- Дай вам бог, чего сами себе желаете! Пей, Юстин! Все равно, пей - помрешь, не пей - помрешь! - голос Палайды рассыпается елейным смешком.
- При такой власти недолго попьешь, - отзывается Палайдиха. - Такие свары, такое непочтение везде! Даже ваша Катеринка отбивается от своих. Меня до сих пор трясет, как вспомню, что она утром говорила.
- Да она еще мала, ум-то у нее детский, - извиняется за дочку Василина.
- Не говорите, Василинка, не говорите мне, я и так все вижу. Уж если думает о комсомоле, стало быть не детский ум, а политический. Ну, а когда политика доводила людей до добра?
- Правду моя старуха говорит, - наставительно замечает Палайда, - политика дает барыш, когда власть веками стоит, как на каменном фундаменте. А ежели весь мир вскинулся, словно его за грудки берут, тут уж держись от политики подальше да знай пей водку - ее все власти выпускают. Так выпьем, чтоб не блестело на донышке.
Катерина стала на пороге. Гости руками таскали из миски куски мяса, и загустевший жир стекал по пальцам, как по корням.
Глаза девушки встретились с напряженным взглядом отца.
- Катеринка, пришла? Садись с нами есть, - затаенная радость и вместе затаенная скорбь звенит в голосе старого Юстина. - Попрощайся, Катеринка, со своей баловницей. Вот взяли взаймы кусок от нее, чтобы гостей попотчевать, - купили все-таки у них лошаденку.
Катерина стремглав выбегает из хаты. Растворяет хлев. На стене висит ремешок с колокольчиком, который еще сегодня веселил пастбище. Девушку встречает теплым дыханием низкорослая брюхатая лошадка. Синие глаза ее настороженно темнеют и снова просветляются. И этот живой взгляд больших глаз приносит облегчение отчаявшейся Катерине.
Не скоро возвращается она в хату. Спиною к ней, выпрямившись, твердо стоит Палайда, а возле него, как два нуля, круглые Параска и Палагна.
- Ты не забывай, Юстин, - деловито говорит Палайда, - что должен нам за лошадь сто и еще сто рублей, за мясо тоже сто и за пастьбу Белянки на полонине тоже сто.
И Катерине кажется, что перед нею не семья Палайды, а уродливая цифра "сто".
- А за полонину почему мы должны платить? Это по какому праву? - резко отрубает девушка.
- Катеринка, молчи, молчи! - вырывается у Василины, и на ее морщинистом лице отражаются испуг и страдание.
- Не буду я молчать, мама… - голос у девушки надламывается. - Ну, содрал он шкуру с Белянки, сдирает с нас шкуру за мясо Белянки - ладно! Только почему же он за общественную полонину обдирает нас?
- Ты, девка, забыла, что я владелец полонины? - Палайда яростно шагнул вперед, и его узкие самоуверенные глазки, как ножами, полосуют лицо девушки.
- А что ж, и забыла. Были вы владельцем, да никогда больше им не будете. Слышите, никогда!
- Ой, до чего ж у тебя непочтительная девчонка, Василина… - Палайдиха, растопырив руки, попятилась, и живая уродливая цифра "сто" расползлась по хате.
* * *
Когда Катерина вприпрыжку побежала в неведомую еще Нестеренку Гринявку, "молодая наука" добродушно прищурился, вооружился очками и сразу стал старше, неприступнее.
Любопытство у Миколы на некоторое время сменилось растерянностью, он смутился: перед его глазами в холодное озерко лез, засучив штаны, уже не простой парень, а строгий исследователь, и даже отражения пихт, колеблющиеся в стеклышках его очков, казались таинственными знаками учености. И для чего он, пачкая костюм, карабкается на скалы, с которых можно сорваться в пену водопада?
- Не оставить ли вам в покое этот обрыв, Григорий Иванович? - с беспокойством спросил Сенчук, когда агроном стал спускаться к реке по отвесному потрескавшемуся склону.
- А что ж, можно, - механически ответил Нестеренко, ковыряя пальцами размытый узор почвенных слоев. - Можно, все можно.
- Так давайте руку.
- И это можно.
Но когда гуцул протянул свою сильную, жилистую руку, агроном уставился на нее с неменьшим удивлением, чем на узор прибрежного грунта… Как все-таки очки меняют человека! Микола вздохнул и, цепляясь за кусты, стал спускаться к агроному, вместе с ним читая разноцветную карту берега.
- Высоко-высоко поднимается линия паводка. Такая как будто незавидная речушка теперь - по камушкам на тот берег перейдешь, - а что делает в разлив!
- Э, Григорий Иванович, вы еще не знаете половодья на Черемоше!
- А вы расскажите. Можно?
- Почему ж нельзя, - ответил Микола и, подражая агроному, добавил: - Все можно.
А тот, сняв очки, рассмеялся и снова помолодел.
До чего же интересен этот черноглазый горец! А он, Григорий, до нынешнего дня даже не знал о его существовании. Безусловно, это пробел… Чудесно все-таки в нашем мире: куда ни поедешь, всюду вокруг тебя, как озон, будут ясные люди, со своими неповторимыми характерами, талантами, особенностями, интересами. И хорошо, что всякий раз встречаешь человека, как новую звезду на широком поле светлого неба. Не только для себя светит она, и даже когда она падает и рассыпается голубой порошей, боль утраты ложится в наши сердца новым замыслом - выращивать все лучшее, что расцветало в глазах твоего друга. Философия!
- Так послушаете про паводок на Черемоше?
- С удовольствием, Микола Панасович.
- То было, Григорий Иванович, августовским вечером, давным-давно - мои годы тогда только на порог юности стали. Нелегкие это были годы! Днем выпустили меня из постерунка - сидел я там вместе с Михайлом Гнатовичем Чернегою за участие в майской демонстрации, - я спешил на свои горы, а они все кутались и кутались в тяжелые тучи, а потом покрылись такой мглою, что и молниям невмоготу было пробить ее. Поздний гром тряхнул небо, и из него полился темный дождь. Мокрый, но веселый иду я к своей милой, коломыйки пою. И вдруг передо мной, как марево, заколыхалась муть, а в ней торчком стали сплавные бревна.
"Да это же паводок", - сообразил я и побежал от него. Только оглядываюсь - вода нагоняет меня, вот-вот захлестнет. Вбегаю в чью-то пустую хату, лезу на чердак - и глухой рев волн окружает меня. Слышу - ударит паводок в стену, приподнимет хату, снова поставит на место, подопрет и снова опустит.
"Все равно смерть. Хорошо хоть не в участке, где мне расписали шкуру вдоль и поперек, как тетрадь по арифметике".
Подумал я об этом и спокойно уснул под гул воды. Что мне снилось - и не знаю. Проснулся утром - вокруг море, и плыву я по нему на хате, как на пароходе… Широко, на бескрайные километры, разлился тогда Черемош… А в гуцульской душе теперь еще шире паводок, - неожиданно закончил Сенчук.
- Философия! - подытожил Нестеренко и спустился вниз, ближе к водопаду.
Теперь вокруг был ослепительный надводный воздух. Насыщенный водяной пылью, он плавился на солнце, мерцал и кружился, словно чудесное отражение водопада.
- Так что с озерком, Григорий Иванович?
- С озерком? Больше полюбил его. Интересно? С озерком мы постараемся вот что сделать: плодородную весеннюю почву переправим из Черемоша в этот естественный водоотстойник.
- Земля вокруг озерка очень скудна, - повторил Микола свое сомнение.
- Горный гумус сделает ее золотым дном.
- Долго ждать до весны… А может, Григорий Иванович, так рассудить: часть низинки теперь же удобрить илом со дна озерка и посеять рожь? Чтоб не мучили сомнения, выйдет ли что-нибудь.
- Рожь посеять? Вроде поздновато.
- Поздновато, но мы и по осенним всходам увидим весну. Правда?
- Попробуем.
- Может, пообедаем?
- Пообедаем, - охотно согласился агроном.
- Так пойдемте ко мне.
- А не осталось ли у меня чего-нибудь?
Нестеренко поднялся наверх, раскрыл свой чемоданчик и разочарованно оттопырил губы: ничего съестного, кроме ломтя хлеба, там не было. Вывалив на траву несколько килограммов конспектов, он снова вооружился очками, уткнулся в записки и стал таким серьезным, что об обеде неловко было и напоминать. Только когда на многоярусные леса стали спускаться тучи, Сенчук коснулся плеча агронома.
- Григорий Иванович, погода портится. Пора домой.
- Пора - так пора… А гумус в верховьях чудесный! И рожь и пшеница - все уродится! Правда? - подражая гуцульской интонации, спросил Нестеренко.
Потом вскочил и с любопытством посмотрел вдаль. Тучи быстро заштриховывали гряду гор; леса остались по ту сторону черного облачного месива, и небо уменьшалось, словно кто-то притягивал его за края к земле. На миг из тьмы выступили угрюмые очертания церкви и потонули во мраке.
- Что там, монастырь?
- Нет, логово! - коротко ответил Сенчук.