3. ХОДА НЕТ
Мирон Миронович нанял "лечебного" извозчика, извозчик, почуявший солидного седока, натянул вожжи, придерживая лошадей, и вытянул их кнутом по спине. Лошади рванули с места, заплясали, подбрасывая Мирона Мироновича на сиденьи, а он, положив руки на колени, откидывался из стороны в сторону. Мирон Миронович был любителем быстрой езды, в царское время имел собственный парный выезд и каждое утро, удивляя скромную Ордынку породистыми конями, богатой упряжью, мчался в Гавриков переулок к своим хлебным амбарам. Когда кто-нибудь хотел перегнать его коляску, Мирон Миронович приказывал медведеподобному кучеру придержать лошадей и, отпустив смельчака на порядочное расстояние, толкал кучера в спину. Лихие кучера были у Мирона Мироновича, с гиком и свистом они опережали любой экипаж, в угоду хозяину ударяя кнутом лошадей, а то и самого оробевшего соперника. Мирона Мироновича штрафовали за сумасшедшую езду, составляли протоколы, московский градоначальник вызывал его к себе: ничего не помогало. Зато во время воскресного катания на кругу Петровского парка Мирон Миронович не имел себе равного, и всегда корреспондент "Раннего Утра" упоминал о выезде московского старожила Миронова, увеличивая атак славу старинной первогильдейской фамилии.
Проезжая по евпаторийским улицам, Мирон Миронович видел государственные и кооперативные вывески; но на кофейных и закусочных, под притолоками, притаились вывесочки частных владельцев. Эти вывесочки радовали глаз Мирона Мироновича, он даже подмаргивал им, как смазливым дамочкам, и выкрикивал по адресу какого-нибудь шашлычника:
- Молодец, Халиль-Хай Редияов! Так им, сукиным сынам, и надо! Жри частный шашлык, или подыхай с голоду!
Извозчик осадил лошадей перед Об’единенным рабочим кооперативом, Мирон Миронович велел ему подождать и, прежде чем войти в лавку, посмотрел на витрину. В витрине гостили окорока, колбасы, рыбы, фрукты, украшенные зеленью, цветными лентами и плакатиками:
ВРЕДИТЕЛЕЙ И БЮРОКРАТОВ, АГЕНТОВ КЛАССОВОГО ВРАГА, ВОН ИЗ АППАРАТА ПРОЛЕТАРСКОГО ГОСУДАРСТВА!
Мирон Миронович направился к моложавому приказчику, спросил полкило кедровых орехов и, когда приказчик стал отвешивать, справился о заведующем. Приказчик показал пальцем на маленькую дверь, где мелом было написано: "Хода нет". Мирон Миронович сунул чек в карман и, стараясь показать, что он - свой человек, подошел к двери и толкнул ее. Он вошел в кладовую, трое парней таскали со двора мешки с мукой, белая пыль кружилась по комнате, лезла в рот и покрывала одежду. Отмахиваясь платком от пыля, как от москитов, Мирон Миронович весело воскликнул:
- Братцы, куда девался зав?
- Товарищ Тру-ушин! - крикнул один из парней, обернувшись назад. - Качай сюда!
- Качаю! - ответил русый парень, появляясь с мешком за спиной. - Что случилось?
Мирон Миронович сказал, что он - член правления Москоолхлеба и прибыл для специальных переговоров с Об'единенным рабочим кооперативом. Трушин посмотрел мандат Мирона Мироновича, похлопал себя по куртке, исчез на секунду в мучном облаке, потом, выплывая из него, вытер лицо рукавом и повел Мирона Мироновича в свой, как он назвал, чулан. Действительно, кабинет Трушина имел одно подслеповатое окно и был так мал размером, что Мирон Миронович удивился, каким образом в комнату вместились столик, стул, скамья и металлическая плевательница. На скамье уже сидело двое, Мирон Мирнович сел сбоку, снял картуз и, вытирая на лбу пот, пожаловался ка жару. Первый посетитель, пайщик кооператива, не уплативший в срок паевого взноса и не получивший продуктов, размахивал членской книжкой и щелкал по ней пальцем. Трушин слушал, просматривая счета, и ни разу не перебил пайщика. Когда пайщик в сердцах швырнул свою членскую книжку, Трушин, взяв ее, раскрыл.
- Дорогой товарищ! - сказал он. - Вы не внесли взнос, а мы не включили вас в списки. Если бы вы были на нашем месте, вы сделали бы то же самое! Мы отвечаем перед вами, членами кооператива, за правильное распределение продуктов!
Пайщик взял книжку из рук Трушина и выслушал, сколько ему надо внести денег, чтобы восстановить права. Второй посетитель, поставщик фруктов, обескураженный происшедшим разговором, говорил тихо, то и дело оборачиваясь и поглядывая на Мирона Мироновича. Трушин показал фруктовщику акт на ящик недоброкачественных груш-дюшесс, фруктовщик предлагал взять половину убытка на себя и клялся, что от сделок с кооперативом терпит постоянный перерасход на доставке.
- Гражданин! Убыток от этого понесу не я, а все члены кооператива, - проговорил Трушин и кивнул головой на пайщика. - Вот, спросите товарища!
