Майор снова помолчал. Надев пенсне, он прочитал надпись на патефонной пластинке.
- Лучше всего - нагибаться, все время нагибаться, - сказал он.
- Не хочу! - воскликнула Инга. - Не буду нагибаться.
- Тогда…
- Знаю! И все равно не буду… Давайте о другом. Как вы попали в Россию?
- Мы, западные славяне…
- Ах да, вы западные славяне!..
- Вы усмехнулись? Нет? Мне показалось… Многие из нас воспитывались в России. Кадетский корпус, военное училище, производство в офицеры. У нас есть природный запал. А русские умеют заразить мечтательностью. Я жил и мечтал в Киеве, это - феерия. Вот этих всех (майор показал на пластинки) я слушал живых. Одна женщина пела баритоном. Был и мужчина почти с контральто. Красиво. Я думал - так будет вечно. У меня был мотоцикл, я гулял как хотел. Один раз мчался под гору, вдруг из-за поворота - извозчик. Я со всего разгона в пролетку - тр-рах! Извозчик еле-еле колеса собрал. Я - свеж, как роза. Красиво!
- О боже, - сказала Инга, - такое бурное переживание!
Майор гордо поднял голову.
- И однажды ночью меня молниеносно отправляют в Черногорию. Когда я добрался до Дуная, война уже шла. Мне дали сразу роту.
- Это много?
- Я был молод, - сказал майор, доставая из бокового кармана крошечную записную книжечку. Он искусно перелистал ее мизинцем.
- Я пробыл на фронте шестьсот пятьдесят один день. Прошёл в походе девятьсот пять километров. Находился в окопах более десяти тысяч пятисот часов. У меня два ранения, оба в ногу, одно я получил тысяча девятьсот шестнадцатого…
- Постойте, - сказала Инга, - вы это потом подсчитали или на фронте?
- Мы, офицеры, исчисляли все, что касалось нашего участия в войне, от скуки и ради игры: у нас был тотализатор, - при новых знакомствах мы бились об заклад - кто дольше просидел в окопах или кто сколько отступал. Я разработал свои цифры здесь, наверху.
- Дайте мне книжечку. Я только взгляну, с начала или с конца, - откуда разрешите.
Майор подошел к Инге. Приподняв книжечку высоко над ее лицом, попросил:
- Не надо смеяться.
- Что вы!
Она старательно вчиталась в мелко исписанную страничку.
- Книги?
- Да.
- Какие?
- Которые прочел залпом. Иди которые не понял.
- Со звездочками - это какие?
- Со звездочками - это которые прочел залпом, но не понял.
Она вскинула улыбающиеся глаза.
- "Волшебная гора" - даже с двумя звездочками.
- Да. Не читали? Эта книга здесь, наверху, на волшебной горе, секретна. Эта книга - про нас с вами. Здесь делают вид, что ее не существует.
- Ее трудно достать?
- Попробуйте.
- Она вредна?
- Врачам. Но они говорят - больным.
- Я вижу, медицина у нас, наверху, хочет заменить собою церковь с ее надзором…
Они оба засмеялись находчивой мысли.
- Правда, - сказал майор, - то, что там грешно, здесь - вредно: говорить о болезни - вредно, размышлять - вредно, любить - тоже. Любить будто бы особенно вредно. Вы знаете это? Впрочем, женщинам, - спохватился майор, - не так вредно.
- Почему?
- Они не настолько бурны, - сказал майор, но Инга словно не расслышала его, и он поторопился отступить: - Медицина обижена "Волшебной горой" потому, что романист написал книгу без благословения давосского общества врачей. Но, должен признаться, я не понял книгу. Случайность правит судьбой - философия, которая отнимает у больного силу воли.
- И у врачей - доходы, - презрительно добавила Инга.
Майор чувствовал, что они понимают друг друга. Приступ нежности размягчал его. Большие глаза Инги были полны странного любопытства и влажны, никогда в жизни он не видал близко таких глаз. Он потянулся к записной книжечке, боязливо обхватил своими тонкими пальцами руку Инги и застыл, обнадеженный тем, что было позволено подержать руку. Он полез в карман за пенсне. Он не заметил усмешки Инги. Ои надел пенсне, стал наклониться над ее лицом, чтобы глубже заглянуть в необычайные глаза, и у него было ощущение, будто он оборвался и летит во что-то смертельно студеное и что он сейчас вскрикнет. Его кинуло в трепет. Он сжал ее несопротивлявшуюся руку - она была жарка, и, наклоняясь все больше, он спросил дрожащим голосом:
- У вас температура?
Инга оттолкнула его кулаками в плечи, он испуганно выпрямился, бросился прочь от кровати к патефону, и тут постучали в дверь.
Вошла фрейлейн доктор с молодым человеком, и следом за ними - Левшин.
- Познакомьтесь, - сказала Гофман.
Молодой человек, подойдя к кровати, щелкнул каблуками, поклонился. Инга дала ему руку, он еще раз поклонился, осторожно притронулся к самым кончикам пальцев и шагнул назад по-военному.
- Вилли Бауэр, - негромко назвался он и сделал шаг в сторону, к майору.
Все смотрели на него молча и с сочувствием. Он был рыжеват, в веснушках, общим контуром напоминавших бабочку, которая села на нос и положила расправленные крылья по щекам. С виду ему можно было дать за двадцать.
- Вы уже акклиматизировались наверху? - спросила Инга.
- Не думаю, - вежливо отозвался Бауэр, - у меня утром и вечером течет кровь из носа и все время стреляет в ушах, точно я здорово получил по лбу футбольным мячом.
- Вы играете в футбол? - спросила Инга, мельком взглянув на Левшина.
- Нет. Но в детстве я проходил мимо поля, в меня попали мячом, я помню, как тогда текла кровь.
На него снова молча посмотрели. Он говорил туповато, мимика была ему несвойственна, рыжая бабочка веснушек лежала на лице неподвижно, как засушенная.
- Вы надолго сюда? - спросила Инга. Она прилежно повторяла все вопросы, когда-то заданные ей и составлявшие местный кодекс приличий.
- У меня отпуск после болезни всего три недели.
- Ах, так! А если ваше самочувствие… ваша болезнь потребует более длительного пребывания?
- То же самое - три недели.
- Но если это опасно для вас… если врачи предпишут, - не унималась Инга.
- Три педели, ни одной минуты дольше, - по-военному сказал Вилли Бауэр.
- Все-таки, у вас больны легкие…
- Я болел воспалением легких, понравился, получил отпуск. Мне доктор велел ехать в горы, укрепить… - он солидно показал на свою грудь.
- Я слышал, у вас бациллы? - сказал Левшин.
- Все равно, - без колебаний ответил Бауэр, - на службу надо через семнадцать дней.
- Да что у вас за безжалостная служба! - воскликнула Инга.
- Почему? - не меняя убежденного тона, сказал Бауэр. - Я служу у венской фирмы по внутреннему убранству жилищ. У нас солидная клиентура. Мне очень завидуют. Все мои товарищи без работы. Я уверен, они были бы рады, чтобы у них завелись бациллы. Лишь бы поступить на службу.
Фрейлейн доктор отвернулась к балкону. Левшин, подойдя к ней, сказал:
- Клебе попал в комическое положение.
Она молчала. Майор решил, что Инга не в обиде, и пришел в себя.
- Вы несерьезно относитесь к своему здоровью, - сказал он.
- Как ни относись, - возразил Билли Бауэр, - а через семнадцать дней изволь на работу.
Он подошел к пластинкам и щелкнул каблуками.
- Румбы у вас нет?
Инга глядела на него со злобой.
- Вы совершенно здоровы, сразу видно. Я удивляюсь, зачем вы сюда приехали, - сказала она. - Никаких бацилл у вас никогда не бывало, вы должны знать.
- Я думаю точно так же, - вежливо ответил Вилли Бауэр, поворачиваясь к ней. - За санаторий заплатили - я приехал. Доктор Клебе нашел у меня бациллы - я очень жалею, что доставляю хлопоты санаторию, но, однако, не могу изменить своп планы.
- Вы совсем не страдаете, - вызывающе проговорила Инга.
- Нисколько! - довольно сказал Бауэр. - У меня ничего не болит. Вот только кровь из носа.
- Зачем же вы явились сюда, наверх?
- А что вы думаете? Я бы с удовольствием взял деньгами. А мне дали отпуск и послали без разговоров сюда.
- Попросите, может, вам вернут деньги, - сказала Инга.
Вилли Бауэр приоткрыл короткие зубы и над ними бледную полоску верхних десен. Это была его первая улыбка.
- Я бы рад, - тупо сказал он.
Он увидел, что никто не улыбнулся. Больная барышня, которая сама позвала его к себе, смотрела на него недружелюбно и, кажется, насмехалась. Вилли Бауэр обиженно пригладил без того опрятную прическу. Помолчали. И тогда в тишине все расслышали и разгадали знакомое деликатное постукивание в косяк.
- О, надеюсь, я не помешал вам, господа, - пропел доктор Клебе, входя и тут же, в двери, всей своей фигурой изображая полнейшую готовность выйти за дверь.
- Очень хорошо, что вы пришли, - сказала Инга. - Мы тут уговариваем нашего молодого человека пожить в Арктуре подольше, а он уверяет, что ему здесь нечего делать, потому что совершенно здоров.
Доктор Клебе немного скривил рот, изображая сомнение и по привычке стараясь любезно улыбнуться.
- Приятно, - вздохнул он, - что наш милейший господин Бауэр так завидно себя чувствует. К сожалению, субъективное чувство не всегда отвечает истинному состоянию здоровья.
- Он ужасный упрямец! Говорит, если бы даже ему угрожали смертью, он все равно но остался бы в Арктуре.
- Бог мой, до чего вы договорились!
Доктор Клебе перестал скрывать беспокойство. Инга была возбуждена, Левшин наблюдал за ней слишком пристально, - это бросилось Клебе в глаза. Он взял со столика температурный листок Инги.
- Удивляюсь, фрейлейн доктор: в вашем обществе - такой разговор! - недовольно сказал он. - О болезни - только с врачом. Неужели это правило необходимо напоминать, господа? Сколько люди прививают себе болезней разговорами о страданиях!