- На польты пойдут,- ответил Шариков,- из них белок будут делать на рабочий кредит .
Засим в квартире настала тишина и продолжалась двое суток.
Полиграф Полиграфович утром уезжал на гремящем грузовике, появлялся вечером, тихо обедал в компании Филиппа Филипповича и Борменталя.
Несмотря на то, что Борменталь и Шариков спали в одной комнате - приемной, они не разговаривали друг с другом, так что Борменталь соскучился первый.
Дня через два в квартире появилась худенькая с подрисованными глазами барышня в кремовых чулочках и очень смутилась при виде великолепия квартиры. В вытертом пальтишке она шла следом за Шариковым и в передней столкнулась с профессором.
Тот, оторопелый, остановился, прищурился и спросил:
- Позвольте узнать?..
- Я с ней расписываюсь, это наша машинистка, жить со мной будет. Борменталя надо будет выселить из приемной, у него своя квартира есть,- крайне неприязненно и хмуро пояснил Шариков.
Филипп Филиппович поморгал глазами, подумал, глядя на побагровевшую барышню, и очень вежливо пригласил ее.
- Я вас попрошу на минутку ко мне в кабинет.
- И я с нею пойду,- быстро и подозрительно молвил Шариков.
И тут моментально вынырнул как из-под земли решительный Борменталь.
- Извините,- сказал он,- профессор побеседует с дамой, а уж мы с вами побудем здесь.
- Я не хочу,- злобно отозвался Шариков, пытаясь устремиться вслед за сгорающей от страха барышней и Филиппом Филипповичем.
- Нет, простите,- Борменталь взял Шарикова за кисть руки, и они пошли в смотровую.
Минут пять из кабинета ничего не слышалось, а потом вдруг глухо донеслись рыдания барышни.
Филипп Филиппович стоял у стола, а барышня плакала в грязный кружевной платочек.
- Он сказал, негодяй, что ранен в боях,- рыдала барышня.
- Лжет! - непреклонно отвечал Филипп Филиппович. Он покачал головою и продолжал: - Мне вас искренно жаль, но нельзя же так с первым встречным только из-за служебного положения… Детка, ведь это безобразие… Вот что…
Он открыл ящик письменного стола и вынул три бумажки по три червонца.
- Я отравлюсь,- плакала барышня,- в столовке солонина каждый день… он угрожает, говорит, что он красный командир… со мною, говорит, будешь жить в роскошной квартире… каждый день ананасы… психика у меня добрая, говорит, я только котов ненавижу… Он у меня кольцо на память взял…
- Ну, ну, ну, психика добрая, от Севильи до Гренады,- бормотал Филипп Филиппович,- нужно перетерпеть - вы еще так молоды…
- Неужели в этой самой подворотне?
- Берите деньги, пока дают, взаймы,- рявкнул Филипп Филиппович.
Затем торжественно распахнулись двери, и Борменталь по приглашению Филиппа Филипповича ввел Шарикова. Тот бегал глазами, и шерсть на голове у него возвышалась, как щетка.
- Подлец! - выговорила барышня, сверкая заплаканными размазанными глазами и полосатым напудренным носом.
- Отчего у вас шрам на лбу, потрудитесь объяснить этой даме,- вкрадчиво спросил Филипп Филиппович.
Шариков сыграл по банку:
- Я на колчаковских фронтах ранен,- пролаял он.
Барышня встала и с громким плачем вышла.
- Перестаньте! - крикнул вслед Филипп Филиппович,- погодите! Колечко позвольте,- сказал он, обращаясь к Шарикову.
Тот покорно снял с пальца дутое колечко с изумрудом.
- Ну, ладно,- вдруг злобно сказал он,- попомнишь ты у меня. Завтра я тебе устрою сокращение штатов!
- Не бойтесь его,- крикнул вслед Борменталь,- я ему не позволю ничего сделать.- Он повернулся и поглядел на Шарикова так, что тот попятился и стукнулся затылком о шкаф.
- Как ее фамилия? - спросил у него Борменталь.- Фамилия!!! - заревел он вдруг и стал дик и страшен.
- Васнецова,- ответил Шариков, ища глазами, как бы улизнуть.
- Ежедневно,- взявшись за лацкан шариковской куртки, выговорил Борменталь,- сам лично буду справляться в очистке - не сократили ли гражданку Васнецову. И если только вы… узнаю, что сократили, я вас… собственными руками здесь же пристрелю! Берегитесь, Шариков, говорю русским языком!
Шариков, не отрываясь, смотрел на борменталевский нос.
- У самих револьверы найдутся…- пробормотал Полиграф, но очень вяло и вдруг, изловчившись, брызнул в дверь.
- Берегитесь! - донесся ему вдогонку борменталевский крик.
Ночь и половину следующего дня в квартире висела туча, как перед грозой. Но все молчали. И вот на следующий день, когда Полиграф Полиграфович, которого утром кольнуло скверное предчувствие, мрачный уехал на грузовике к месту службы, профессор Преображенский в совершенно неурочный час принял одного из своих прежних пациентов, толстого и рослого человека в военной форме. Тот настойчиво добивался свидания и добился. Войдя в кабинет, он вежливо щелкнул каблуками.
