Свадьба была веселая, шумная, с тостами под крики "горько", с шутками и песнями. Пели и "Калинушку", и "Ой, за гаем, гаем", и "Ох ты, сердце, сердце девичье". Подполковник Оботов играл на двух оловянных, ложках "русскую", а Кузьма Ефимков, подбоченившись, высоко выбрасывая вверх носки сапог, лихо пошел вприсядку. Старший техник эскадрильи Скоробогатов принес дюжины две самодельных бенгальских огней - устроили пышный фейерверк. В одиннадцать все вместе гурьбой отправились к Ефимковым. Галина Сергеевна открыла дверь и опешила: нахмурившись, посмотрела на Кузьму.
- Разве этот злодей предупредит когда вовремя! - обратилась она к неожиданным гостям.
Ее успокоили, устроили складчину, командир второй эскадрильи капитан Андронников, имевший собственный "Москвич", съездил в город и привез из дежурного "Гастронома" вина и закусок. Была суббота, и подполковник Земцов, исполнявший обязанности тамады, разрешил офицерам посидеть до половины второго. Ровно в час ночи он предложил гостям налить по последней рюмке вина и шутливо, но так, что все почувствовали серьезность, провозгласил:
- А теперь, дорогие товарищи, чокнемся в самый последний раз за здоровье новобрачных, и я, как тамада, разрешу себе спеть "Застольную", потом по домам. Мои летуны должны знать меру. Завтра отдых, в понедельник полеты. Итак, "Застольная" Бетховена.
Земцов пел с подъемом. Гости восторженно аплодировали, а Кузьма Петрович Ефимков трубным, но отнюдь не музыкальным басом даже попытался подтянуть:
Последний в дорогу…
- Вы просто второй Михайлов, - стараясь всех перекричать, тянулась к Земцову Валерия.
- Благодарю за комплимент, - смеялся подполковник, - если спишут из авиации, сразу еду в Большой театр и представляюсь: "Бас Михайлов энского гарнизона".
А позднее, уставшая от этого вечера, но счастливая, полная новых впечатлений, расплетая в полутемной комнате, перед зеркалом, волосы, Валерия говорила мужу:
- Какие у тебя хорошие товарищи, Гришук! Мы с тобой дружно жить будем, правда?
- Сто лет проживем и не поссоримся, - серьезно отвечал Цыганков.
Но прошел месяц, и его молодую жену словно подменили. Куда девалась бурная стремительность движений. Зеленоватые глаза потускнели, накрашенный рот стал брезгливо морщиться. Если Григорий, возвратившись с аэродрома, начинал рассказывать о своих новостях, она зевала и прерывала его:
- Ах, Гриша! Скучные новости. Пойми - мне тесно в Энске. Здесь люди такие же скучные, как и стандартные дома, в которых они живут. Куда ни погляди - тоска. Мне надоело слышать в магазине полковые сплетни и добродетельные разговоры о семейном уюте. Пресно все тут. Ни одного интересного знакомства, ни одной яркой личности. Да и стаж медика скоро я потеряю.
- Лерочка, - робко возражал Григорий, - чтобы не потерять стаж, ты бы могла устроиться на работу хотя бы в нашу санчасть.
- В санчасть? - переспрашивала Валерия с недобрым огоньком в глазах. - Быть старшей сестрой или фельдшерицей? Лечить чесотку у какого-нибудь рядового Сенькина и катар желудка у интенданта Сысойкина? Нет, уволь. Это бы означало совсем растерять свои знания. Пойми, для врача-стоматолога здесь убогая практика, а я о кандидатской диссертации мечтала. Да, мечтала!
- Лера, - тихо настаивал Цыганков, - в городе при металлургическом заводе есть большая поликлиника…
- Спасибо, - резко обрывала Валерия, - заведи сначала собственную "Победу". Я не хочу ездить ежедневно по восемь километров в город и обратно да еще ожидать при этом на морозе по часу автобус…
По утрам Валерия подолгу валялась в постели, курила и тоскливо смотрела в затуманенное зимнее окно. Она могла целыми днями просиживать в квартире, читая старинные романы, которые время от времени ей доставали соседки. Два-три раза в день она причесывалась у зеркала и меняла длинные разноцветные халаты.
Однажды Цыганков разбудил ее перед уходом на аэродром.
- Лерочка, разогрей, пожалуйста, кофе, - просительно заговорил он. - Мне на полеты надо торопиться, времени в обрез, а я еще не брит.
- Да что ты, Гришук! Разве сам не сможешь, - ответила она сердито, - обязательно понадобилось разбудить.
- Ну ладно, ладно, я сам, - примирительно проговорил Цыганков. Уходя, он с тяжким вздохом махнул рукой.
- Эх! - вырвалось у Григория.
За четыре месяца жизни в Энске у Валерии не появилось ни одной подруги. Ко всем местным женщинам она относилась свысока. Их наряды казались ей безвкусными, а сами они - хлопотливыми, бессодержательными "клушами". По воскресеньям сидеть дома надоедало. Валерия изредка выходила с мужем прогуляться по Энску. Она проходила по единственной улице военного городка ленивой походкой праздного человека, высоко подняв голову, увенчанную модной шляпкой, с вызывающе, приподнятым пером. Зябко куталась в модную шубку и беспощадно повторяла:
- Какая тоска, какая скука зеленая.
