Женщина откинулась в угол, Канфель подвинулся к ней, вдыхал дремотный запах духов и, по привычке, впадал в лирическое настроение. Он убеждал себя, что эта женщина ему нравится, и, разбирая первое свое впечатление, открывал в ней качества, которые, вообще, больше всего ценил в женщинах. Канфель услышал под окнами вагона шум, этот шум был похож на отдаленные возгласы толпы, машущей шляпами и платками при отходе поезда.
- Должно быть, море! - проговорил Перешивкин, прислушиваясь к шуму. - Так оно и есть! - твердо сказал он.
Женщина прильнула к оконному стеклу, Перешивкин переставил бутылку со свечой на пол, и сразу в глаза бросились воды, которые вздымались и серебрились, как встряхиваемый мех чернобурой лисицы.
- Шедевр! - сказала женщина.
В вагон вошел контролер в сопровождении старшего проводника, проводник светил фонарем, контролер пробивал машинкой билеты и отбирал их. Перешивкин быстро поставил бутылку со свечой на столик и заслонил руками пламя, чтоб унять колебание. Контролер и проводник принесли дыханье ветра, сырость ночи, - женщина достала на саквояжа вязаный жакет и, опустив шаль, надевала его. Она была в белой кофточке с глубоким вырезом, короткими рукавами и при тусклом свете казалась одетой в ночную рубашку. Перешивкин подвинулся вперед, зрачки его налились ртутью, и кончик языка пополз, облизывая усы. Свеча коптила. Бутылка, густо закапанная стеарином, стояла, как человек по горло в снегу.
- Скажите, мосье Перешивкин, - спросила женщина, чувствуя на себе его взгляд, - далеко от вокзала до "Пале-Рояль"?
- С полчаса. Это на набережной! - ответил он, быстро отодвигаясь вглубь скамьи. - Только там все номера заняты!
- Вы уверены?
- Если понадобится комнатка, прошу заглянуть! - предложил он и, опустив руку под плащ, вытащил визитную карточку. - Вот адрес!
Стрелочник растормошил заснувший семафор, зеленоокий, жердястый великан понесся навстречу поезду, и паровозик закричал ему: "Спи, спи-и!" За окнами выплывали огни, кто-то из пассажиров распахнул дверь, - в вагон ворвалась струя воздуха, пламя свечи вытянулось, потухло, и фитиль изогнулся красным светлячком. Бесшумно нахлынули носильщики, хватали чемоданы, корзины, узлы и волокли их, не оглядываясь, чтобы скорей вернуться за новыми вещами. Пробираясь боком по вагонному коридору, высокий парень тащил чемодан и портплед Канфеля. Неся саквояж, Канфель вел женщину под руку мимо сонливых контролеров в гущу евпаторийских извозчиков. Извозчики вырывали из рук вещи, уносили их на свою линейку и усаживали владельцев вещей спиной друг к другу. Носильщик Канфеля прорвался сквозь воинствующий отряд, взвалил багаж на экипаж гостиницы "Пале-Рояль", и Канфель стал подсаживать свою спутницу.
- Мерси, мосье! - сказала она, беря из его рук саквояж. - За мной приехали!
Она обошла экипаж сзади кузова, подошла к стоящему на дороге автомобилю, и шофер распахнул перед ней дверцу. Сидящий в автомобиле человек привстал, целуя ей руку, - шофер захлопнул дверцу, включил мотор, - и машина помчалась в ночь.
- Занимательная дама! - раздался позади Канфеля голос Перешивкина. - Весьма занимательная!
- Такая дама хороша в каком-нибудь романе, где людям нечего делать! - в раздражении воскликнул Канфель и полез в экипаж.
- Простите! - тихо проговорил Перешивкин, удерживая его за рукав. - По вашему желанию я сжег мою свечку!
- Полсвечи! - возразил Канфель. - Хотя все равно! - и, вынув два пятиалтынных, отдал их Перешивкину. - Хватит?
- Благодарствую! - ответил Перешивкин, снимая соломенную панаму. - Я под контролем жены!
ГЛАВА ВТОРАЯ,
В КОТОРОЙ ЛЮДИ УПОДОБЛЯЮТСЯ БОГАМ
1. СИЯТЕЛЬНОЕ БОЖЕСТВО
Вход в гостиницу "Пале-Рояль" подпирали четыре мраморных колонны, в вестибюле на высоких подставках восседали гипсовые боги, один бог был брюхастым Буддой, а другой именовался в описи откомхоза богом неизвестного происхождения. На гостиничной лестнице пылали красные бархатные ковры, прикрепленные к ступеням медными прутьями, на площадках тосковали пальмочки, опустившие зеленые пальцы, а на стенах зеркала в позолоченных рамах впускали в себя подымающихся по лестнице людей. Каждое утро дежурные номерантки подметали пол, чистили ковры, протирали зеркала, поливали пальмочки и обметали перистой метелочкой богов. У подножья богов валялись окурки, обгоревшие спички, косточки винограда; но боги привыкли к своей судьбе, не требовали поклонения, приношений, и по-ребячьи улыбались, когда раз в месяц их мыли горячей водой с зеленым мылом. В эти дни также мыли мраморные колонны, терли их жесткими щетками, и на мраморе проступали синие жилки, в которых текла такая же благородная кровь, как в жилах заведующего, т. е. арендатора гостиницы и ресторана при ней.
