- Следовательно, не мог он промахнуться?
- Из тихой бухточки последний раз стрелял он, из уловца!
Коровин нахмурился и прекратил расспросы. Потом дал прочитать Игорю свою запись и попросил расписаться. Игорь поставил размашистую подпись, похожую на те, которые оставлял на бумагах отец. Расписалась и мать, дрожащими буквами, вкривь и вкось.
- До свидания. - Коровин щелкнул замком портфеля и усмехнулся, заскрипев ремнями. - Смышленый сын растет у Петра Васильевича. Отца не подведет...
Он отдал честь матери и скорым шагом направился к двери. Вместе с его бодрым военным шагом вдруг растаяла уверенность. Во всем доме нависла вязкая тишина. Игорь снова заходил из комнаты в комнату.
- Сходи за хлебом, сынок, - услышал он голос матери.
- За хлебом? - спросил Игорь, останавливаясь на полшаге. - А Феня?
- Теперь все самим придется делать, - ответила мать и развела руками. - Как говорила Феня: от сумы и от тюрьмы не зарекайся... Так оно и выходит, однако.
- Ладно паниковать! - прервал ее Игорь. - Давай деньги.
Он снял с гвоздя кепку и надвинул ее на глаза. Потом взял протянутую матерью десятку и вышел из дому.
Над витимскими гольцами клубились сизые дождевые тучи. Они набегали на город, омывая его дождем. А из города выползал туман. Клочки его соединялись в белесые пласты, которые стлались над тайгой и по склонам тянулись к тучам.
Игорь брел по грязи, радуясь ненастной погоде. Было немного прохожих, и он благополучно добрался до магазина. Перед крыльцом натянул кепку на самую переносицу. Открыл дверь.
- Кто последний? - спросил он, изменив свою мальчишечью фистулу на басок.
Его не расслышали. Очередь гудела, будто здесь был не магазин, а целый рынок.
Игорь спросил громче.
- Я, паренечек, я, - ответила старуха в плюшевой тужурке.
Заняли очередь и за ним. Игорь увидел, что его не узнают. Все заняты разговором.
- Надо ж, стрелять в живых людей, как в собак, - плакалась старушка в плюшевой тужурке, - а еще начальство!
- Говорят, в упор стрелял, - басил дед в шинели пожарника.
- Человека убить что палец уколоть, - встряла краснолицая женщина, давно порывавшаяся сказать свое слово. - О-о-ох, люди пошли: из-за железки горло перервут.
- Не верьте, бабы, - пискнула молодайка и пристукнула белыми чесанками в галошах. - Мой грит: они сопротивление оказывали...
- А-а-а, - зашумела очередь. - Они-то не стрелили, а он стрелил...
- Васька, кому он зло мог принести?
- Надо было на месте сидеть, не искать сомнительного фарту...
- Брось, Мотька, твой у Бандуреева пятки лижет.
- Начальство оправдываешь, Мотька!
- Васька, он все жилу кичился открыть.
- За ней и побежал, за коренной жилой.
- А полуглиссер зачем угнали управленческий?
- Они гоняют - им ничего, и на охоту, и на рыбалку, а людям по делу съездить - шиш под нос!
- Спросить надо было, а не самовольничать!
- Попробуй спроси!
- Погонят и еще дадут!
- Шмеля жалко - посадят если...
- Тогда и Бандуреева не пощадят!
- Теперь такое даром не пройдет!
- Отначальствовал!
Игорь двигался к весам, все сильней сгибаясь. Его знобило, и каждую секунду хотелось закричать на очередь, чтобы замолчали. Никто ничего толком не знал, а старался перекричать другого. За что не любили они отца? Он же за порядок был, против расхитительства. А вся очередь на стороне самовольников!
Игорь несколько раз хотел вырваться, убежать подальше от этих людей. Но решал каждый раз, что горячиться по-отцовски не следует. Выстоял, вытерпел и получил горячую буханку.
Он рванулся из магазина, будто его тут могли растоптать.
Запах черного хлеба щекотал ему ноздри. Игорь не заметил, как сдавил буханку. Она сплющилась, словно была из глины. Пришлось выправлять ее на ходу.
"Разберутся без вашего крика, - думал он, слизывая с губ слезы. - Отец не виноват... Разберутся... Найдут и отца тогда простят".
Перед домом Игорь вытер слезы. И тут же нахмурился.
Вдоль стены прохаживался сосед Ваня-огородник. Обычно с ним дело имела Феня, покупала овощи, подолгу разговаривала о рассаде, времени высева или высадки, какие сорта разводить да как за ними ухаживать на вечной мерзлоте. Она сама собиралась разводить сад, как только братка ее раскопает жилу, получит за нее премию и купит большой дом с огородом. Ваня обещал ей помощь в разведении сада, и на этом их дружба все больше разрасталась. Но Феня теперь у них не бывает. Зачем же пришел огородник?
Ваня стучал кулаком в стену дома, и шелковый плащ топорщился у него над голяшками грязных сапог.
- Дом с виду бывает новый, а бревна трухлявые, - тянул он, морща желтое личико. - Грибок съедает, мадама.
