Какой прекрасный урок преподал ты мне. Я написала тебе о "Записках Серого Волка", всякие страсти-мордасти, душу отвела и забыла. А ты книгу раздобыл, прочел и увидел все иными глазами - жаждущими чистоты и света. Прости за высокопарность. Меня кильдим поразил, а тебе эстонское слово абиэлу врезалось. У меня же тогда оно мимо глаз прошло. А слово-то какое! Абиэлу - семейный брак. Объединены два слова, как два верных человека, - аби (жизнь) и элу (помощь) - и какой глубокий смысл раскрывается в скучном юридическом термине "супружеская пара". Взаимопомощь ради жизни.
Спасибо тебе, Сережа, что вернул мне это слово, вернее - подарил. Теперь-то не забуду.
Многое, открывающееся мне здесь, останется в душе на всю оставшуюся жизнь. Может быть, в самом деле надо ставить человека в такие вот жесткие условия, чтобы научился он хотя бы думать о жизни. Видимо, бывает добрая жестокость, как это ни парадоксально.
Помнишь, я приводила слова Б. Рассела? Я часто к ним возвращалась, оценивая заново. Нет, не прав знаменитый англичанин. Только коллектив и способен разобраться в тех лежащих близко к сердцу интимных вещах, которые составляют колорит и саму ткань индивидуальной жизни. Только он, исходя из своего опыта, богатейшего опыта, может сделать обобщения и верные выводы. Только он. Человек один на один с собой бессилен. Даже себя понять бессилен.
Я пишу все это не потому, что знаю: письмо мое прочтут прежде, чем отправить тебе. Ни выслуживаться, ни тем паче обманывать не хочу. Я в самом деле поняла.
Нам в воскресенье крутили "Калину красную". Я этот фильм и раньше смотрела, на воле, и повесть читала. Только все иначе виделось, иные чувства и мысли вызывало. Главным было пожалуй простое любопытство. О Шукшине много говорили, хотелось не отстать. А прочла, в кино посмотрела - осталось в душе ощущение неудовлетворенности: чего человек наизнанку выворачивается, кому это нужно в наше время? Что мне было в Егоре? Казалось: на разных планетах живем. А теперь в нем свою жизнь увидела. И Нинка так сказала. Она впервые выступила на обсуждении. Я боялась, что опять ляпнет что-нибудь в своем духе. А она встала, пальцы в волнении крутит, щеки пунцовые, и голос высокий, срывающийся.
- Вы не смейтесь, я в Егоре себя увидела, хоть он и мужик. Одни у нас были дороги. Ох, куда они завести могут. Это ведь только случай, что до мокрого дела не дошло, до вышки. Все могло быть. А теперь вот, после колонии, можно новую жизнь начать. Не весь Егор проигрался, осталась в нем душа. И у меня осталась. Осталась.
Слезы у нее на глазах, и у многих женщин слезы. Даже у Керимовой глаза блестели. Неужто она так близко к сердцу наши судьбы принимает? Сентиментальной ведь ее не назовешь.
Ах, эти "Игори"! Сколько они судеб поломали. Да и сами мы хороши. Больно падки на горькие эти сладости. А скатишься, оглянешься назад - все бы переиначила в жизни, да поздно. Теперь только заново не грешить, подняться над самой собой.
Только не просто это.
Помнишь, я тебе о письмах из поселений рассказывала? Водку там одна кляла. Так вот - вернулась в колонию. Что-то там по пьяному делу натворила. "Как же ты сорвалась?" - спрашивают. А она с ухмылкой: "Видно, не перевоспиталась еще". Отсюда рвутся, а вырвутся - все заново начинают. Вот чего я боюсь.
Потому и хочется, чтобы прошлое заново болью вошло в сердце.
Потому и повесть твою с таким нетерпеньем жду. Это тоже прошлое - и твое, и мое - наше. Ты же огорчаешь меня. Как это можно - для себя? Не стоит на машинистку расходоваться? А может быть, стоит? Может быть, другим это тоже нужно? Вон сколько сразу вопросов. Меня вопросы преследуют, одолеваются - как ребенок: сто тысяч "почему"! Так почему же?
Написала, и вдруг мелькнула догадка (верно ли догадалась): это у тебя спор с Сапаром продолжается, в Нисе начатый, это тебе перед самим собой совестно хоть какую-нибудь корысть извлечь из своего влечения. Но какая же это корысть, если она добром для людей оборачивается? Вот - еще один вопрос. Не обижайся, пожалуйста. Вроде бы не мне тебя учить. Но право же, обидно за тебя. Вспомни притчу о зарытом в землю таланте. Не зарывай, отдай людям все, что имеешь.
Как твои восьмиклассницы? Смотри - не завали на экзамене.
Всего тебе наилучшего, дорогой мой человек.
Твоя Вера.
23 мая.
"На собрании совета отряда предложено ходатайствовать перед администрацией о присвоении осужденной Смирновой В. первой ступени исправления. Рада за нее, что подруги ей доверяют. Она действительно достойна получить индивидуальное звание "Кандидат в передовики труда и быта"".
(Из дневника индивидуальной воспитательной работы начальника 1 отряда лейтенанта Керимовой).
Из дневника осужденной Смирновой В.
