ХОЗЯЙКА ЛАБОРАТОРИИ
"Нет, дождь - это не только грязь, - думает Валентина Ивановна, шагая утром степной дорогой к комбинату, - и, может быть, не столько грязь, а и преддверие радуги, и плащ на двоих, и воспоминания юности…"
Беседка на взгорье. Моросит… Она ждет своего Васю. Наверно, после этого полюбила на всю жизнь мелкий дождь и ожидание счастья, несмотря ни на что?
Валентина Ивановна с удовольствием подставляет лицо дождю, пахнущему близким морем.
За поворотом дороги мысли Валентины Ивановны обратились к ее лаборатории. "Ее" не потому, конечно, что стала начальницей этой лаборатории, а потому, что не представляла себя без нее.
Девчонки ее увлекались химией. Даже щеголяют к месту и не к месту химическими терминами. В столовой, наполняя стакан кефиром, Алла Звонарева шутит:
- Смотрите, чтобы не было перелива.
Мужскую парикмахерскую они иронически назвали цехом омыления и настойчиво отсылают туда Панарина, который, кажется, еще ни разу в жизни не брился, но, пожалуй, ради Аллочки пойдет и на этот шаг…
А что может быть увлекательнее постоянных поисков ответов на сотни "почему"?!
Сколько они помучились, добиваясь таких ответов!
Девушек в лаборатории сорок, половина - вчерашние десятиклассницы, и с ними тоже надо отгадывать: "Почему загрустила? Почему нервничает?" Эта область оказалась тоньше самых нежных приборов. Хорошо, что шамекинская практика помогла разобраться в характерах. И не только тех, кто в лаборатории… Очень хочется быть ближе к ним всем. Вот, например, Вера Аркушина. Относится к ней Вера с трогательной доверчивостью: приходила домой, даже показывала письма какого-то кубанского учителя, познакомила со своей матерью. Что может быть дороже такого доверия? Вера - славный человек, но нуждается в закалке характера. В ней есть и смелость настойчивость, только надо высвободить скрытые силы. Правильно сказал о ней Григорий Захарович: "Помочь проявить душевные запасы". А сегодня прибегала смятенная Юрасова, сбивчиво рассказывала что-то малопонятное о Шеремете, о том, что его надо спасать. История полна недомолвок, но в ней надо разобраться и, может быть, действительно поддержать парня.
…У заводской проходной выстроили киоск для продажи газет, повесили почтовый ящик, телефон-автомат - и степь сразу стала обжитой.
Валентина Ивановна поднялась на третий этаж и очутилась знакомом мире колб, эксикаторов, сушильных шкафов.
В коридоре, правее стенгазеты, - обувь, сброшенная с ног: босоножки, чеботы, ботики, туфли… Грязные, чистые, модные, безвкусные, со сбитыми каблуками и аккуратные - тоже свидетельства характеров владелиц.
Человеку новому многое в лаборатории может показаться необычным: железные двери, отгораживающие комнату с огнеопасным жидкостями; покрытые черным лаком бутыли, синеватая щелочь в высоких банках с притертыми пробками.
Валентина Ивановна ко всему этому пригляделась, привыкла, как привыкает учитель к классной доске, хирург - к инструментам операционной, но глаз мгновенно отметил ералаш на лабораторном столе Аллы Звонаревой, небрежность в ее одежде.
- Аллочка, - тихо говорит она, - ведь это же платье могло обойтись и без английской булавки. Вы не сердитесь на меня, но химик - образец аккуратности. Правда?
Голос у Валентины Ивановны негромкий, совсем не начальственный. Звонарева краснеет, кажется, с бронзовых волос ее стекает краска на лоб, щеки, шею.
Нет, конечно, она не сердится. Действительно, из этих мелочей тоже складывается химик. А она хочет им быть. Старательность у нее есть, это не отрицает и Валентина Ивановна. Теоретическая подготовка тоже. А неряшливость - да. И руки какие-то деревянные. Валентина Ивановна права: химия - призвание, ее надо чувствовать. У химика должны быть особые руки - чуткие, как у музыканта.
В кабинет Чаругиной вошла пожилая женщина в темном платке, надвинутом на широкие брови. Плачущим голосом запричитала:
- К вам я… Не думала дожить до такого позора на скате лет: семья рушится…
Валентина Ивановна посмотрела с недоумением.
- Мой-то шалопай у вас работает обеспечером, - пояснила женщина, - не впервой забуряется, а сейчас жену с детьми гонит. Одно заладил: "Меня полюбит на десять лет моложе от тебя. И к тому же образованная". Анжелой звать ее…
Женщина ушла, а Валентина Ивановна в перерыв вызвала Анжелу. Та пришла розовая, свежая, с трудом притушила сияние дерзких синих глаз. Из-под халата, делающего ее похожей на медсестру, виднеется серое, в белых лепестках платье, как оперение цесарочки.
Говорили наедине долго. Анжела возмущенно подергивала пышным плечом:
- Он за мной бегает… Письма сует… А мне не нужен и на столько, - она протянула розовый мизинец, показала на его кончик.
- Мама ваша где живет? - неожиданно спрашивает Валентина Ивановна.
- В Воронеже, - удивленно отвечает девушка.
