Звено Цыганкова появилось над полигоном через несколько минут. Оно атаковало не с ходу, как Ефимков, а сделав предварительно круг, но в действиях летчиков были и стремительность и точность.
- Атаковали отлично, - оценил Мочалов. - Но, - он поглядел на часы и неодобрительно поморщился, - расчет времени группа не выдержала, удар по цели нанесен с опозданием.
Когда гул удаляющихся самолетов смолк, майор вместе с Ломовым и двумя солдатами поспешил к мишеням. На снегу валялись мелкие щепки. Полигонщики стали отыскивать пробоины. Звено Ефимкова стреляло снарядами красной окраски, Цыганкова - желтой. Мочалов развернул лист со схемой расположения мишеней и отметил, в каких местах были сделаны пробоины. Число попаданий в обоих случаях давало право поставить группам "отлично". У Цыганкова на одно попадание было больше. Но Мочалов нахмурился и, обращаясь не то к Ломову, не то к самому себе, недовольно заметил:
- Нет, это не мелочь. Дальше так дело не пойдет. Будем серьезно говорить на разборе!
Покончив с делами, он попрощался с Ломовым и улетел в Энск.
Разбор полетов назначен в классе практической аэродинамики. Короткий зимний день уже на исходе, и в окна вливаются последние, особенно яркие солнечные лучи, будто стремящиеся отдать земле и людям всю силу своего негреющего света. В классе несколько узких, длинных, выкрашенных в коричневый цвет столов, с приставленными к ним высокими круглыми табуретками, черная доска и десятки нанизанных на специальную вешалку схем. Летчики эскадрильи расселись за столами.
Распахивается дверь, и в класс входит Мочалов. Офицеры мгновенно поднимаются.
- Товарищ командир, летный состав эскадрильи собран по вашему приказанию на послеполетный разбор! - голос адъютанта Нефедова звучит гулко.
Выслушав рапорт, Мочалов удовлетворенно кивнул головой.
- Товарищи офицеры…
Летчики сели. Майор подошел к схеме полигона.
- Итак, товарищи офицеры, сложность сегодняшнего задания заключалась… - Мочалов заговорил спокойно, ровным, негромким голосом. Летчики слушали его внимательно. Мочалов знал: сейчас они будут запоминать и взвешивать каждое слово, ни одной фразы нельзя произнести не обдумав. Стоит ошибиться в оценках, расхвалить чей-нибудь неудачный маневр или не сказать о мастерски выполненной атаке, и это возникшее внимание сменится недоумением и даже разочарованием. Опять в памяти всплыла последняя встреча с Зерновым. Мягко, по-отечески, генерал поучал: "Быть хорошим командиром нелегко". Мочалов посмотрел на летчиков.
- Перехожу к оценке полета, - сказал он после небольшой паузы, - оба звена действовали без ошибок в технике пилотирования. Лучшей оценки заслуживает звено капитана Ефимкова. Сидите, товарищ капитан, - махнул он рукой, видя, что Кузьма Петрович намеревается встать. - У капитана Ефимкова всем предлагаю учиться искусству маневра, стремительности атаки. А главное - Ефимков вышел к цели за две минуты до времени нанесения удара и успел точно по плановой таблице поразить мишени. Попадания отличные. Звено Цыганкова, - с ударением произнес майор фамилию старшего лейтенанта, - по слетанности замечаний не имеет. Маневр тоже был построен отлично. И попаданий на одно больше, чем у группы Ефимкова. И все-таки не могу вывести отличную оценку. Несмотря на меткий огонь, ставлю всего-навсего "хорошо". Если выражаться школьным языком - "четыре с минусом".
Цыганков, сидевший за первым столом, беспокойно задвигался.
- За что же минус?
Мочалов прошел вдоль стола, раздельно проговорил:
- Старший лейтенант Цыганков, в какое время вы должны были атаковать цель?
- В девять сорок.
- А во сколько атаковали?
- В девять сорок три.
- Следовательно, с трехминутным опозданием?
- Так точно, товарищ командир, - подтвердил Цыганков. - Один из моих ведомых при выруливании и пристраивании задержался.
- Вот за то, что удар по цели был нанесен с трехминутным опозданием, я и снижаю общую оценку.
- Но ведь всего три минуты! - подал голос Спицын.
Мочалов метнул в его сторону недовольный взгляд.
- Командира перебивать не положено, - сухо заметил он.
