой открытке было написано по–английски: "Head, Hand, Heart, Health!", а рядом по–японски: "Знание, Уменье, Дух, Здоровье! Юноши и девушки деревни, вступайте в клуб "Четыре Эйч"! Здоровая телом и духом молодежь - опора Японии!"
Яэко взяла у Сумико открытки и, взглянув на них, швырнула на землю. Все черти, обитавшие в районе школы, были изгнаны. Борец, выпив из ковша сладкой браги, поехал на автомобиле в сторону рощи с часовенкой. Вслед на грузовиках поехали парни, размахивая флагами клуба "Четыре Эйч". Один из парней проорал:
- Идите к часовенке Инари! Сейчас там покажут кинематограф! Американскую картину!
Дети и женщины пошли за грузовиками. Таками тоже поплелся за ними.
- Я не пойду туда, - Яэко потерла ноги и села па ступеньках крыльца. - Расхотелось.
А Кантян придет сюда? - спросила Сумико, но не получила ответа.
Около школы уже никого не было. К крыльцу подошла с шестом маленькая, худощавая Отоё, школьная уборщица. Она подбирала разорванные кулечки и целлофановые обертки и, тщательно расправив их, запихивала за пазуху. Затем стала снимать с помощью шеста бумажные фонарики. Один фонарик ей удалось зацепить, но он сорвался с шеста и упал на землю. С остальными фонариками ничего не получалось, Отоё только тыкала в них шестом и раскачивала.
- Добрый вечер, тетя! - поздоровались девушки.
Сумико взяла у Отоё шест и стала снимать фонарики, тушить их и накладывать друг на друга.
- А вы чего не пошли туда? - спросила Отоё, вглядываясь в лица девушек. - Сегодня веселиться надо.
От нее пахло брагой.
- А мы устали, - сказала Сумико и вздохнула. - Мы уже старухи.
Веселиться надо, - повторила Отоё. - Ты сколько горошин съела сегодня?
А тетя сколько? - Сумико улыбнулась, сморщив носик. - Тридцать?
Тридцать я ела, когда мне было тридцать. - Отоё покачнулась и махнула рукой. - А сегодня мне надо съесть больше…
И поэтому тетя ©место горошин… нехмножко выпила?
Немножко… - Отоё вытерла рот рукавом. - Сегодня меня позвали в усадьбу господина Сакума,, и я гадала всем. А потом угостили. Только теперь делают плохую брагу. Раньше, до войны, варили вкусную, а теперь… весь хороший рис увозят куда–то.
А на чем тетя гадала?
На горошинах. Если бы не была пьяна, погадала бы и вам. Как–нибудь в следующий раз…
Сумико пошарила у себя за поясом и передала Отоё несколько горошин.
- А ты сколько горошин съела сегодня? - спросила Отоё.
Мне надо было семнадцать… - Сумико покачала головой. - Но я не ела. Все равно скоро умру.
Не говори глупости, - сказала Яэко.
Сумико подобрала на крыльце несколько кулечкоз
и протянула Отоё.
- Спасибо, теперь заклею всё, - пробормотала Отоё. - Вчера какие–то мальчишки порвали у меня всю дверь, проклятые.
Она собрала фонарики и ушла.
- Пойдем домой, - унылым голосом сказала Яэко.
Может быть, Кантян пошел туда? - Сумико показала в сторону рощи. - Там уже начали?
Яэко мотнула головой.
- Наверное, занят, если не пришел сюда. А нам нечего итти на сборище клуба "Четыре Эйч". Пойдем домой, только другой дорогой.
3
Они прошли мимо холма, на котором возвышалась белая кирпичная стена усадьбы господина Югэ. У мостика, на опушке бамбуковой чащи, мигал огонек. Яэко схватила Сумико за рукав.
- Это солдаты с базы. Пойдем обратно.
Ничего. - Сумико тряхнула головой. - Пробежим быстро мимо них.
Схватят и затащат в чащу… Идем обратно.
У мостика замелькали два огонька.
- Это не они, - сказала Сумико. - Они бы стояли в темноте, не зажигая света. Пойдем.
Сев на корточки, она стала собирать камешки и прятать их в рукава.
- В случае чего побежим обратно. Пошли.
Яэко сняла сандалии. Сумико сделала то же. Подойдя ближе к мостику, они остановились. Огонек приближался. Послышался хруст веток.
- Бежим! - шепнула Сумико.
Яэко остановила подругу, собиравшуюся бросить камень в сторону огонька.
- Постой, это бумажный фонарик. Это не они. У них электрические.
К ним подошел человек и поднял над головой бумажный фонарик. Потом подошел еще один, высокий, чуть прихрамывающий.
- Яэ? Домой? - спросил О'Н.
Яэко ответила не сразу. Она бросила сандалии на землю, надела их и, отвернувшись, буркнула:
- Думала, Кандзи–сан туда пойдет.