III. Преображение
- Побрейте меня,- сказал Мохриков, прижимая к сердцу девять тысяч, в зеркальном зале.
- Слшсс… С волосами что прикажете?
- Того, этого, причешите.
- Ваня, прибор!
Через четверть часа Мохриков, пахнущий ландышем, стоял у прилавка и говорил:
- Покажите мне лакированные полуботинки…
Через полчаса на Петровке в магазине под золотой вывеской "Готовое платье" он говорил:
- А у вас где-нибудь, может быть, есть такая комнатка, этакая какая-нибудь, отдельная, где можно было бы брючки переодеть?..
- Пожалуйста.
Когда Мохриков вышел на Петровку, публика оборачивалась и смотрела на его ноги. Извозчики с козел говорили:
- Пожа, пожа, пожа…
Мохриков отражался в витринах и думал: "Я похож на артиста императорских театров…"
IV. На рассвете
…Когда вся Москва была голубого цвета, и коты, которые днем пребывают неизвестно где, ночью ползали, как змеи, из подворотни в подворотню, на Сухаревской-Садовой стоял Мохриков, прижимая портфель к груди, и, покачиваясь, бормотал:
- М-да… Сельтерской воды или пива если я сейчас не выпью, я, дорогие товарищи, помру, и девять тысяч подберут дворники на улице… То есть не девять, позвольте… Нет, не девять… А вот что я вам скажу: ботинки - сорок пять рублей… Да, а где еще девять червонцев? Да, брился я - рубль пятнадцать… Довольно это паскудно выходит… Впрочем, там аванс сейчас я возьму. А как он мне не даст? Вдруг я приезжаю, говорят, что от разрыва сердца помер, нового назначили. Комичная история тогда выйдет. Дорогой Мохриков, спросят, а где же двести пятьдесят рублей? Потерял их, Мохриков, что ли? Нет, пусть уж он лучше не помирает, сукин кот… Извозчик, где сейчас пива можно выпить в вашей паршивой Москве?
- Пожа, пожа, пожа… В казине.
- Это самое… как его зовут?.. Подъезжай сюда. Сколько?
- Два с полтиной.
- И… э… ну, вот, что ты? Как тебя зовут?.. Поезжай.
V. О, карты!..
Человек в шоколадном костюме и ослепительном белье, с перстнем на пальце и татуированным якорем на кисти, с фокусной ловкостью длинной белой лопаткой разбрасывал по столу металлические круглые марки и деньги и говорил:
- Банко сюиви! Пардон, месье, игра продолжается!..
За круглыми столами спали трое, положивши головы на руки, подобно бездомным детям. В воздухе плыл сизый табачный дым. Звенели звоночки, и бегали с сумочками артельщики, меняли деньги на марки. В голове у Мохрикова после горшановского пива несколько светлело, подобно тому, как светлело за окнами.
- Месье, чего же вы стоите на ногах? - обратился к нему человек с якорем и перстнем.- Есть место, прошу занимайте. Банко сюиви!
- Мерси! - мутно сказал Мохриков и вдруг машинально плюхнулся в кресло.
- Червонец свободен,- сказал человек с якорем и спросил у Мохрикова: - Угодно, месье?
- Мерси! - диким голосом сказал Мохриков…
VI. Конец истории
Озабоченный и очень вежливый человек сидел за письменным столом в учреждении. Дверь открылась, и курьер впустил Мохрикова. Мохриков имел такой вид: на ногах у него были лакированные ботинки, в руках портфель, на голове пух, а под глазами - зеленоватые гнилые тени, вследствие чего курносый нос Мохрикова был похож на нос покойника. Черные косяки мелькали перед глазами у Мохрикова и изредка прерывались черными полосками, похожими на змей; когда же он взвел глаза на потолок, ему показалось, что тот, как звездами, усеян бубновыми тузами.
- Я вас слушаю,- сказал человек за столом.
- Случилось чрезвычайно важное происшествие,- низким басом сказал Мохриков,- такое происшествие, прямо неописуемое.
Голос его дрогнул и вдруг превратился в тонкий фальцет.
- Слушаю вас,- сказал человек.
- Вот портфель,- сказал Мохриков,- извольте видеть - дыра,- доложил Мохриков и показал.
Действительно, в портфеле была узкая дыра.
- Да, дыра,- сказал человек.
Помолчали.
- В трамвай сел,- сказал Мохриков,- вылезаю, и вот (он вторично указал на дыру) - ножиком взрезали!
- А что было в портфеле? - спросил человек равнодушно.
- Девять тысяч,- ответил Мохриков детским голосом.
- Ваши?
- Казенные,- беззвучно ответил Мохриков.
- В каком трамвае вырезали? - спросил человек, и в глазах у него появилось участливое любопытство.
- Э… э… в этом, как его, в двадцать седьмом…
- Когда?
- Только что, вот сейчас. В банке получил, сел в трамвай и… прямо форменный ужас…
- Так. Фамилия ваша как?
- Мохриков. Инкассатор из Ростова-на-Дону.
- Происхождение?
- Отец от станка, мать кооперативная,- сказал жалобным голосом Мохриков.- Прямо погибаю, что мне теперича делать, ума не приложу.