- У вас боли, голубчик, возобновились? - спросил осунувшийся Филипп Филиппович.- Садитесь, пожалуйста.
- Мерси. Нет, профессор,- ответил гость, ставя шлем на угол стола,- я вам очень признателен… Гм… Я приехал к вам по другому делу, Филипп Филиппович… Питая большое уважение… гм… Предупредить. Явная ерунда. Просто он прохвост…
Пациент полез в портфель и вынул бумагу.
- Хорошо, что мне непосредственно доложили…
Филипп Филиппович оседлал нос пенсне поверх очков и принялся читать. Он долго бормотал про себя, меняясь в лице каждую секунду.
"…а также угрожал убить председателя домкома товарища Швондера, из чего видно, что хранит огнестрельное оружие. И произносит контрреволюционные речи, и даже Энгельса приказал своей социал-прислужнице Зинаиде Прокофьевой Буниной спалить в печке, как явный меньшевик со своим ассистентом Борменталем Иваном Арнольдовым, который тайно, не прописанный, проживает в его квартире. Подпись заведующего подотделом очистки П. П. Шарикова - удостоверяю. Председатель домкома Швондер, секретарь Пеструхин".
- Вы позволите мне это оставить у себя? - спросил Филипп Филиппович, покрываясь пятнами,- или, виноват, может быть, это вам нужно, чтобы дать законный ход делу?
- Извините, профессор,- очень обиделся пациент и раздул ноздри,- вы действительно очень уж презрительно смотрите на нас. Я…- И тут он стал надуваться, как индийский петух.
- Ну, извините, извините, голубчик,- забормотал Филипп Филиппович,- простите, я, право, не хотел вас обидеть.
- Мы умеем читать бумаги, Филипп Филиппович!
- Голубчик, не сердитесь, меня он так задергал…
- Я думаю,- совершенно отошел пациент,- но какая все-таки дрянь! Любопытно было бы взглянуть на него. В Москве прямо легенды какие-то про вас рассказывают…
Филипп Филиппович только отчаянно махнул рукой. Тут пациент разглядел, что профессор сгорбился и даже как будто более поседел за последнее время.
* * *
Преступление созрело и упало, как камень, как это обычно и бывает. С сосущим нехорошим сердцем вернулся в грузовике Полиграф Полиграфович. Голос Филиппа Филипповича пригласил его в смотровую. Удивленный Шариков пришел и с неясным страхом заглянул в дула на лице Борменталя, а затем и Филиппа Филипповича. Туча ходила вокруг ассистента, и левая его рука с папироской чуть вздрагивала на блестящей ручке акушерского кресла.
Филипп Филиппович со спокойствием очень зловещим сказал:
- Сейчас заберете вещи: брюки, пальто, все, что вам нужно,- и вон из квартиры.
- Как это так? - искренно удивился Шариков.
- Вон из квартиры - сегодня,- монотонно повторил Филипп Филиппович, щурясь на свои ногти.
Какой-то нечистый дух вселился в Полиграфа Полиграфовича, очевидно, гибель уже караулила его и рок стоял у него за плечами. Он сам бросился в объятия неизбежного и гавкнул злобно и отрывисто:
- Да что такое в самом деле? Что я, управы, что ли, не найду на вас? Я на шестнадцати аршинах здесь сижу и буду сидеть!
- Убирайтесь из квартиры,- задушевно шепнул Филипп Филиппович.
Шариков сам пригласил свою смерть. Он поднял левую руку и показал Филиппу Филипповичу обкусанный с нестерпимым кошачьим запахом шиш. А затем правой рукой по адресу опасного Борменталя из кармана вынул револьвер. Папироса Борменталя упала падучей звездой, и через несколько секунд прыгающий по битым стеклам Филипп Филиппович в ужасе метался от шкафа к кушетке. На ней, распростертый и хрипящий, лежал заведующий подотделом очистки, а на груди у него помещался хирург Борменталь и душил его беленькой малой подушкой.
Через несколько минут доктор Борменталь не со своим лицом прошел на парадный ход и рядом с кнопкой звонка наклеил записку:
"Сегодня приема по случаю болезни профессора нет. Просят не беспокоить звонками".
Блестящим перочинным ножиком он перерезал провод звонка, в зеркале осмотрел исцарапанное в кровь свое лицо и изодранные, мелкой дрожью прыгающие руки. Затем он появился в дверях кухни и настороженным Зине и Дарье Петровне сказал:
- Профессор просит вас никуда не уходить из квартиры.
- Хорошо,- робко ответили Зина и Дарья Петровна.
- Позвольте мне запереть дверь на черный ход и забрать ключ,- заговорил Борменталь, прячась за дверь в тень и прикрывая ладонью лицо.- Это временно, не из недоверия к вам. Но кто-нибудь придет, а вы не выдержите и откроете, а нам нельзя мешать, мы заняты.
- Хорошо,- ответили женщины и сейчас же стали бледными.
Борменталь запер черный ход, забрал ключ, запер парадный, запер дверь из коридора в переднюю, и шаги его пропали у смотровой.
Тишина покрыла квартиру, заползла во все углы. Полезли сумерки, скверные, настороженные, одним словом, мрак.