У Литейного Васька сошел - припустил к Фонтанке. Маня знает. Маня знает. Этот гусь, Оноре, ей объяснял. Он, наверное, любитель был барышням про себя объяснять. Красавец. Пижон проклятый. И ни разу Ваське не пришло в голову сказать себе: Ну и что? Сиганул парень ласточкой с купола - его дело. Милиция разберется. Может, он прыгун. Может быть, он любит головой о железо. Праздное, Васька, твое любопытство, пустое и нервное. И кто он тебе, Оноре? И не он, собственно, тебя интересует. Не пришла Ваське такая отповедь в голову: мнились ему в поступках Оноре Скворцова измена и подлость.
Во дворе Манином, в узком проходе между поленницами, стоял Манин отец - пальто нараспашку - пинал ногой выступающее из поленницы бревно, может быть задел о него косточкой.
- Извините, - сказал Васька. - Маня дома? Может, она про Оноре знает?
Медицинский полковник взял Ваську за ворот, дернул к себе, продышал в лицо коньяком:
- А, сукин сын. На ловца и зверь бежит. Не знает она про твоего идиота Оноре. А вот я про тебя знаю. Я по глупости на него думал. У него профиль - бронза. Но Маня же мне сказала. Подлец Негодяй
- Почему негодяй? - спросил Васька, оторопев.
- Ну, а беременна она, негодяй, от кого? От архангела Гавриила? - Полковник дышал тяжело, сипло.
Ваське бы промолчать, но он психанул - заорал:
- Чихал я на твою Маню Не мой размер Полковник тряхнул Ваську сначала не сильно, потом посильнее, потом ударил его спиной о поленья.
- Грязь уголовная.
Васька был слабым после вчерашнего.
- Кто вам это сказал? - спросил он, икая - полковник бил и бил его о поленницу. - Это вам Маня сказала?
- Нет, дева Мария - Полковник забирал в кулаки Васькин ворот, удушая его.
Пора бить, - уныло подумал Васька, прижатый к дровам, представил рыхлый живот полковничий и свой сизый кулак, входящий в этот живот, как в тесто. - Облюется же - некрасиво. Васька почувствовал что-то жесткое в заднем кармане, он давно эту, жесткость отметил, но сейчас вдруг сообразил - вспомнил: вальтер Васька вытащил пистолет, ткнул им полковнику в брюхо, не такое уж рыхлое, и тихо сказал:
- Застрелю.
Полковничья ярость уже шла на убыль. Он разжал пальцы.
- Убивай, уголовник. А кто твоего ребенка кормить будет? Ты? Я же на ваши вшивые курсы ходил, интересовался тобой. Мне объяснили радостно: урка, сказали, говнюк.
- Застрелю, тятя, - Васька снял вальтер с предохранителя. - И спрячу тело в дровах. Полковник попятился.
- Ух, - сказал. - Тошно. В общем, так - чтобы я тебя больше не видел. И что Маня в тебе нашла?
Маня, Маня… - бормотал Васька, разглядывая клодтовских лошадей. Но думал он не о Мане: Почему, собственно, лошадей? - думал. - Тут ведь и парни есть - встающие на ноги. Все ошибаются, говоря: Ах, клодтовские кони А Маня? А что Маня? - Васька вдруг засмеялся громко. - Ну, сучка, не могла, видите ли, своему папашке дворянину-полковнику про матросика рассказать, про мешок картошки. Парень с курсов интеллигентнее. А матросик - клопик. Отомстила она ему. А он и не ведает.
Медленная пришла к Ваське мысль:
Значит, Маня, дура, решила ребенка оставить? Зачем ей? Ей же учиться. Ну и замуж. А я зачем без отца?..
Васька почесал щеку стволом вальтера и замер, приходя в себя. Потом подошел к перилам моста, слегка перевесился через них и неторопливо так, как бы нехотя, разжал пальцы.
- Ты что выбросил? - раздалось у него за спиной. Васька обернулся - милиционер стоит молодой, любопытный.
- А ты что подумал?
- Вроде бы пистолет.
- Ага, - сказал Васька. - Камень. - И пошел к Литейному на остановку.
Вскоре после демобилизации Васька встретил во дворе Веру. Она обрадовалась ему как родному. Обняла. Прижалась. Даже всплакнула.
На следующий день Васька понес ей банку тушенки.
- Верка, я тебе вот что принес, - сказал он в дверях. - А то ты какая-то бледная.
Вера улыбнулась, приложила палец к губам и кивнула на плотно прикрытую дверь комнаты - оттуда доносилась музыка и хмельные мужские голоса.
- У меня все-все есть. - Вера метнулась в кухню, принесла на ладони плитку шоколада. - На. Ты всегда любил сласти - Она встала на цыпочки- и поцеловала Ваську в ухо, едва коснувшись губами, будто шепнула ему что-то, будто доверила ему секрет. - Я тебя не приглашаю - они все чины, тебе с ними будет неловко. Я знаю. У меня опыт.
- Смотри, Верка, возьми на завтра. Правда, ты бледная.
Вера засмеялась и вытолкала его.
С Верой Васька учился с третьего класса. И все годы она была не то чтобы самой красивой, на эту тему шли споры, но самой привлекательной девчонкой. И самой доброй. Ничего не стоило выпросить у Верки завтрак, или деньги, или чистую тетрадку. Когда Вера получала хорошую отметку, радость ее была такой подлинной, такой чистой - диво Учителя, чтобы получить удовольствие от ее радости и дать насладиться классу, зачастую вместо полагающейся тройки ставили ей четверку.