- Сегодня банк заперт,- сказал человек,- в воскресенье. Вы, наверное, перепутали, гражданин. Вчера вы деньги получили?
"Я погиб",- подумал Мохриков, и опять тузы замелькали у него в глазах, как ласточки, потом он хриплым голосом добавил:
- Да это я вчера, которые эти… д… деньги получил.
- А где были вечером вчера? - спросил человек.
- Э… э… Ну, натурально в номере. В общежитии, где остановился…
- В казино не заезжали?
Мохриков бледно усмехнулся:
- Что вы! Что вы! Я даже это… не это… не, не был, да…
- Да вы лучше скажите,- участливо сказал человек,- а то ведь каждый приходит и говорит - трамвай, трамвай, даже скучно стало. Дело ваше такое, что все равно лучше прямо говорить, а то, знаете, у вас пух на голове, например, и вообще. И в трамвае вы ни в каком не ездили…
- Был,- вдруг сказал Мохриков и всхлипнул.
- Ну, вот и гораздо проще,- оживился человек за столом.- И мне удобнее, и вам.
И позвонивши, сказал в открывшуюся дверь:
- Товарищ Вахромеев, вот гражданина нужно будет проводить…
И Мохрикова повел Вахромеев.
Воспаление мозгов
Посвящается всем редакторам еженедельных журналов
В правом кармане брюк лежали 9 копеек - два трехкопеечника, две копейки и копейка, и при каждом шаге они бренчали, как шпоры. Прохожие косились на карман.
Кажется, у меня начинают плавиться мозги. Действительно, асфальт же плавится при жаркой температуре! Почему не могут желтые мозги? Впрочем, они в костяном ящике и прикрыты волосами и фуражкой с белым верхом. Лежат внутри красивые полушария с извилинами и молчат.
А копейки - брень-брень.
У самого кафе бывшего Филиппова я прочитал надпись на белой полоске бумаги: "Щи суточные, севрюжка паровая, обед из 2-х блюд - 1 рубль".
Вынул девять копеек и выбросил их в канаву. К девяти копейкам подошел человек в истасканной морской фуражке, в разных штанинах и только в одном сапоге, отдал деньгам честь и прокричал:
- Спасибо от адмирала морских сил. Ура!
Затем он подобрал медяки и запел громким и тонким голосом:
Ата-цвели уж давно-о!
Хэ-ри-зан-темы в саду-у!
Прохожие шли мимо струей, молча сопя, как будто так и нужно, чтобы в 4 часа дня, на жаре, на Тверской, адмирал в одном сапоге пел.
Тут за мной пошли многие и говорили со мной:
- Гуманный иностранец, пожалуйте и мне девять копеек. Он шарлатан, никогда даже на морской службе не служил.
- Профессор, окажите любезность…
А мальчишка, похожий на Черномора, но только с отрезанной бородой, прыгал передо мной на аршин над панелью и торопливо рассказывал хриплым голосом:
У Калуцкой заставы
Жил разбойник и вор - Комаров!
Я закрыл глаза, чтобы его не видеть, и стал говорить:
- Предположим, так. Начало: жара, и я иду, и вот мальчишка. Прыгает. Беспризорный. И вдруг выходит из-за угла заведующий детдомом. Светлая личность. Описать его. Ну, предположим, такой: молодой, голубые глаза. Бритый? Ну, скажем, бритый. Или с маленькой бородкой. Баритон. И говорит: "Мальчик, мальчик". А что дальше? "Мальчик, мальчик, ах, мальчик, мальчик…" "И в фартуке",- вдруг сказали тяжелые мозги под фуражкой. "Кто в фартуке?" - спросил я у мозгов удивленно. "Да этот, твой детдом".
"Дураки",- ответил я мозгам.
"Ты сам дурак. Бесталанный,- ответили мне мозги,- посмотрим, что ты будешь жрать сегодня, если ты сей же час не сочинишь рассказ. Графоман!"
"Не в фартуке, а в халате…"
"Почему он в халате? Ответь, кретин",- спросили мозги.
"Ну, предположим, что он только что работал, например, делал перевязку ноги больной девочке и вышел купить папирос "Трест". Тут же можно описать моссельпромщицу. И вот он говорит:
- Мальчик, мальчик…- А сказавши это (я потом присочиню, что он сказал), берет мальчика за руку и ведет в детдом. И вот Петька (мальчика Петькой назовем, такие замерзающие на жаре мальчики всегда Петьки бывают) уже в детдоме, уже не рассказывает про Комарова, а читает букварь. Щеки у него толстые, и назвать рассказ "Петька спасен". В журналах любят такие заглавия".
"Па-аршивенький рассказ,- весело бухнуло под фуражкой,- и тем более, что мы где-то уже это читали!"
"Молчать, я погибаю!" - приказал я мозгам и открыл глаза. Передо мной не было адмирала и Черномора, и не было моих часов в кармане брюк.
Я пересек улицу и подошел к милиционеру, высоко поднявшему жезл.
- У меня часы украли сейчас,- сказал я.
- Кто? - спросил он.
- Не знаю,- ответил я.
- Ну, тогда пропали,- сказал милиционер.
От таких его слов мне захотелось сельтерской воды.