Я имел в виду только второй вариант, - уже серьезно сказал Алексей Антонович. - Правду жизни до конца я еще не постиг - да ведь, как абсолют, это и невозможно! - и потому я продолжаю работать. Но мне хочется и более серьезного. Сегодня утром с твоим паролем приходил ко мне Лавутин. Он мне не сказал, но я понял, что это тебе нужен адрес новой квартиры Семена Аристарховича.
Ты отгадал, - отозвался Лебедев, но как-то неопределенно.
Нет ничего легче для меня сделать это!
Каким же образом?
Пойду в контору, где он бывает, и спрошу. Сумею поговорить с ним наедине. Он же меня знает и знает, что должен сообщить свой новый адрес.
Во-первых, Алеша, это делать уже поздно; во-вторых, и вообще не нужно; а в-третьих, теперь он тебе не скажет.
Почему?!
Лебедев не ответил. С легкой улыбкой, означавшей: "Рано спрашиваешь", он покосился на Алексея Антоновича и взял с этажерки новую книгу. Опять наступило короткое молчание. Первым, прерывая его, заговорил Алексей Антонович:
Миша, вот уже больше как полгода ничего не пишет Анюта. Ты за это время не встречался с ней?
У тебя все пополняется библиотека, Алеша, - Лебедев словно не расслышал вопроса.
Пустяки, - скромно сказал Алексей Антонович, хотя действительно за последнее время он купил очень много хороших книг. - Ты, Миша, не ответил на мой вопрос.
Тот круто к нему повернулся и с шумом захлопнул книгу. Он хотел рассказать об Анюте позже, не в мимолетном разговоре перед ужином.
Ты просишь более серьезного дела?
Да. Если ты полагаешь, что я уже справлюсь с ним.
Лебедев поставил взятую с этажерки книгу обратно. Сел на диван. Позвал к себе Алексея Антоновича.
А у тебя уже достаточно мужества для более серьезного дела?
Достаточно, чтобы при надобности не пощадить себя.
Этого мало, Алеша. Это звучит как решимость принести себя в жертву.
Ты сам всегда повторял, что жертвы в борьбе неизбежны.
Да. Но цель наша - победить, а не просто жертвовать собой.
Для меня пожертвовать собой - легче всего.
Значит, тебе еще по-прежнему борьба, захватывающая массы, решительная борьба - кажется чем-то отталкивающим.
Нет, не отталкивающим… Но с этим трудно примирить свое сердце. Миша, ведь я привык спасать жизни людей… Беречь их… Жизнь человека для меня священна.
Вошла Ольга Петровна, подняла их с дивана.
Можно серьезные разговоры чуть отодвинуть? А сейчас поужинаем. Вы знаете, что значит для хозяйки подать блюдо в лучшее для него время? Да, да, именно для него, а не для ожидающих ужина.
Они прошли в гостиную. Уселись за небольшой круглый стол. Все было приготовлено и даже жаркое уже разложено на тарелки.
Вот видите, - сказала Ольга Петровна, - даже в ущерб хорошему тону я ваше время щадила до последнего. Врачи уверяют, - Ольга Петровна посмотрела на сына, - что для правильного пищеварения полезен смех за столом и легкая болтовня. Я не придерживаюсь этого правила. Поэтому не принимайте мое замечание всерьез и продолжайте начатый вами разговор. Если, конечно, его возможно продолжать при мне.
Ольга Петровна, - улыбаясь, сказал Лебедев, - я вам доверяю даже больше, чем Алеше.
Алексей" Антонович обиделся.
Вот не ожидал, Миша! - проговорил он. - Конечно, я очень рад за маму, но в чем я перед тобой провинился?
Некоторыми взглядами, которых ты еще придерживаешься.
За воспитание сына всегда отвечает мать, - сказала Ольга Петровна, - теперь вы обидели и меня, Михаил Иванович.
Простите. Но это именно я и хотел сделать, - засмеялся Лебедев.
Ольга Петровна задумалась. Действительно, хотя и посмеиваясь, но Лебедев сказал горькую правду: оберегая своего Алешу от судьбы отца, она сделала его слишком мягким. Сердце, сердце матери, как часто, переполненное чрезмерной любовью, ища для своего ребенка легкого пути в жизни, ты ставишь его на самый тяжелый!
Михаил Иванович, - сказала Ольга Петровна, чтобы сделать разговор за столом не таким трудным, - возможно, я вас заставлю повторить то, что вы уже рассказывали Алеше, но мне самой хочется услышать от вас что-нибудь о нашей Анюте. Вы, вероятно, знаете?
Я не успел еще рассказать Алеше. - Лицо Лебедева сразу стало строгим и чуть печальным.
А я не успел добиться ответа от Миши, - сказал Алексей Антонович, не замечая перемены в лице Лебедева. - Он, видимо, не знает, как тоскливо бывает без писем от любимого человека.
Вы давно виделись с нею, Михаил Иванович? - Ольга Петровна подала ему чай.
Лебедев ответил не сразу. Он думал: нужно ли ему, по крайней мере, смягчать удар?
Анна Макаровна арестована, - сказал он и отодвинул стакан.
