Юлька жила далеко от завода, и Сергей не раз покаялся, что напросился в провожатые. Дорога - ухаб на ухабе, кучи золы понавалены, улица траншеями перекопана.
- Тут у вас как фронт.
- Еще хуже. Осенью водопровод начали прокладывать, да так и бросили. Возвращайся, мне теперь недалеко.
- Ладно, доведу до дому.
- Отец может увидеть. Спасибо за проводы.
- П-пожалуйста, - ухмыльнулся Сергей. А про себя подумал: "Что уж там за строгий отец такой?" И еще: "Не-ет, Юлька - не Клавка".
Юлька - не Клавка, а которая лучше?
26
Бригада вовсю подшучивала над Юлькой и Сергеем: видать ведь, что не брат с сестрой: на перекурах рядышком, в столовой за одним столом, на работу, с работы вместе, а жених все никак конкретного разговора не затевал с невестой, слов не находилось. Мало их в русском языке, всего около ста тысяч. И так, чтобы обнять покрепче или еще что там от избытка крови - ни-ни. Вспомнит Клавку - поскромнеет сразу.
Женился Сергей по-чудному. Можно сказать: гроза помогла.
Отработали смену с четырех, смыли трудовой загар. Сережка пиджак на плечи - и скорее из цеха. Юлька под заветным топольком. Навалилась плечиком на ствол, чертит что-то по коре ногтем и нет-нет да скосит глаза на дверь. Ждет. Увидела и выпрямилась. Маленькая, чистая, в коротком платьице-татьянке, талия клинышком, ножки аккуратные.
"Ух ты, хрусталик какой! - удивился Сергей. - И почему она мне сперва не понравилась? А не приглядывался потому что".
- Ты чего долго так? Устал?
- Немножко. Пошли?
За проходной на них, будто из засады, налетел ветер. Растрепал прическу, заподнимал подол. Юлька стыдливо прижала юбку к ногам.
- Гроза собирается. Ишь, крутит.
- Пронесет стороной.
Где-то на краю света полыхнула молния, в кромешной тьме проворчал гром. Юлька схватила Сергея за руку.
- Тикаем, наполощет!
По спинам ударили крупные капли, повеяло холодом. Сергей хоть в пиджаке, на Юльке ни шарфа, ни косынки. Над самыми головами взвоссияло и потухло.
Гром громыхнул так, что с деревьев лист посыпался.
Дороги не разбирали. Перемахнули по жидким дощечкам через знакомый ровик, юркнули под навес, прижались к стене. В желобе зажурчала вода.
- Успели. - Юлька, сдерживая дрожь, засмеялась.
Сергей придвинулся ближе к ней.
- Замерзла ведь.
Он расстегнул пиджак, прикрыл ее полой. Прижалась.
- Какой ты горячий, Сережа…
Дождь хлюпал по лужам. Перестали сверкать молнии, стих ветер. Похоже, ненастье зарядило на всю ночь.
- Хорошо, мне огород не поливать.
- А домой как?
- Я дома.
- Тебя не потеряют?
- Потеряют.
Сергей легонько оттолкнул ее от себя. Держится, пригрелась.
- Юля, я пойду, пока стихло немного.
- Иди.
Юлька выбралась из-под полы, зябко передернулась, уткнулась лицом в грудь.
Сергей за подбородок приподнял ее голову, коснулся ладонями ушей. Уши холодные-холодные. Хрящики упругие. Сжал посильнее. Юлька затаила дыхание, опустила ресницы.
"Поцеловать, что ли? А вдруг обидится? Извинюсь".
Нет, ничего, не обиделась. Потупилась только.
- Юль, ты знаешь, какие у тебя губы? Вкуса свежей дождевой воды с железной крыши. У нас в Лебяжке дом под железом был. Я любил пить дождевую воду. А ты?
- Не хочется мне отпускать тебя.
- Не отпускай.
Юлька пожала плечами.
- Слушай, есть рацпредложение.
- Ну.
- Скажем: поженились.
- Сдурел. Женятся разве так?
- Женятся. Я читал. В "Порт-Артуре". Только там она его сагитировала.
- Боюсь. Папка мне жениха с хозяйством ищет.
- Пусть ищет потом.
- Точно! Сережка-а… Он как раз сегодня цеховую картошку караулить нанялся, а мамке лишь бы замуж меня спихнуть. Пойдем.
И она потащила его к калитке. Во дворе, почуяв чужого, зарычала собака, зазвенела цепь.
- На место, Трезор! Иди, не укусит. Да держу, проходи быстрее.
Сергей прошмыгнул на крыльцо.
"Все. Отрезан путь к отступлению".
- Ты только не теряйся, - зашептала Юлька, подталкивая Сергея на верхнюю ступеньку. - Мамка - Таисья Петровна. Она любит, когда ее по имени-отчеству величают. Стучись.
Постучался. Сейчас как попрут мужа кочергой. Вспыхнули щели кухонного ставня, скрипнула дверь.
- Юлька, ты?
- Я, мама. Открывай.
- Шляешься по всей ночи, блудня. Скажу отцу, он тебе… Клацнул винтовочным затвором засов, скрежетнул крючок.
- А это еще кто с тобой?
- Муж. Входи, входи, Сергей.
Куда входить, если от косяка до косяка руки матери, как распятье?
- Здравствуйте, Таисья Петровна. Я… Мы…
- Вижу, что "я", "мы". Милости прошу, зятек нежданный.