- А что, если завтра я дам вам отпуск, поедете к ней?
Анжела внимательно смотрит на Валентину Ивановну, понимающе усмехается:
- Только спасибо скажу!
С этим девичьим переполохом нужен глаз да глаз. Конечно, отправка Анжелы мало что изменит, но, может быть, охладит пыл "гусара".
ШЕРЕМЕТ У ПРОКУРОРА
Лешку словно окружил тяжелый туман, через который не пробиться. Ей все время казалось - с Виктором уже что-то случилось. То она представляла себе его встречу с бандитами, их расправу над ним, то мысленно видела идущим под конвоем милиционера.
Может быть, все же Виктору лучше куда-нибудь уехать? Ну, а дальше что? Обманывать всех и себя?
Вера сразу заметила: с подругой творится что-то неладное. Догадывалась, что дело, наверно, в появлении этого Шеремета. Девичьи странности - не замечать чудесных парней вокруг и привязаться к такому. Ох, и глупые ж они, сколько раз ученные жизнью и ничему не научившиеся!
- Лё, ты что-то скрываешь? - допытывается Вера.
- Нет, - быстрее, чем надо, отзывается Лешка и отводит взгляд в сторону. - Ну, я пойду…
С кем же еще посоветоваться? Валентине Ивановне она немного рассказала в самых общих чертах, и та обещала помочь. Но Лешка не могла сидеть сложа руки. Надо было что-то предпринимать. Поговорить с мамой? Разохается, всполошится… Скорее с отцом. Девчонки обычно тянутся к матери, а у них в семье наоборот - Севка, как телок, вертится возле мамы, а она ближе к отцу. Конечно, и маму она любит, но с отцом можно лучше обо всем поговорить. Он если сердится - недолго, и в конце концов понимает, когда надо согласиться.
Да, с папой можно посоветоваться.
Но ведь тайна не только ее. А если рассказать отвлеченно, иносказательно, просто как о житейском случае, узнать его мнение?
После обеда Лешка предложила веселым голосом:
- Папунь Павлович, давай пройдемся, погуляем?
Он посмотрел внимательно: не часто в последнее время предлагала ему дочь прогулки. И назвала его так, как называла в детстве, когда хотела заручиться поддержкой. Бывало, придет он с работы - Лешка тут как тут:
- Папунь Павлович, я хорошо себя вела…
Потом начинает дипломатничать. Мать, видно, запретила во двор выходить, так она к нему:
- Можно на пол-полчасика?
…Они идут своим излюбленным маршрутом - степной дорогой к водному каналу.
Хорошо в степи в этот час: спокойно, вольно, иди да иди навстречу вечерней заре, вдыхай запахи осенних трав. На небе - синее озеро в оранжевых берегах; темно-сиреневое море тянется к этому озеру.
Алексей Павлович шагает молодо, распахнув плащ, приподняв не покрытую голову, обычная сутуловатость его почти исчезла.
"Можно ли рассказать ему историю Виктора?" - напряженно думает Лешка, пытливо посматривая на отца.
Начала она издалека. Но получилось совсем не так, как предполагала, - никакой иносказательности не вышло. Свой рассказ о Виктор его беде она неожиданно закончила словами:
- А он мне очень дорог!
Вот тебе на!.. Алексея Павловича будто кто обухом по голове ударил. И опять подумал, как когда-то: растил, растил, гнул спину в бухгалтерии, работал сверхурочно, и кто-то другой, кто ничего этого не делал, сразу стал и дороже и нужнее.
Или это удел всех родителей?
А если "очень дорогой" изломает ей жизнь? Ведь, судя по рассказу, он совсем не то, о чем мечтали они для дочери: ни образования, ни прочного места в жизни. Хотя разве в этом дело? Разве он с Клавой начинал жизнь иначе? Важен человек. Но у этого человека в двадцать один год такой печальный путь за плечами. Страшно за девочку. Кто то пришел и отнимает ее. Сразу! Ничего еще не сделав для нее. И он, отец, беспомощен. Ну, запретит, накричит. Разве это поможет или что-нибудь изменит?
- Ты что же думаешь… выйти за него замуж? - через силу силу спрашивает Алексей Павлович.
Лешка даже приостанавливается, даже начинает немного заикаться от возмущения:
- Ну вот! Какие вы все, родители, поверхностные! Прямо удивительно! Почему обязательно сейчас же и замуж?
"Фу-у!.. Немного отлегло. Но все-таки лучше поглядеть на парня".
- Почему же Виктор не заходит к нам? - как можно спокойнее спрашивает Алексей Павлович.
- Тебя стесняется…
- Неужели я похож на людоеда?
- Немножечко, - с коротким смешком, лукаво улыбаясь, говорит Лешка.
…Виктор уже несколько раз проходит мимо черной вывески с беспощадной надписью "Прокурор". Представил себе: вот он входит, рассказывает, и тут же его берут под стражу, отправляют в тюрьму. Он ясно видит мрачные стены этой тюрьмы, ее решетки и камеры. Вот тебе и новая жизнь и Лешка! Конец всему!
Но порог с этой черной безжалостной вывеской надо переступить. Надо! Так он обещал Лешке.