Женщины молчали. Бороздин уселся поплотнее на скамейке, распахнул шубу еще шире - в печи показался огонек.
Ответила Нюрка:
- Как не слыхать? Знаем. Не иностранка какая-нибудь.
- Вот-вот, не иностранка. Свой человек, трудовой. Из соседнего района. А как высоко ее подняли! Вот ты, Нюра, тоже могла бы в люди выйти.
- Как это я могла бы?
- А так и могла бы. И можешь! Мы поддержим, поможем. Только захотеть надо.
Палага молчала, а Евлампия опять сказала свое и сказала со злобой:
- Она все может, если совесть потеряет. Она выскочит.
Нюрка чуть не заплакала от обиды:
- Ну что я тебе сделала? Ну что ты опять на меня?
А Бороздин обиделся не за Нюрку, а за Смолкину.
- Вредный ты элемент, - сказал он, тыча толстым коротким пальцем прямо в глаза Евлампии. - Говоришь много, а толку мало. В старое время таким людям, как ты, языки отрезали.
- Так теперь не старое время. Теперь за правду языки не отрезают.
- И как ты смеешь говорить такие слова, - продолжал председатель, - про знатного человека, про товарища Смолкину?
Евлампия повернулась к нему всем корпусом, словно приготовилась к прыжку:
- Разве я что-нибудь про Смолкину сказала? Вы что, товарищ председатель?
- А про чью же ты совесть говоришь?
- Я ее, Смолкину, в глаза не видела.
- А про чью же ты совесть говоришь? - повторил Бороздин.
Но он, должно быть, не оценил характера и ума своей колхозницы, иначе бы не повел разговор с ней в таком тоне. Он пришел сюда совсем не за тем, чтобы отчитывать свинарок, упрекать их в чем-то, вызывать на спор, на брань. Он пришел, чтобы наладить с ними добрые отношения перед приездом Смолкиной, о чем его предупредил телефонный звонок из райисполкома. Бороздину хотелось, чтобы перед приездом делегации - так он мыслил себе появление свинарки Смолкиной в его колхозе, ведь не могло же быть, чтобы она разъезжала одна, - чтобы до этого на свиноферме был наведен порядочек, насколько позволяли возможности, чтобы и помещение и сами свиньи выглядели более или менее опрятными, приличными, чтобы все было приличным. На свиноферме он бывал редко. Колхоз стал очень крупным, везде не поспеешь. А когда начинались серьезные перебои с кормом, он старался вообще туда не заглядывать. По текущим вопросам всегда можно было получить информацию от подчиненных, в том числе даже от Нюрки, вызвать ее в свой кабинет. И сейчас председатель хотел вести свой разговор только с Нюркой, как со старшей свинаркой, хотя обращался как бы ко всем сразу. Сбили его злые реплики Евлампии Трехпалой. Такие реплики председатель называл подрывными и старался не допускать их, обрывать их сразу при любых обстоятельствах. А вот не сумел на этот раз.
- Вы слышали, бабоньки, как он повернул все? - громко обратилась Лампия к Нюрке и к Палаге. - Нет, вы слышали? Разве я что про Смолкину Олену знаю? Разве я про ее совесть говорила? А может, она хороший человек, разве я знаю про это? Может, она правдой в люди вышла? Неладно это вы так, товарищ председатель, поймать хотите. Совесть надо иметь. Вот я про какую совесть сказала.
Лампию уже трудно было остановить, она, как говорится, входила в форму. А остановить надо было.
Бороздин снял шапку, вытер лысину - он начал потеть. В печке уже трещали сырые дрова.
- Дрова-то у вас сырые! - сказал он почти с торжеством обвинителя. - Не можете дров для себя наготовить? О дровах летом думать надо! - А затем спросил, обращаясь к Палаге и отмахнувшись рукой от назойливого крика Евлампии - А вода в котле есть?
Пелагея, с готовностью сделать все для своего председателя, подплыла к печке, подняла деревянную крышку над котлом и опустила в него руку. Вода в котле была.
- Не сумлевайтесь, Гаврила Романович, вода у нас завсегда есть, - пропела она.
- Вот так! - сказал Бороздин.
Евлампия была сбита с толку его спокойствием, и горячность ее сразу улеглась. От запальчивости и крика она могла теперь перейти к длительному молчанию.
Тогда Бороздин заключил разговор:
- Злая ты баба, Лампия. Отчего ты такая?
Евлампии уже ничего не хотелось говорить, и ответила она вяло, без всякого желания спорить:
- Свиньи тоже злые.
Дальнейший разговор пошел мирно. Гаврила Романович не стал сообщать, как намеревался, что ждет приезда Смолкиной, но все же соблюдал тон хозяина и немножко ворчал и покрикивал на свинарок и был заискивающе ласков с ними.
- Все поправим, приходи, Нюра, в контору. Найдем корма.
Он заинтересовался вдруг, что стены сторожки были оклеены плакатами, лозунгами - это понятно! - и разными вырезками из журналов и даже открытками, не имеющими никакого отношения к свиноферме, - а это зачем?