Арендатор - сын генерала Бондарева, бывшего хозяина гостиницы, - был третьим богом в "Пале-Рояле". В противоположность гипсовым богам он требовал поклонения, приношений, занимал лучший номер, любил кушанья с иностранными названьями и красивых номеранток. Для номеранток независимо от их собственных имен он установил французские клички: в первом этаже они назывались Луизами, во втором Клотильдами, в третьем - Кларэттами, а в четвертом - Мадленами. Еще отличался Бондарев-сын от богов худощавостью, капитанской фуражкой с черным лакированным ремешком и дурным запахом изо рта, за который покойный отец-генерал прозвал сына полковым козлом. (Этот козел ставится на ночь в полковую конюшню, чтоб отвратительной своей вонью отпугивать от лошадей цапкого зверька, ласку.)
Бондарев-сын не был чужд духу времени, и, отремонтировав в гостинице кладовку, помещавшуюся рядом с кухней, устроил красный уголок. В этом уголке висели не только портреты вождей революции, но стоял аляповатый книжный шкаф, где, кроме брошюр по индустриализации и агрикультуре, выпирали книги-тяжеловесы в кожаных переплетах с инициалами Бондарева-отца: "Пребывание Александра III Самодержца в Гатчине", "Морская хроника" Новиля, "Хроника английского парламента за восемнадцатый век", мемуары кардинала ла-Рошфуко, "Освобожденный Иерусалим" Торквато Тассо, сочинения князя В. Ф. Одоевского, князя И. М. Долгорукова, стихотворения К. Р. (Константина Романова) и много других книг по истории, философии и художественной литературе. Культурно-просветительная деятельность Бондарева-сына не нравилась его родственникам по линии отца; но на самом деле, они завидовали ему, потому что жили в собственных дачах, сдавали внаем комнаты с пансионом и видели в арендаторе "Пале-Рояля" беспощадного конкурента. Вражда их была неощутима для Бондарева-сына, родственники нуждались в его деньгах, связях и при крайней нужде могли устроить своих дочерей в номерантки гостиницы. Кроме того, по мнению родственников, Бондарев-сын обладал талантом жанрового рассказчика, и любая вечеринка без него была, как шампанское без газа. Надвинув капитанскую фуражку на затылок, Бондарев-сын выставлял ладони на уровне плеч и со смаком подражал еврейскому акценту:
- И ка-ка-я ра-ажни-ча мьеж-ду….
Анекдоты "на разницу" Бондарев-сын вынашивал с любовью, репетировал с вдохновением, и они стали его коньком. Анекдоты раскрывали перед ним не одно женское сердце, не одни нужные двери, и кто-то из благодарных поклонников прозвал его графом Разницей. В юности Бондарев-сын с ненавистью слушал первое свое прозвище: "полковой козел", второе же, с титулом графа, он принял восторженно, и, если бы года через два его назвали по фамилии, он очень удивился бы. И, действительно, чем он был хуже настоящего графа, когда в сером спортивном костюме ехал верхом на собственной кобыле и небрежно постегивал стеком по желтым крагам? Он слышал: ветер трубит в серебряные фанфары, прибой, как барабанщик, бьет зорю. Бондарев-сын воображал, что на его плечах лучезарные погоны корнета, наслаждался морем, кобылой и собой. Он прикладывал к капитанской фуражке два пальца, отдавая честь старым знакомым, осаживал пегую кобылу перед женщинами и гарцевал на месте, словно был на военном смотру. Слегка наклоняясь, - тонкошеий и толстогубый, - он рассказывал скороспелый анекдот "на разницу" и, сжимая бока кобылы, ставил ее против ветра, чтоб отвести свой злокачественный запах от восторженных женских ноздрей.
- Граф! - захлебывались смехом женщины. - Ваше сиятельство!
2. ОТВЕТСТВЕННЫЙ БОЖОК
В четырехэтажном "Пале-Рояле" было пятьдесят восемь номеров, номера мало отличались друг от друга, цены их возрастали прямо пропорционально количеству мебели, а из мебели главную роль в цене играл умывальник с зеркалом. Из номеров самыми лучшими считались шестирублевые, двухкомнатные, - сорок седьмой и восьмой. В первой комнате, предназначенной для спальни, находились: деревянная кровать с выточенными вместо шишек купидончиками, тумбочки со стеклянными крышками, ковры с рисунками, изображающими любовные сцены, и мраморный умывальник с двумя кранами, овальным зеркалом и полочками. Вторая комната была меньше размером, носила деловой характер, у окна помещался стол с письменными принадлежностями, у стены - шкаф, в который поместилось бы пар двадцать платьев, на стене - картина: копия с "Княжны Таракановой" К. Флавицкого, а в углу - диван и плевательница с дубовой крышкой, поднимающейся нажимом педали. Из-за дорогой цены оба номера редко сдавались внаем, обыкновенно, в одном из них, сорок седьмом, проживал граф, в нем же помещалась контора, - штаб гостиницы и ресторана.
Шестого июля днем к "Пале-Роялю", под’ехал автомобиль, из машины выскочил гражданин с портфелем и вырос перед задремавшим на солнышке швейцаром.
- Кто здесь ответственное лицо? - спросил гражданин таким тоном, что швейцар немедленно снял фуражку с золотым кантом. - Доложите!