- Слушаюсь, - привстал лейтенант, не опуская упрямых карих глаз под встречным взглядом Сергея. Майор вспомнил: в сегодняшнем полете Спицын шел рядом с Цыганковым и не отрывался от него во время разворотов и пикирования ни на метр. Лейтенант, что называется, играл машиной. Горячность летчика Мочалову тоже понравилась. Чем-то она напомнила ему собственную юность, первые годы службы в авиации. Майор заговорил мягче:
- Вы, лейтенант, вероятно, полагаете, что трехминутное опоздание с появлением над целью - мелочь? - Мочалов на минуту задумался. В памяти всплыло бурое поле фронтового аэродрома под Ржевом, сухие осенние листья на рулежных дорожках, и Сергей почувствовал - нет, не может он сейчас не рассказать об этом. - Вы жестоко ошибаетесь, лейтенант Спицын, - строго произнес он. - Три минуты в авиации не мелочь. Вспомните, какое расстояние проходит ваш самолет за три минуты? В бою три минуты могут решить успех. В сорок втором году из-за того, что прикрывающие нас истребители опоздали на четыре-пять минут, я потерял своего любимого командира капитана Голубева. Каким это было для всего истребительного полка суровым уроком!.. Летал я в ту пору на "Ильюшине". Нам, штурмовикам, поручили взорвать крупный склад за линией фронта. С истребителями прикрытия мы должны были встретиться при подходе к переднему краю, они взлетали с другого аэродрома. По неизвестным причинам истребители опоздали, и не намного, на четыре или пять минут. Возможно, и у них, как сегодня у Цыганкова, кто-то из ведомых задержался на выруливании, или не пристроился вовремя, всяко могло случиться. Мы появились над целью вдвоем с командиром, и были атакованы шестью "мессершмиттами". Им удалось сбить моего командира… - Мочалов машинально взял в руки белый мелок, лежавший на столике руководителя занятий, крепко сжал его между пальцами. - Хороший был у меня командир, товарищи офицеры. Душа-человек! У него песня была любимая: "Раскинулось море широко". Ох, и здорово ее пел! Весь полк заслушивался. Первые шесть раз водил он меня, неопытного, необстрелянного, в бой. Бывало, в небе от зениток туча: и "эрликоны" бьют и крупнокалиберные, а капитан Голубев по радио подбадривает в самую, казалось, для тебя тяжелую минуту: "Иди с маневром, ни черта не возьмет!" или: "Отверни вправо, слева зенитные разрывы, а не бенгальские огни". Красивый был капитан Голубев, белокурый, стройный. Жена у него осталась в Омске. Как он ее любил! Ни на одну медсестру не заглядывался. Если в бой летел, - в планшете с одной стороны карта, с другой фотография Лены… Так и погиб с этой планшеткой из-за четырехминутного опоздания истребителей. Крикнул мне по радио: "Идем в лобовую, не устоят!", и первым бросился на "мессеров". У "Ила" передние огневые точки мощные. Вы знаете. Длинная очередь - и один "мессер" кувырком вниз. Но в это время вторая пара зажгла его. "Сережа, прощай, - услышал я голос Голубева, - расскажи Лене!" Внизу по шоссе шла колонна танков. И он в нее с высоты, объятый пламенем…
Мочалов сжал губы, глубоко вздохнул. Говорить было трудно.
Никто из летчиков не шелохнулся.
- Нет вопросов? - спросил Мочалов. - Тогда разбор полетов закончен.
Молча, без обычных шуток и переговоров покидали летчики класс. Курчавый Спицын задержался, взволнованно глянул на командира эскадрильи.
- Товарищ майор, вы меня извините за необдуманную реплику.
- Ничего, Спицын, - улыбнулся Сергей. - На ошибках мы учимся.
Видавшая виды черная командирская "эмка", подпрыгивая, неслась от аэродрома к авиационному городку. Водитель включил "дворник", и тот со скрипом забегал по смотровому стеклу, сбрасывая налипающие хлопья снега. Примерно на половине пути между аэродромом и Энском подполковник Земцов заметил одинокую фигуру. Офицер шел ссутулившись, очень медленно, о чем-то, по всей вероятности, задумавшись. Услышав за спиной хриплый сигнал, он поспешно метнулся к обочине. Земцов приказал водителю затормозить и, распахнув дверцу, высунулся из машины.
- Цыганков! - окликнул он, узнав в пешеходе старшего лейтенанта, с которым еще не встречался в этот день. - Садитесь, подвезу!
- Спасибо, товарищ подполковник, - смахивая с лица кожаной перчаткой снежинки, отказался Григорий. - Я пешочком по воздуху дойду.
- Этак вы на обед опоздаете, - возразил Земцов. - Забирайтесь-ка в машину да меньше философствуйте. - Командир полка пытливо вгляделся в его осунувшееся лицо с погрустневшими черными глазами и появившимися под ними тенями. - Что-то не нравится мне ваш внешний вид, Цыганков. Чем огорчены?
- Ничем не огорчен, товарищ командир, - вяло ответил старший лейтенант.
- Не огорчены? - нахмурился Земцов. - Ну, Цыганков, вы относитесь к числу тех, кому трудно скрывать свое внутреннее состояние. - Земцов дождался, пока Цыганков сел в автомобиль, и опять спросил: - Так в чем же дело? - выпуклые глаза подполковника сверлили офицера. - С полетами у вас все в порядке, с партработой тоже. Дома что-то неладно, Гриша. Верно я угадал или нет?
Цыганков опустил подбородок на грудь, задумался и вдруг признался Земцову так и легко и просто, словно речь шла о чем-то самом обыденном:
- Неладно, Михаил Макарович.
- Выходит, угадал.
Машина остановилась у входа в летную столовую. Земцов боком вылез и, широко расставив крепкие ноги в меховых унтах, ждал, пока выйдет Цыганков.
- Словом, Гриша, идем обедать, а за обедом поделишься со мной своим горем, - переходя на "ты", решительно сказал подполковник.
Земцов приехал в столовую прямо с аэродрома. Войдя в опустевший зал, он снял с себя меховую куртку, повесил на вешалку шлемофон и планшетку.