Она, как бельевой прищепкой, защипнула пальцами рот, покачала головой и ушла в избу.
- Разувайся, тоже мне, совсем растерялся. Мамка! Ты нам поесть сообрази.
- Нет уж, голубушка, сама соображай теперь.
- Понял? Что я говорила. - Юлька стук-стук, скинула босоножки. Сергей привстав на одно колено, возился со шнурком. Узел. Еле развязал. Перед глазами на светлой полосе из раскрытых дверей металась Юлькина тень.
Сергей переступил порог и затоптался в нерешительности. Видок у него: носки мокрые, следы отпечатываются, брюки грязью уляпаны, пиджак помятый. Муж…
- Здравствуйте, - еще раз поздоровался он.
Таисья Петровна, будто не дочери, а ей жить, приценилась к Сергею.
- Здравствуй, здравствуй, добрый молодец. Садись да скажись: чей, откуда? Давно ли знаете друг друга?
- Д-давно. Почти год. Работаем вместе.
- А мы с ее батькой изросли вместе да три года гуляли, прежде чем пожениться. О-хо-хо. Детушки нынче пошли.
- Ладно, мамка, поздно охать. Ешь, Сережка, да спать.
Юлька силой усадила его за стол, подала ложку.
- Отец придет, он тебе покажет, поздно или рано. Не спросилась, не посоветовалась - привела.
Таисья Петровна пригорюнилась, застигнутая врасплох неизвестно чем: счастьем или горем. Маленькая и нестарая еще, она очень походила на Юльку, как говорят, и голосом, и волосом. И на его, Сережкину, мать. Та тоже двоилась: и сына жалко было, и с мужем столько лет прожила.
- Наелся? Идем спать. Мамка, уберешь тут со стола.
Юлька за руку повела Сергея из кухни в горницу, из горницы в горенку. Знакомая архитектура. У них в Лебяжьем такая же была.
Не зажигая света, Юлька разобрала постель, похлопала, взбивая подушки.
- Отвернись, разденусь.
- Я и так не вижу.
- Нет, ты отвернись.
Прошелестело одеяло, пискнула пружина кроватной сетки.
- Юля.
- Чего?
- Мы ведь даже в любви не объяснились.
- Ну объяснись, какая беда. По-моему, и так ясно. Ложись, не майся. Тоже мне муж.
- Скоропостижно как-то у нас получилось.
- Лучше скоропостижно, чем никак.
Сергей приоткрыл дверь, заглянул в щелочку. На кухне у неприбранного стола, подперев щеку, сидела пригорюненная Таисья Петровна.
…Разбудили Сергея голоса. Один хриплый и злой, другой тихий, виноватый.
- Чьи это выходцы в сенках грязные?
- Ой, отец, боюсь и сказывать. Доченька наша зятька привела.
- Ка-го-о? А ты где была? Где была, спрашиваю. Кто он?
- Парень.
- Само собой не девка.
- С ихней работы какой-то.
- К нашему берегу все что-нибудь да прибьет: не навоз, так щепку. Где они?
- Спят еще, поздно легли.
- Вместе? Я их сейчас обженю…
Стукнул об пол снятый сапог, звякнула пряжка ремня, заскрипели половицы. Шажищи топ, топ. Юлька катнулась к стенке, подтолкнула под себя со всех боков одеяло: дескать на одной койке врозь спали, зажмурилась, притворилась, не дышит.
"Неужели войдет, не постучав?"
Вошел. Тесть лет сорока пяти. Рубаха распущена, рукава выше локтей закатаны. Кость крупная. Глаза тяжелые. И ремень держит.
"Неужели совести хватит сорвать одеяло?"
- Ты что здесь делаешь, молодой человек?
Сергей хлоп-хлоп ресницами, а сказать не знает что:
- Доброе утро…
Вышло глупее некуда. Тесть ухмыльнулся.
- Чего щуришься, кот?
- Не кот, а муж, - подала признаки жизни Юлька.
- Ты помалкивай. Этот муж ночевал да скочевал, родители потом за ворота не кажись. Расписались?
- Не-ет. Пойдем сейчас.
Тесть кинул ремень под кровать, покосился на молодоженов, ушел. Пронесло.
- Таисья! Ты что, как пьяная, из угла в угол шатаешься? Завтрак готов?
- Вставай, - толкнула Юлька Сергея. - Особого приглашения не будет. Умывальник на улице. Иди, не укусят. Да пошевеливайся, отец сердится, когда копаются долго.
Но Сергей мылся долго. Фыркал, гремел соском умывальника. Юлька стояла сзади с полотенцем, торопясь рассказать, какая у них корова дойная, да как звать собаку, да сколько картошки посажено.
На крыльце появился Семен Макарович.
- Ты, зятек, шибко мне тут сырость не разводи. Два пальца помочил, глаза протер - и хорош. Щи остынут.
Блюдо горячих щей стояло на середине стола. Вокруг него четыре ложки с короткими черенками, четыре куска хлеба, четыре рюмки.
- За родство. - Семен Макарович, не чокаясь ни с кем, выпил, понюхал хлеб, тут же откусил его, взялся за ложку, похлебал, вылавливая кубики сала. - Ты… Как тебя… Сергей? Кем работаешь?
- Подручный штамповщика на семитонном. Третьим.
- Знаю, денежный штампишко. А отец?
- Директором элеватора. В Лебяжьем.