- Мы не возражаем против работы, - Седюк сдвинул брови и смотрел блестящими глазами прямо в лицо Зарубину. - Я приехал сюда против своего желания, но для работы, а не на отдых. Но не вижу, чем могу здесь, в Пинеже, помочь. Может быть, заняться вопросом скоростного ращения мха на берегах Каралака? Или проблемой собирания августовского снега в кучи?
- Работать - это, по-нашему, значит: делать то, чего требуют интересы фронта! - желчно сказал Зарубин, снова толкая ногой костер. - А интересы фронта требуют скорейшего пуска нашего завода. Так вот, дорогой товарищ Седюк, речники взяли на себя обязательство провести один лишний караван в эту навигацию. Каралак встанет через три недели, в конце сентября, - им дорог каждый час. Если вы, четыре человека, вытащите хотя бы три сотни мешков и ящиков, вы сократите на час общую разгрузку барж, дадите лишний час речникам. Грузчиков у нас здесь мало. Тот тип, на ваших глазах погубивший шестимесячную норму мяса для взрослого рабочего, - товарищ Парамонов, придется ящик доставать баграми, - он тоже не грузчик, а трубоклад, печник, но мы его приспособили, хотя, кажется, напрасно.
- Что же, предложение вроде подходящее! - лицо Седюка сразу повеселело. - Закусим нашей любимой свининой с горохом и печеной картошкой и до ночи кое-что сделаем.
- Закусывайте. Свинину с горохом вам придется есть долго, ее отпустили полную норму. А картошку скоро придется только поминать добрым словом: Заполярье не приспособлено для этих нежных плодов, а возить издалека в этом году не придется - для технических грузов судов не хватает.
Никто ему не ответил. Костер, заваливаемый снегом, уже не дымил, а парил тепловатым, густым паром. Девушка посмотрела на белый от мха и снега берег, на потемневшую, неспокойную, казавшуюся огромной в туманном полумраке реку и подняла кроткие, измученные глаза на Зарубина.
- Неужели здесь всегда так? - спросила она. - Вот уже три дня, как мы пересекли Полярный круг, и за эти дни ни разу не выглянуло солнце, все время ветер и снег, ветер и снег. Мне кажется, люди здесь жить не могут.
Когда Зарубин отвечал ей, его лицо и голос снова смягчились. Казалось, он боялся огорчить эту уставшую от трудной дороги девушку не только прямым значением своих слов, но и звуком их. Он даже говорил по-другому, не так зло и отрывисто, в его скрипучем голосе слышались осторожная настойчивость и убежденность.
- Здесь не так страшно, как вы думаете, товарищ Кольцова. Люди живут, и неплохо живут, поскольку это возможно в нынешних трудных условиях. Тут есть разные кочевые народы - ненцы, нганасаны, саха, тунгусы, - эти прямо в тундре, в чумах, мы же как-никак в городе, в Ленинске у нас каменные здания… А насчет солнца не беспокойтесь: скоро оно, конечно, скроется, наступит трехмесячная ночь, но потом оно вам надоест - три месяца ни на минуту не слезет с неба. Весна здесь хороша - цветут разные забавные цветы, шумят водопады, парочки гуляют в тундре. Арктика - очень неплохая страна, вот увидите сами.
- Страна неплохая, а все же лучше бы она провалилась к чертям! - проворчал Турчин.
Он слушал Зарубина с недоверием, почти с презрением. Зарубин посмотрел на него, но ничего не ответил.
- Ну, товарищи, мы с вами договорились, - сказал он, - я сейчас сообщу Михельсу - он заведует разгрузкой и укажет вам места. Нам с Парамоновым нужно в депо - оно около станции, в палатках, как и все временные сооружения. Пока прощайте.
Когда Зарубин с Парамоновым отошли - фигуры их неясно выступали в снежном, вес густевшем тумане. - Седюк, словно что-то вспомнив, сложил руки рупором и крикнул:
- Эй, товарищ Зарубин, а сами-то вы давно в Арктике?
Из тумана донеслись скрипучие, отрывистые слова:
- Давно. Третью неделю.
2
Люди, собравшиеся у костра, не были знакомы друг с другом. Отстав от пассажирского парохода, они ехали на разных баржах каравана и почти не выходили наружу - первые дни палубу заливали непрерывные дожди, потом повалил мокрый снег. Два часа назад, в сумрачный, пронзительно холодный полдень, они выгрузились на берег и стали ожидать поезда к месту своего назначения - в заполярный поселок Ленинск. О Ленинске матросы и капитан каравана рассказывали много и противоречиво. По одним рассказам выходило, что улицы Ленинска занесены вечными снегами и бродят по ним белые медведи, а из других рассказов явствовало, что Ленинск, хотя и не обозначенный кружком на карте, - крупный центр, столица Заполярья, город с асфальтированными площадями, театрами и работающими всю ночь ресторанами, единственный город в стране, где не экономят - электроэнергию. Даже здесь, на берегу, несмотря на дорожный инстинкт путешественника, заставляющий людей знакомиться и сходиться, спутники сначала расселись на камнях порознь, словно знакомство могло их чем-то стеснить. Только когда пошел снег, они сошлись у зажженного кем-то еще до них костра и поделились, все еще не называя себя, своей тревогой и горькими мыслями.