"Я и не думала, что так сразу в моей жизни все переменится. Вдруг я стала иметь все, о чем и мечтать-то не могла, - машину, модные тряпки, цветной "телек", самый совершенный "маг". Пришел черед девчонкам сохнуть от зависти.
Летом мы укатили с Игорем, Сапаром и его подружкой (я так и не поняла, невестой она ему была, женой или просто так) на своей машине к Черному морю. Морской паром высадил нас в Баку, и мы покатили сначала по невзрачной, скудной, совсем, как у нас, равнине, а потом - по горным дорогам, обрамленным сказочным кавказским великолепием. И, глядя на эту красоту, понимая, что все вокруг - мое, для меня, для моей радости, я испытывала такое необыкновенное чувство, которое словами не берусь описать, а скажу только, что оно возвышает, наполняет уверенностью и постоянным ощущением вседоступности. У меня голова кружилась от счастья.
Мы отдыхали дикарями - раскинули палатку на берегу, купались до одури, загорали, весело было, беззаботно. И я все время думала, что предчувствия, возникшие весной на хребте "динозавра", не обманули меня.
Но однажды меня внезапно охватил страх. Было это ранним утром. Я проснулась первой, все еще спали. Только-только развиднелось. Тихо было вокруг, один шелест волн доносился с берега.
Накануне мы привезли баранины, жарили шашлык, много пили, дурачились, плясали в одних купальниках при луне. И вдруг Игорь приказал негромко: "Стриптиз!" Я не поняла, а он повторил так же властно. Глаза его были жестокими, требовательными, совсем не пьяными. Подружка Сапара, ее звали Майей, захлопала в ладоши и подхватила: "Стриптиз! Стриптиз! Громче музыку!" Сапар включил магнитофон на полную мощность. Они с Игорем сидели на земле возле затухающего костра и смотрели на нас. Майя судорожно дергалась под музыку, вскидывала руки - они извивались, как змеи, завела их за спину - и лифчик упал к ее ногам. Груди у нее были тугие, не опадали. Ребята взвыли от восторга: "У-у…" Она схватила меня за руку, закружилась, смеясь. Я почувствовала ее пальцы на спине, но не успела отреагировать, - Майя со смехом понеслась вокруг костра, размахивая моим бюстгальтером. Игорь и Сапар снова завопили. А я кинулась в палатку. Игорь пришел следом.
- Ну, чего ты! - спросил недовольно. - Девочку из себя строишь? Надо брать от жизни все…
- Уйди, - огрызнулась я, натягивая до подбородка одеяло.
В эту минуту я его ненавидела.
- Дура, - произнес он с презрением и ушел.
В палатку он не вернулся.
Когда я проснулась на рассвете одна, на меня накатил страх. Озноб бил, я думала, что холодно, натянула поверх одеяла все тряпки, какие были под рукой, но дрожь унять не могла. Мне было страшно лежать в одиночестве, но выйти я не решалась и долго дрожала так, не понимая, что со мной. Хотелось плюнуть на все, "проголосовать" попутной машине и уехать отсюда навсегда. Но у меня даже денег не было. Вчерашний стыд жег, вся моя сущность протестовала против предложенного мне бесстыдства. Я боялась с Игорем встретиться, с Сапаром, с Майей. Что я им скажу, поймут ли они меня? Ведь осуждают же наверняка. И Майку я словно бы унизила: выходит, я лучше. Я в самом деле лучше, только надо ли было демонстрировать это? Обидела ведь девчонку… Все шло так хорошо, а я… Могла бы все в шутку обратить. Силком меня никто раздевать бы не стал. А теперь как будем вместе?
Я боялась и одиночества, и встречи с мужем и друзьями. Мне казалось, что нам остается только одно: свернуть лагерь и вернуться домой. В молчании, во взаимных обидах.
Но тут в палатку заглянул Игорь.
- Уже проснулась? - спросил он как ни в чем не бывало. - Пойдем искупаемся. Море такое теплое.
Страх во мне жил, и я с трепетом подумала, что они меня утопить решили.
Море и в самом деле было теплое, словно парное молоко. Я поплескалась немного и тут же вышла на берег. Утренний воздух показался зябким, меня снова стало трясти. Игорь заметил, засмеялся и сказал:
- Бежим одеваться, мне тоже холодно. Там коньяк остался - лучшее средство от простуды и всего прочего.
О вчерашнем никто не вспоминал. До конца отпуска было по-прежнему весело и беззаботно, хотя я улавливала какую-то натянутость, холодность в наших отношениях. Теперь мы словно бы играли роль - изображали себя какими были до той злосчастной ночи.
А вернулись домой - захлестнули новые заботы, не до этих тонкостей стало. О поездке вспоминалось только хорошее. Я убеждала себя в том, что ничего плохого и не было. Просто выпили лишнего, задурили, с кем не бывает…
У меня последний курс был, дипломную работу надо было писать, а времени нет.
- Ты сама хочешь писать? - удивился Игорь. - Дурная, кто же так делает! Знаю я одного мудреца. Сам без образования, а за определенную мзду даже кандидатские пишет. Дипломную так тебе обстряпает - профессора пальчики оближут.
И верно - к сроку приносит мне папку. Все чин чином, даже на машинке отпечатано.
- Ну, как? - не терпится Игорю. - Ты прочти, прочти…
Прочла.
- А что, я бы пятерку поставила.