Пайщик с яростью напал на фруктовщика и на Трушина, грозя написать обо всем в жалобную книгу. Едва улыбаясь, Трушин смотрел на пайщика, потом взял счеты и стал быстро перебирать костяшки. (Мирону Мироновичу, полжизни отщелкавшему на счетах, показалось, что пальцы Трушина не касаются костяшек, костяшки сами знают, какие цифры надо класть и куда надо скользить по проволоке.)
- Присаживайтесь, товарищ!
Мирон Миронович пересел на стул, стоящий перед столом, провел рукой по подбородку, и улыбчивый зайчик пошевелил ушами в углах его рта.
- У нас в Москве о хлебозаготовках рассуждают да покрикивают, а у вас хлебушко подвозят! - начал он издалека. - Откуда такие кулищи достали, никак в толк не возьму. Будь это в Малороссии, там, известно, хлеба по горло. И так сказать: хлеб за брюхом не ходит!
- Мы сегодня первый красный обоз привезли. Из еврейских колоний! - сказал Трушин, разглядывая Мирона Мироновича, мандат которого ему показался подозрительным. - В этом году у них хороший урожай!
- Удивительное дело! - воскликнул Мирон Миронович, ковыряя пальцем промокательную бумагу. - Всю жизнь торговали, а теперь крестьянами заделались!
- Простите, вы рассуждаете, как обыватель! - сказал Трушин. - Вы слыхали, что такое процентная норма?
- Слыхать - слыхал!
- Представьте себе: для вас закрыта дорога на государственную службу, производство и в сельское хозяйство. Плюс к этому вы не можете жить, где вам это удобно и выгодно! Вам остается торговля и ремесло!
- Так-то оно так! - поспешно согласился Мирон Миронович. - Только были у меня хорошие знакомые из евреев, и, доложу я тебе, какие фабрики имели в столице! Одного знал: у него имение в тысячу десятин было. Куда нам, дуракам, чай пить!
- Это вы говорите об евреях-богачах. Им хорошо жилось. Им все разрешалось. Царь даже от погрома оберегал! Вам, как кооперативному работнику, следовало бы знать эти простые истины!
- Само собой! - выпалил Мирон Миронович, растерявшись от такого замечания. - Только это я про Фому, а ты про Ерему! Я к тому, что, дескать, евреи мало способны к земельному делу, а у них - откуда что берется!
- Тут две причины. Во-первых, когда евреев притесняли, у них развился максимум выносливости и энергии. Во-вторых, они не привыкли к сохе и лошади, а, наоборот, предпочитают трактор и культурное хозяйство!
- Я и говорю! Башковатый народ!
- Конечно, и психология имеет большое значение! В местечке еврей разорялся, голодал. Вдобавок, мелкий торговец был лишенцем. А в колонии он - член коллектива, имеет землю, жилище и инвентарь! - продолжал Трушин, беря красный карандаш. - Я раз десять был в еврейских колониях. Насмотрелся! По чести скажу: будут евреи кормить белым хлебом республику!
- Слов нет! Работяги! - поддакнул Мирон Миронович, желая и боясь продолжать опасный разговор. - Брехали мне, будто Америка дает евреям деньги, и к тому немалые!
Трушин отодвинулся от стола, провел рукой по русым волосам (волосы были зачесаны от лба к затылку), и над его переносицей наморщился треугольный бугорок. Голубые глаза Трушина смотрели поверх головы Мирона Мироновича, от этого они стали больше и глубже. Все худощавое лицо Трушина, подчеркнутое синими жилками на скулах, застыло в сосредоточенности. Он сомкнул губы, подался вперед, чуть-чуть наклонив голову, и, казалось, что он прислушивается к цветению своей мысли.
- Послушает кто со стороны и подумает, что я вам читаю лекцию по еврейскому вопросу! - сказал Трушин, играя карандашом. - Вы вот сообразите: в крымских степях, где селятся колонисты, нет воды! Надо буравить землю на полтораста метров и ставить артезианские колодцы. Цена такому колодцу три тысячи. Откуда взять такие деньги!
- Верно-то, может, верно! Только русским американцы не особо помогают!
- В голодное время помогала Ара. Пользовался ею даже патриарх Тихон. Тогда никто не говорил, что это американские деньги!
- Я это не про себя, а про других, про бедных! - перебил Мирон Миронович. - Их, небось, завидки берут?
- Отчего не мне, а ему? Так? - Трушин прочитал счет, сделал в углу надпись и подписался под ней. (И опять Мирон Миронович был убежден, что если бы Трушин отпустил большой палец, карандаш сам писал бы, а, может быть, по слову Трушина, набросал все суммы, подчеркнул их и подвел итог.) - Это напоминает мне одного местного учителя, - сказал Трушин, кладя на место карандаш. - Есть такой Перешивкин!
- Есть! - невольно отозвался Мирон Миронович и спохватился. - Так-так! Учитель, стало быть?
- Физик! Я его давно знаю и довольно хорошо. В царское время он был инспектором. Человек обозленный! В школе у нас вместе с русскими учатся татары, караимы и евреи. Перешивкин потихоньку и стал их натравливать друг на друга. Например, рассказывает о каком-нибудь, физическом законе, дойдет до опыта, а в школе нет соответствующего прибора. "Вот видите, - скажет он, - при царе все было, а при товарищах ничего нет. Зато инородцы командуют!"
- И как язык повертывается! - с сокрушенным видом проговорил Мирон Миронович. - Дети, они-то при чем!