Некоторые девочки из воображал называли ее дурой. Она и сама о себе говорила: Дура я, дура набитая, дура ветвистая - котелок с дыркой.
С шестого класса пошли влюбляться в Верку старшеклассники - отбоя от них не было. Ну, а с восьмого и далее поджидали Веру у школы курсанты всех родов войск, студенты, спортсмены. Друзья-одноклассники были вынуждены ее заслонять толпой, отжимать, отводить, уводить через окно мужской уборной и взывать к совести кавалеров: Женихи чертовы, дайте ей школу кончить. Ей же уроки готовить нужно. Ее из-за вас, кобели, в комсомол не принимают. На собраниях Веру критиковали - чтобы одевалась скромнее. А одевалась она, если разобраться, скромно, но почему-то очень красиво, без морщинок и лишних складок.
Она и сейчас такая была, словно только что из-под душа.
По вечерам, подойдя к окну, Васька видел Веру, склонившуюся над штопкой чего-то женского. Она, как бывало в школе, все время сдувала падавшую на глаза прядку волос. Почувствовав, что на нее смотрят, Вера поднимала голову, искала глазами по окнам и, разглядев Ваську, улыбалась и махала ему рукой. Но чаще окна ее квартиры были зашторены.
Анастасия Ивановна в ответ на Васькины вопросы о Вере молчала, а если он наседал, поджимала губы.
Васька работал и пел. Богатыри полыхали на стенах. Стены стали похожими на зеркала.
Васька осунулся. Анастасия Ивановна, глядя на его галерею, морщилась.
- Их бы к вам, в Эрмитаж, - заявлял Васька нагло. - К Рембрандту. Думаю, устояли бы. Сережа Галкин заходил. Говорил:
- Работаешь? Не буду мешать. - И направлялся к Анастасии Ивановне.
- Правильно и похвально, - одобрял его Васька. - Будешь ей вместо сына. Она на меня метила, но я ей по возрасту не подхожу и по аппетиту.
Как-то дня через три под вечер Васька услыхал зов - Вера махала ему рукой.
- Вася, а Вася, зайди ко мне. Прямо сейчас. Васька пошел.
Вера встретила его в открытых дверях, пританцовывая от нетерпения.
- Что у тебя? - спросил Васька. - Горит, что ли?
Вера втащила его в квартиру, в свою комнату. Соседка Верина парикмахерша Мария Леопольдовна погибла в блокаду, ее комната была опечатана. В Вериной комнате, большой, квадратной, с двумя окнами, ничего не изменилось, только мебель шикарная - обалдеть - как бы поблекла. Буфет, подпирающий потолок, резной, весь из рыцарей, рыцарских колетов, шлемов, перчаток и даже перьев, потрескался. Из этого буфета все мальчишки во дворе мечтали выпилить по кусочку на память. Зеркало в золотой раме потускнело. Но прибавилось в комнате тряпок: цветастые шарфы и косынки валялись в креслах, кровать двуспальную родительскую, степенную, теперь обволакивало золотое трофейное покрывало; но прибавилось ярких коробочек и флаконов, запах стал другой - сладкий, тогда как раньше пахло уксусом - у Вериной мамы были мигрени.
- Ну, че? - спросил Васька еще раз.
- Ликеру хочешь? - Вера достала из буфета бутылку. Посмотрела на свет, взболтнула. - Он мне предложение сделал.
- Кто?
- Георгий. Ну, тот моряк, с которым я танцевала танго. Я специально шторы не задергивала, чтобы ты видел. Ты его разглядел? Он тебе нравится? - Вера поспешно и тревожно ухватила Ваську за лацканы пиджака, на цыпочки стала - ее глаза почти вплотную приблизились к Васькиным.
- Ничего вроде, - сказал Васька. - Намекнула бы, я бы подробнее рассмотрел.
- Я его все время к тебе лицом поворачивала.
- Через тюль плохо видно… Да нет, нормальный моряк. Высокий. Майор.
- Капитан третьего ранга. Вася, ты будешь свидетелем с моей стороны.
- У тебя же должна быть девушка.
- Не получается. Девушка будет с его стороны - сестра. И не нужны с моей стороны девушки, кто они мне? С моей стороны - ты.
- О чем разговор, если надо.
Васька подошел к окну.
Отсюда, с этой стороны двора, он видел свой дом после войны впервые. Вон его окна: одно голое темное, другое завешено пожелтевшей газетой - еще не мытые. Анастасия Ивановна грозила помыть, но забыла, обидевшись на него за то, что память об Афанасии Никаноровиче он блюдет плохо: А ведь Афоня тебе как отец был. Больше, чем отец-то, - он тебя делу учил. Нет за его окнами его матери. Он есть - вот он, а ее нету…
Васька поднял глаза к мансарде - два окна Нинкиных.
Вера взяла его за руку.
- Говорят, она ушла на концерт и не вернулась. Тогда еще концерты в филармонии давали. Несчастный наш дом…
- Это почему? - спросил Васька, медленно к ней повернувшись.
- Вон в доме четырнадцать людей и с фронта больше возвратилось, и в блокаду погибло меньше. У них даже малыши во дворе бегают.
- Ты любишь его? - спросил Васька.