За время своего пребывания в Энске Валерия приобрела неважную репутацию. Жители, разумеется, наперечет знали друг друга, и заносчивость Валерии заметили быстро.
- Нет, это птица заморская, - сказал однажды ей вслед Пальчиков, - такая в Энске долго не задержится. Улетит по весне и метеосводку у Цыганкова спрашивать не станет.
- Тебе бы такую в жены, - недружелюбно буркнул шедший рядом с ним Карпов, - а то ведь надо - какому серьезному человеку досталась!
- Что? - воскликнул Пальчиков. - Мне? Да я бы с такой и на необитаемом острове жить не стал.
С невеселыми думами добрел Григорий Цыганков до своей квартиры. Он долго топтался у входа, сначала обивая снег с унтов, потом стараясь попасть в темноте тонким ключом в отверстие английского замка. Валерия сидела за вышиванием у маленького столика в своем любимом кимоно, расцвеченном крупными бордовыми розами. Она недавно выкупалась и была свежая, благоухающая, с папильотками в светловолосой голове. Большую лампу выключила, горел только ночник, распространяя розовый полусвет. Просторная комната, в которой они жили, была тесно заставлена мебелью. В углу стоял дорогой трельяж орехового дерева, всегда застланный красивой салфеткой, на которой в строгой симметрии, как боевые порядки пехоты перед наступлением, застыли все непременные спутники Валерии Николаевны: коробочки с белой и розовой пудрой, баночки с кремом, удаляющим морщинки под глазами, тюбики с китайской губной помадой. В комнате всегда господствовал идеальный порядок, но от него так и веяло праздностью…
Григорий положил шапку-ушанку на радиоприемник, но тотчас же снял и даже посмотрел, не осталось ли от нее капель. Потом несколько секунд постоял молча, выбирая, куда бы лучше ее положить, и, наконец, положил на шкаф.
- Опять ты поздно, - зевая, сказала Валерия.
- Дела, Лерочка.
- Я каждый день слышу одно и то же, Гриша, - решительно перебила она, - дела, бюро, собрания. Право, это не ново. У Земцова, очевидно, тоже дела. Однако он вернулся час назад. Я видела, как в его комнате зажегся свет. Ефимков на санках повез катать своего малыша. Ваш Спицын проехал мимо окон на лыжах с какой-то девушкой. Все дома, а у тебя дела…
- Я задержался в солдатской казарме, - пояснил Григорий. - Нужно было побеседовать с младшими авиаспециалистами. Знаешь, какой интересный вопрос задал мне моторист Новиков…
- Ох, Гриша! - воскликнула Валерия и даже привстала, отодвинув в сторону вышивание. - Ради всего святого, не впутывай ты меня в эти примитивные агитки. Я не о том хотела с тобой сегодня поговорить.
Григорий подошел к тахте, устало опустился на нее. Тугие пружины почти не продавились.
- Послушай, Гриша, - вкрадчиво начала Валерия, - после майора Мочалова и капитана Ефимкова ты третий человек в эскадрилье. Правильно я говорю? Теперь давай рассудим. Ты честно прослужил в Энске около четырех лет. Сколько же ты собираешься еще сидеть в этой дыре? Всю жизнь? Гриша, пойми, - она опустилась рядом с ним на тахту, - нельзя допускать, чтобы жизнь управляла тобой. Нужно самому брать ее в руки. Разве ты не достоин выдвижения с переводом в какой-нибудь настоящий город или поездки на учебу в Москву! Почему, например, ты не можешь поговорить с тем же Земцовым о поступлении в академию? Как бы мы хорошо зажили в Москве! Папа дал бы нам одну комнату, я бы поступила работать в клинику.
Цыганков притронулся к ее теплой руке, грустно улыбнулся.
- Ты даже не спросила, обедал ли я сегодня, а сразу переходишь в генеральное наступление.
Валерия отдернула руку, взгляд ее стал холодным.
- Обеды, завтраки, ужины! Можно ли только об этом говорить в те короткие часы, которые ты проводишь дома!
- Можно, Лера, - жестко сказал Григорий. - Если днем было два полета и ты наболтался на высоте восьми тысяч метров, а потом опоздал в столовую, то можно. Что же касается твоих вопросов - ясность в них внести действительно нужно. Я уже говорил с Земцовым. Место в академию в этом году нам дадут только одно. Земцов считает, что в первую очередь нужно послать командира эскадрильи капитана Андронникова.
- Мало ли что считает ваш Земцов, - вспыхнула Валерия. - Что такое Земцов? Почему ты так легко уступаешь это место? Почему ты, например, не можешь написать в конце концов папе и попросить, чтобы нас перевели отсюда!
- Это было бы в высшей степени нечестно, - заволновался Григорий и отодвинулся от нее. - Об этом и не говори! На такое письмо моя рука не поднимется. Посуди сама, Лера, меня уважают, считают неплохим летчиком, я секретарь партийной организации, должен руководить коммунистами. И вдруг я стану ныть: "Товарищи, переведите меня из Энска в Москву, моя жена истосковалась".
Валерия вскочила и нервно заходила по комнате.