- Да что ты, Ваня, - возразила мать, - отборный лес шел, никакого грибка... Сам Петр выбирал лес и следил за постройкой...
- Ладно, накину, - смилостивился огородник. - Только и шурум-бурум весь ко мне отойдет, какой в доме...
- Однако, Ваня, на такое добро Феня хоть завтра пойдет. - Мать заулыбалась и поклонилась вслед, когда огородник двинулся к своей калитке.
-Завтра она не пойдет, мадама, - печально ответил Ваня. - Теперь она будет, мадама, долго болеть.
Мать опустила голову. В ее волосах уверенней засветились сединки. И скулы как-то выперли за эти несколько дней. Поседела и похудела мать, сильней стала походить на свою якутскую родню.
- Что делать, сынок, - объяснила мать, - пришла беда - отворяй ворота.
- Может, повременили бы дом продавать? - спросил Игорь.
- Деньги отцу большие нужны теперь, сынок, - ответила мать и покосилась по сторонам. - Сколько еще им искать-то придется. Да и Фене вроде как одолжение сделаем, жизнь ей устроится. - Она тяжело передохнула и подперла пальцем подбородок. - Спасибо Ване...
- Зачем ты паникуешь прежде времени? - возмутился Игорь. - Пошастает по тайге и выберется, целый, здоровый! А может, в зимовье где отсиживается, боится людям в глаза посмотреть, за него другие страдай!
- А если оступился где - да в щель! - предположила мать. - А то в старый шурф или выработку?
- Что он, маленький? - испуганно отозвался Игорь. - Первый раз в тайге?!
- Эх, сынок! - Глаза матери сузились, словно чешуйки кедровой шишки. - Тайга наша - она темная.
- Ну, ладно, продавай. - Игорь хлопнул дверью, словно она была уже чужая. Бросил на кухонный стол изуродованную буханку и закрылся в комнате, которая пока еще была его.
9
Ваня-огородник появился с рассветом.
Ваня высморкался в край лиловой наволочки, которую нес в руке, и вывалил из нее на стол кучу разнокалиберных денежных пачек. Произведя этот денежный фейерверк, Ваня разулыбался, и все его лимонное с белыми оспинами лицо покрылось рябью.
- Можно не считать, - сказал он гундосым голосом. - Как договаривались, мадама, - рубли к рубли. А вы, мадама, к вечеру дом очищайте. И шурум-бурум остается зидесь, да?
- Уйдем, Ваня, уйдем, - закивала мать и стала сбрасывать деньги в передник. - Постели свои возьмем лишь, одежду да книги с подарками отцовскими Игорек заберет.
- Подарки тоже надо мне, - заметил Ваня. - Фенюшке могут понравиться, когда пыридет ко мне в дом.
- Я заберу все, что считаю нужным, - сказал Игорь, по-отцовски пристукивая зубами.
- Теперь мой конытроль. - Ваня попятился к двери, высморкался еще раз и провалился в дверной проем. - Тридцать тыщи давал - рубли к рубли, конытроль буду делать. Фене подарки надо, чтоб довольна была.
Мать кивала, сбрасывая пачки денег в свой ситцевый передник.
- Ты, сынок, не очень с ним торгуйся, - попросила мать, направляясь вслед за Ваней. - Выйдет по-хорошему если, все у нас снова, однако, будет: и дом, и самовар, и аккордеон, и фотоаппарат... Дом наш же и выкупим. Он много отступных не возьмет. Две-три тыщи.
- Ладно, - угрюмо ответил Игорь, отступая в свою комнату, - заберу самое дорогое...
Через нагретые стекла окон на стены, на пол и кровать падали, изламываясь на углах, потоки предзимнего света. У оленей, вытисненных на покрывале его кровати, кажется, ожили глаза. А из большого радиоприемника "Восток" неслись ликующие звуки нахимовского марша. Как же это получилось, что все надо отдать какому-то Ване? За что?
Игорь подошел к этажерке и незряче провел рукой по корешкам любимых книг. "Сказки разных народов", четыре томика Лермонтова, "Путешествия и приключения капитана Гаттераса", подарок отца - "Рассказы о пограничниках", "Основы геологии", "Как закалялась сталь", "Молодая гвардия", "Дети Горчичного рая", "Хлеб" Алексея Толстого, "Наполеон" академика Тарле и собрание сочинений Джека Лондона... Эти книги немало дали ему. Жалко будет расставаться с ними. Но отец дороже.
Мысли его были прерваны сильным стуком в окно. К стеклу с той стороны прильнула Люба. Нос ее сплющился белой лепешкой, а вокруг рта замутилось стекло.
- Игорь, - долетел ее приглушенный вскрик. - Уведи от нас Ксению Николаевну!
- Что? - не понял он. - Зачем уводить?
- Может быть плохо!
- Кому?!
- Отцу!
Он сообразил, что мать снова учудила, теперь уже, видно, с деньгами, и бросился из дому. Люба пристроилась за ним. На ходу объяснила, что Ксения Николаевна принесла к ним в фартуке деньги и для чего-то предложила часть Лукину.
- Что она сделала, Игорь! - выдохнула Люба ему в спину.
- Чокнулась! - заключил он, влетая на крыльцо лукинского дома.