Седюк, вытаскивая из костра почти не пропекшийся картофель, сказал с усмешкой:
- Теперь мы точно, можем держать себя свободно - этот замначенаб назвал нам наши фамилии и перезнакомил нас.
Девушка кротко посмотрела на Седюка большими, очень ясными глазами и возразила:
- А мне Зарубин понравился, он хороший.
- Все они хорошие! - непримиримо проговорил Турчин. - Когда отправляли, наговорили семь верст до небес и все лесом, а везли черт знает как. Это что, дело?
Он смотрел на Седюка, словно тот должен был ответить на его вопрос. Обе женщины с удивлением обернулись к Турчину, а Седюк злобно рассмеялся.
- А кому дело до ваших удобств? Скажите спасибо, что вообще доехали, а не остались на пустынном берегу, как случается во время эвакуации. Вы, кстати, знаете, что такое эвакуация? Я эту штуку два раза изучал, могу поделиться опытом. Там не до обид и неудобств, поверьте. Двигаетесь временами под обстрелом с неба, мать бежит в одну сторону, дети - в другую, вагоны взлетают на воздух. А если и нет бомбежки, так тоже не легче: в любой эвакуирующейся партии, - он с гневом и вызовом глянул в лицо Турчину, - найдется трус, паникер или просто дурак, и самое простое дело превращается в дикий хаос. Чуть курица прокудахчет - они кричат: "Самолет!" И все летит прахом: комплектность нарушается, адреса путаются, одни части засылаются туда, другие - сюда… Людей бросают где попало. Что перед этим наша поездка!
Турчин некоторое время молчал, недоверчиво глядя на Седюка, потом пробормотал, отворачиваясь от него к костру:
- Так вы бы шли на фронт - поправлять дела. Может, полегчало бы. Глядишь, и эвакуации прекратятся.
- А я и шел в армию, - неожиданно весело ответил Седюк. - Четыре раза писал заявления и четыре раза получал отказ… Ну ладно, подкрепились, теперь пора за работу.
Уже смеркалось, и огромная, блестевшая темным блеском река обрушивала на песчаное прибрежье не по-речному широкие волны. Михельс, командовавший разгрузкой, оказался толстым человеком в роговых очках. Он страдал сильной одышкой, но, казалось, привык к ней. Громко дыша - со стороны чудилось, будто он не дышит, а шепчет, - он быстро ходил с места на место и во все вмешивался. Выслушав Седюка, он торопливо сообщил, что очень рад, если число его грузчиков увеличивается: ведь первая баржа должна быть разгружена еще сегодня - так приказал товарищ Зарубин. Он, Михельс, знает, что это приказание вздор, сущая нелепость, баржу не разгрузить и за три дня, но он человек дисциплинированный, он выполняет все, что от него требуется, по-военному, не рассуждая. Пусть дорогие товарищи немедленно отправляются на баржу и включаются в аварийный темп разгрузки.
Во время этого разговора с баржи сошел высокий, худой человек в капитанской форме и подошел к Михельсу. Седюк и его спутники с любопытством смотрели на него, они впервые видели этого человека так близко, хотя во время плавания постоянно слышали его голос в рупоре, - это был капитан парохода "Ленин", буксировавшего их караван, известный на Каралаке Дружин, депутат Верховного Совета РСФСР, лучший водник бассейна.
- Безобразие с выгрузкой, товарищ Михельс! - сердито сказал Дружин. - Я требую от пристани, чтоб караван был разгружен за три дня, а вы поставили на выгрузку пять стариков, десять калек и четырех лентяев. Сколько недель вы собираетесь разгружаться?
- Безобразие, - немедленно согласился Михельс. - А что я могу сделать? Это же север, дикое место, ни кранов, ни автокаров - никакой механизации. И потом - нет людей. Или мне самому стать под мешок?
Дружин сказал еще сердитее:
- Если это поможет, становитесь сами. Надвигается зима, мне нужно уводить баржи на отстой. Вот что - я приказал команде повахтно, в полном составе выйти вам на помощь. Распорядитесь, где им становиться.
- Сейчас же всех расставлю, товарищ Дружин! - воскликнул обрадованный Михельс. - А ночью из, Ленинска приедут человек сто для подкрепления - уложимся в ваши три дня.
И, смотря вслед уходившему Дружину, дыша еще громче, словно после бега, Михельс сказал с уважением:
- Орел! Слышали? Всю команду повахтно, в полном составе! Будьте покойны - оба его помощника как миленькие взвалят мешки на спину.
Михельс направил Турчина в трюм - выдавать наружу мешки и ящики, Кольцову и Седюка определил в грузчики, а Романова, как самая пожилая, ушла на склад - помогать в сортировке и оформлении грузов.