Арестована? - переспросила Ольга Петровна.
Боже! - вырвалось у Алексея Антоновича. - За что? - И где она?
Она под Иркутском, в Александровском централе. Осуждена на два года. Ее выпустят в феврале девятьсот пятого.
Алексей Антонович вышел из-за стола, остановился у комода, где рядом с алебастровыми слониками по-прежнему лежала маленькая пестрая галька - память о прощании с Анютой. Что это - ничего не значащий сувенир, дань пустой сентиментальности? Или это постоянное напоминание о большой и глубокой любви к человеку? Есть она - любовь? Или остался только этот пестренький камешек? Последний раз, при встрече в Томске, Анюта сказала: "Алеша, когда люди гибнут в борьбе за общие цели, за свободу, это не страшно. Страшно погибнуть, не принеся никакой пользы". И Анюта теперь идет все время прямо к хорошо ей видимой цели, идет, не останавливаясь ни перед чем. А он? Как мало делает он! Да, Лебедев ему верит. Но ведь одно - только не быть предателем, другое - помогать пассивно и в мелочах и - третье - вести борьбу самому, решительно и твердо. Так, как Михаил, как Анюта. Но почему же он не рядом с ними, а где-то позади них? Ведь он тоже верит в справедливость борьбы за освобождение народа, тоже стремится всей душой к этому! Так что же его отделяет от Михаила и от Анюты? Он не хочет, чтобы гибли жизни человеческие. Но оттого, что он, врач Мирвольский, этого не хочет, разве меняется что-нибудь? Он не хочет, а Анюта уже в тюрьме; он не хочет, а отец его погиб на каторге; он не хочет, а каждый день гибнут люди…
Алеша! - Лебедев тоже встал из-за стола и подошел к нему. - Я тебе скажу сейчас жестокую вещь, не обижайся на меня: ты веришь в справедливость нашего дела, ты хочешь нашей победы, ты даже помогаешь нам и медленно, но движешься вперед. Но в своем движении тыч все время видишь на пути пугающий тебя барьер - революция, борьба, - и останавливаешься. И тогда, вольно или невольно, ты станешь задерживать и других, кто окажется рядом с тобой. И надо или перешагивать барьер, или… отходить в сторону, Алеша.
Я не трус, Мнша, - тихо, но решительно сказал Алексей Антонович и сжал кулаки. - Не требуй от меня, чтобы я мог оправдывать в своем сознании сейчас необходимость и неизбежность гибели других людей. Но сам я без колебаний пойду на любое опасное дело.
Лебедев вернулся к столу. Остановился позади стула Ольги Петровны. За это время она не произнесла ни слова, не шевельнулась даже.
Ольга Петровна, - сказал Лебедев, наклоняясь к пей, но так, чтобы слышал Алексей Антонович, - я не частый гость в вашем доме. И не очень часто встречаюсь с Алешей. А вы все время с ним. Вы слышали, что он сейчас сказал? Напоминайте ему чаще, Ольга Петров-па, что именно за это и погиб его отец в Карийской каторге.
Я это поняла давно, - закрывая лицо руками, проговорила Ольга Петровна. - Но как глупо я берегла
Алешу!
Я готов повторить судьбу своего отца, - глухо сказал Алексей Антонович, - но я буду стараться сделать это с большей пользой.
Ты говоришь сейчас, как террорист. А нам террор не нужен, нам нужна организованная борьба. Двадцать вооруженных, но неорганизованных людей сделают для революции меньше, чем пять человек невооруженных, но организованных и связанных партийной дисциплиной. А террор - самый губительный метод для дела революции. Ты получил от меня йз Иркутска книгу Ленина "Что делать?". Где она у тебя спрятана? Принеси. И пойдем почитаем вместе, Алеша. Я хочу растолковать тебе в ней од-no место.
16
Собираться на массовку в воскресенье рабочие начали с утра. Разными тропинками и в разное время стягивались они в условленное место. Кто шел с пустой корзинкой, будто в лес по грибы или по ягоды, кто с топоришком, словно по какой-то хозяйственной надобности, кто празднично принарядившись, как на отдых. Был тихий, ласковый осенний день. Гулять в такую погоду по лесу - одно удовольствие.
На тропинках стояли пикетчики, наблюдали, не нагрянула бы из города полиция с облавой. У пикетчиков были свистки, которыми они должны были предупреждать об опасности. Но все шло спокойно и хорошо. К полудню на открытой поляне на берегу Уватчика собралось около ста человек. Были рабочие не только с железной дороги, пришло несколько человек с паровой мельницы Василева, их привели с собой друзья. Буткин появился ровно в двенадцать.
Лебедев и Алексей Антонович немного опоздали, хотя г. ышли из дому рано. Перейдя уже елань и наметив себе путь покороче, чтобы не вилять по изгибам Уватчика, заплутались среди бесчисленных и незнакомых им тропинок в мелком сосняке и попали на заимку Порфирия.
Для маскировки Алексей Антонович захватил маленький саквояж с набором инструментов и медикаментов, которым он пользовался при вызовах к больным на квартиру.