- Плакаты, лозунги - это хорошо! - сказал он. - За дальнейший рост поголовья, за быстрый откорм свиней, за увеличение живого веса - все так! А картинки эти тут по какому случаю? Вот что это: "Иван-царевич и серый волк"? Вы что - маленькие? Или это: "Опять двойка"? Если у него двойка за двойкой, так зачем его рисовать да на стену вывешивать? Это же не способствует! А в углу что за портрет? Салтыков-Щедрин, - прочитал Бороздин. - Гм. Он что - за свиней или против? Ученый какой-нибудь или тоже царевич? Откуда вы все это набрали и для чего? Разве портреты полагается на стенах вешать?
Нюрка ответила:
- Это старший сынок Лампии для матери своей старается, чтобы она тут от красоты не отвыкла. А портрет очень на его дедушку похож. Говорит: дед, да и только!
Однажды Бороздин выругал Евлампию за то, что в свинарник часто ходят ее дети - негигиенично-де, ребятишки могут инфекцию на ферму занести. Но так как он и сам не верил тому, что сказал, то сейчас решил и не вспоминать об этом случае.
А Нюрка встревожилась:
- Ничего плохого ребятишки здесь не делают, Гаврила Романович. Просто к матери ходят. Лампия их редко дома видит: она домой - они в школе, они дома - она здесь. А старшего учитель даже похвалил за то, что он украшает наш свинарник: это, говорит, школьный вклад в подъем колхозного животноводства.
- И правильно сказал, - согласился Бороздин. - Разве я против этого? Я напротив. Пусть украшает! Способный парень растет…
Лицо Лампии от слов председателя смягчилось, а Нюрка стала рассказывать еще:
- Где ни найдет Колька, сынок ее, журнал какой ни на есть - старый ли, новый ли, - так сейчас же вырезает из него все картинки и тащит сюда, к нам. В сторожке места уже не стало - теперь свинарник украшает: и там скоро все стены заклеит.
- Это хорошо, - одобрил председатель, - это культура! - И опять в его глазах появился некий инициативный огонек.
- Все для мамы, говорит, - хвасталась Нюрка как будто своим сыном или братом. - А лозунги, те сам сочиняет, чтобы складно было, и сам пишет печатными буквами. Вот этот он сам сочинил, - указала Нюрка на две стихотворные строчки, написанные на развороте газеты химическими чернилами жирными буквами.
Бороздин прочел вслух:
Дорожи свиньёй
Во славу родины своёй! -
и захохотал:
- Вишь ты, это по-нашему, на "о". У нас "о" завсегда было круглое, будто тележное колесо. Дело хорошее: идея есть и складно.
В свинарник Бороздин не пошел, только дал наказ, чтобы во всем был порядочек, чтобы старались женщины, а Нюрке приказал немедленно явиться в контору, оформить получение кормов.
- Мы вас всегда поддержим, только вы нас не подведите, - и опять в его глазах появился инициативный огонек. Но он тут же потух, как только Бороздин подумал, где возьмет он обещанные корма.
Когда он ушел, Нюрка спросила, глядя на Лампию и Палагу:
- Откуда вы взяли, что Смолкина приедет?
- Неужто нет? - ответила Лампия вопросом же.
- А промолчал?
- Значит, так надо. Молчать-то он научился. Политику с нами разводит.
Затем Лампия спросила Палагу:
- Ты чего лебезишь перед ним? Для чего подлизываешься?
Палага не обиделась, что было на уме - то и выложила:
- К тебе, что ли, я буду подлизываться? Меня не убудет, а жить спокойнее. Начальство, оно все в строку ставит. Надоело мне, бабоньки, все надоело, вот что я скажу.
Вода в котле закипела. Женщины начали колдовать, чем бы накормить свиней, а Нюрка надвинула поглубже шапку на уши да одернула серый засаленный ватник и пошла по вызову председателя.
Гаврила Романович Бороздин в своем кабинете разговаривал с Нюркой, как заговорщик, хотя и на этот раз не сообщил, что ожидается большая гостья.
- О корме распоряжения уже отданы. Ни о чем не беспокойся, все будет сделано, - шепнул он. - А ты сейчас же иди домой и прочитай вот эту книжицу, подумай над ней, - он взял одну брошюру из целой стопки точно таких же и вручил ее Нюрке. Это был рассказ знатной свинарки Елены Смолкиной о своей работе.
Затем последовали новые указания:
- Сегодня на свиноферму не ходи. Прочитай эту книжку, изучи ее, а завтра проведи воспитательную работу в своем коллективе, чтобы запомнили все и извлекли опыт. Вот так! Я целиком полагаюсь на тебя. И еще раз проверь там у себя, чтоб все было на своем месте и во всем соблюдался порядочек. Понятно?
Нюрка все поняла.
- Да, вот что еще, - добавил председатель. - Мобилизуй этого паренька, Кольку, сынка этого, чтобы он еще присочинил чего-нибудь и повесил бы. Такое, понимаешь, чтобы подходило к текущему моменту. Если нужны бумага и краски, скажи Лампии, пусть пошлет в контору к счетоводу. Будет сделано.
Нюрка холодно смотрела, как волнуется Бороздин, и так же холодно спросила его:
- А может, она и читать наши вывески не будет, не видала, что ли?
Бороздин обрадовался: