Напросимся тачки катать, - торопливо объяснял ему Середа, - подъедет грабарь на лошади, что получше, выкинем его. Один на дно в грабарку, другой - погонять. До лесу доскачем, а там - кто куда. Потом вместе сойдемся. От пули я наговор знаю.
Невесть откуда подскочил стражник, замахнулся прикладом.
А ну, давай за работу!
Кончим. Успеем, - хладнокровно сказал Павел. - Опусти ружье.
"Кончим, кончим", - передразнил его стражник, - а всякий раз наша партия позже других приходит. Никогда не пообедаешь как следует. Первые-придут, весь жир в котле схлебают, а тебе на дне овощь одна остается. Давай берись за кувалды. Живо!
Стражник отошел от них и напал на другую пару. Повернув приклад тычком, он несколько раз ударил одного между лопаток, другого, совсем еще молодого, но болезненного парня - звали его Герасим, - наотмашь в бок. Павел нахмурился. Этого парня стражники особенно не любили. Не было дня, когда бы вот так не избивали его прикладом. Сколько раз приходил Герасим с работы в барак и всю ночь потом плевался кровью.
Расправившись с парнем, стражник прошел дальше. Герасим, шатаясь, опустился на камень, взялся рукой за бок, поник головой. Его напарник изредка помахивал кувалддй.
- Эй, Герасим! - крикнул Павел. - Тебе худо?
Парень и не пошевельнулся. Павел подошел к нему. Поправил на голове у него сбившуюся арестантскую шапку, маленькую, круглую, с плоским верхом. Герасим скорбно посмотрел на него.
Дышать нечем… - трудно выговорил он. - Бил бы… насмерть. Все одно… мне кувалду… теперь не поднять… - И зашептал торопливо: - Пойду сегодня… где дрова на кухню… колют… и… топором… отсеку себе руку… Пусть запорют потом… а на работу… сюда не пошлют больше.
А без руки на всю жизнь калекой останешься, - возразил Павел. - Выйдешь отсюда, а куда ты потом без руки?
Нет, Павел, мне отсюда не выйти. Шесть лет еще… А мне шесть лет не прожить… - Герасим был осужден на восемь лет за участие в поджоге помещичьей усадьбы. - Нет, не прожить.
Грозя кулаком, с винтовкой наперевес к ним бежал стражник. Павел его дождался.
Ты оставь парня, - сказал Павел, не давая стражнику наброситься на него, - не бей. Ты посмотри, какой он стал.
Я, что ли, за него буду урок выполнять? - закричал стражник и замахнулся.
А убьешь - тогда что?
Тогда счет будет меньше, - сказал стражник, отталкивая Павла, - а урок на партию по счету голов дают.
Павел опять стал перед ним.
Я за него сегодня урок его сделаю, только не бей ты, пожалуйста!
Стражник зло расхохотался.
Вот заступник нашелся! Ну, делай. Только знай: не успеешь - по твоим ребрам прикладом пройдусь. И ему тоже всыплю.
Сказал - сделаю.
Вот бы все такие шелковые да прилежные! - проворчал стражник, отходя. - За что вас только на каторгу тогда посылали?
Павел схватил кувалду и с ожесточением стал крушить камни. Он работал, стараясь не думать ни о чем. Тогда не так заметно проходило время. Но слова, сказанные стражником, сейчас никак не выходили у него из головы: "…Шелковые да прилежные! За что вас только на каторгу тогда посылали?" Такие слова, или похожие на них, он и раньше, может быть, слышал не раз. Но они всегда оставались словами и проходили стороной. Зачем травить зря свою душу? Надо ждать двенадцать лет. А думать можно обо всем, но не о том, за что попал на каторгу… Сейчас Павел помахивал кувалдой, а внутренне все в нем сопротивлялось: "Зачем ты бьешь этот камень? За что ты попал на каторгу?"
Пот градом лил с него, руки стали как деревянные, а Павел все работал и работал. Времени оставалось в запасе немного, а надо было набить камня еще на четыре тачки. Герасим ползал возле него и отгребал щебень.
Уголком глаза Павел заметил, как к крайней паре дробильщиков Никифор подкатил порожнюю тачку и сам присел рядом с ней. Тотчас дробильщики вскочили и побежали вдоль карьера. Задний быстро догнал переднего и почему-то насел на него с кулаками. Тот защищался, кричал, звал на помощь, упал, вскочил, и снова побежал, и снова свалился, сшибленный ударом кулака. Все арестанты обернулись на шум, побросали работу и хладнокровно смотрели на дерущихся. Поблизости от них ни одного стражника не было. А драка становилась все злее и ожесточеннее. Теперь уже многие посрывались со своих мест и ввязались в общую свалку. С опозданием налетели стражники и замолотили по спинам прикладами.
Павла схватил за руку Середа.
Айда на выручку!
Кого выручать? Павел никогда не принимал участия в драках.
- Не пойду. Не мое это дело. Середа выругался и побежал один.
И в это время Павел увидел, что Никифор, распластавшись по земле, быстро-быстро ползет к забору. Внимание всех - и арестантов, и стражников, даже тех, что стояли на вышке, - занято дерущимися. Значит, по сговору все это сделано, драка затеяна. У Павла перехватило дыхание. Неужели?.. Неужели Никифор успеет? Вот он прополз всю запретную полосу, привстал па колени и кошкой прыгцул на забор. Повис на руках и заболтал логами. Рывок! Никифор подтянулся и перебросил одну ногу на ту сторону… Уйдет? Сейчас уйдет… Спрыгнет. Там за забором бурьяны… Но щелкнул откуда-то издали выстрел, и Никифор, взмахнув руками, кульком свалился обратно в огороженное пространство.
Эх, даже умер не на свободе! - вырвалось у Павла. - Хоть бы на той стороне!
Прибежала стража. Повсюду замелькали приклады, штыки, понеслась брань. Никто не работал. Арестанты тянулись к забору, где, неподвижный, лежал Никифор. Стражники хватали арестантов за грудки, били кулаками в лицо или совали прямо в зубы приклады. Избиение продолжалось долго. А когда наконец все утихомирилось, давно прошел обеденный час. Урок, заданный на всю партию, не был выполнен. Оставлять на работах арестантов дольше было нельзя. Наступят сумерки, и тогда вести их к баракам конвойным будет труднее. Вдруг еще кто вздумает бежать?
Всем сегодня не жрать, - объявил начальник конвоя, когда арестанты встали в строй попарно, всяк на свое место.
Их пересчитали. Короткая команда - и серая цепочка людей потянулась по серой степи, исхлестанной жестокими забайкальскими ветрами.
Я бы ушел, - сказал Павлу Середа, шагая с ним рядом. - Меня пуля не возьмет, я от нее наговор знаю. Спрыгнул бы с забора - и зайцем, зайцем, то в одну, то в другую сторону.
А я ежели вздумаю бежать, - раздув ноздри, вдруг сказал Павел, - так пойду прямо и головы не нагну.
Тоже наговор знаешь? - завистливо спросил Середа.
Нет.
Так опасно.
А что я, опасности побоюсь? - вызывающе спросил Павел. ч
И не стал больше ничего отвечать Середе. Молча шел всю дорогу, ловя сухими губами ледяные порывы ветра.
К ограде, за которой стояли тюремные бараки, они подошли уже в сумерки. Прежде чем попасть в ворота, надо было обогнуть угол двора. Здесь, поодаль, в лощине, на лесной вырубке, в несколько рядов тянулись постройки для ссыльнопоселенцев и вольных команд. По вечерам, когда партии арестантов возвращались с работы, возле угла двора собирались из поселка люди. У многих из них среди содержавшихся в заключении были друзья, родные, и можно было здесь, у забора, когда пары огибали угол двора, переброситься несколькими словами. Тут всегда выстраивалась дополнительная стража, но разговаривать с заключенными она не мешала, только бы не подходили к ним слишком близко.
У Середы в поселке было много знакомых. Редкий день кто-нибудь его не встречал. И поэтому, чтобы удобнее разговаривать, он в паре становился со стороны, противоположной забору. В своей полусотне они с Павлом всегда шли первыми. Часто случалось, что ворота не успевали открыть вовремя или с других работ подходили еще партии арестантов, движение замедлялось, и тогда наговориться можно было вволю. В этот раз на подходе больше не было никого, и ворота тюрьмы стояли открытыми настежь. Конвойные, разозленные, что теперь в котле им осталась только "овощь одна", гнали арестантов чуть не бегом.
Черт! - ворчал Середа, издали вглядываясь в группу людей, стоявших против угла забора. - Кума сегодня обещала шкалик мне принести. Не сумеет отдать.
Каждая знакомая ему женщина у него слыла "кумой". При заведомом попустительстве стражи они всегда ловко перебрасывали ему шкалики с водкой. Середа покрикивал:
В долгу не останусь, кума!
Он торговал водкой среди арестантов. Павел шел, глядя прямо перед собой. Его всегда раздражало это, большей частью праздное, любопытство собравшихся у тюремной ограды. А вопли и причитания в толпе, когда мимо проходили чьи-либо родственники, всегда больно резали сердце.
Середа опознал свою знакомую.
Эй, эй, давай сюда, кума! - замахал он шапкой и подался вперед.
Сбоку шедший с винтовкой наперевес конвойный подставил штык к самому подбородку Середы. - Никаких тебе сегодня шкаликов! Середа умоляюще притиснул шапку к груди.
Господин конвойный…
Павел их обошел. И в этот миг услышал взволнованный женский голос:
Паша!.. Пашенька!
Он быстро повернулся. Увидел совсем недалеко от себя протянутые к нему руки, полные слез глаза… И тут же налетел еще один конвойный и погнал всех собравшихся:
Расходись! Сегодня нет разговоров!
Еще раз сквозь шум возмущенных голосов к нему донеслось:
Паша!
И потом цепочка арестантов повернула за угол и втянулась в широкий тюремный двор.
Кто это тебя кликал? - благодушно спросил Середа, похлопывая по карману бурнуса. Ему каким-то образом кума сумела-таки подбросить шкалик.
Не знаю… кто… - нетвердо ответил Павел. Потрясенный, он вошел в барак, поднялся на нары,
лег на свое место. Середа вытянулся рядом с ним, дыша в лицо ему винным запахом, спросил опять: