Он откинулся навзничь, лег в траву. Земля глухо вздрагивала, словно кто вдали размеренно бил в нее кувалдой. Удары перемежались, затихали, а потом следовали часто один за другим.
"Пни разве кто в лесу вырубает?.. Зачем бы?" - борясь со сном, подумал Порфирий. И понял, что бороться бесполезно: усталость, голод, зной и терпкий аромат травы все равно его одолеют. Он тихо вздохнул, надвинул на лицо шапку, чтобы не так жгло солнцем и не кусали ошалело бьющиеся над ним пауты, и уснул.
Открыл он глаза, уже когда в лесу лежали длинные вечерние тени. От земли веяло прохладой и прелой листвой. Порфирий встал - в голове у него странно шумело - и, пошатываясь, пошел без дороги, прикидывая, как ему срезать расстояние, чтобы короче выйти к проселку.
Стук, который прежде заставил обратить на себя внимание Порфирия, слышался теперь неподалеку. Да, это действительно кто-то долбил и рубил корни деревьев. Любопытство подтолкнуло Порфирия, он свернул в том направлении, откуда слышался стук. Вскоре он вышел на окраек осинника, перемешанного с комлистыми высокими лиственницами. Там, вооружась тяжелым топором на длинной рукоятке, женщина корчевала осинник. Она расчистила совсем еще небольшую площадку - осинник здесь рост густой и толстый. В тот момент, когда Порфирий появился на прогалине, женщина заканчивала подрубку корней у дерева, на котором уже висело другое, крепко сплетенное с ним ветвями. Привычным глазом лесоруба Порфирий уловил, что осина сейчас повалится, зависшее дерево оттолкнет ее своими ветвями вбок и, если женщина не отбежит сию же минуту, накроет ее вершиной.
Эй, ты! Беги! Задавит! - крикнул Порфирий изо всей силы.
И бросился навстречу: дрогнув, осина пошла к земле, посыпались оборванные круглые листья.
Женщина выпрямилась, испуганно обернулась на голос и, только тут осознав опасность, заметалась из стороны в сторону. Если бы осина была срезана пилой, Порфирий опоздал бы. Но не полностью подрубленные корпи замедлили падение дерева. Порфирий грудью налетел па женщину и стремительным толчком вышиб ее из-под опускающейся на землю вершины. Сам он выскочить не успел.
10
Ребенок плакал горько и безутешно. Дарья не могла к нему подойти.
Лежа под накрывшей его вершиной осины, Порфирий слышал этот тонкий, захлебывающийся крик, перемежавшийся с частыми, беспорядочными ударами топора. Порфирий упал лицом вниз на кучу взрыхленной земли. Каждый удар топора передавался ему. Порфирий понял: это женщина отсекает вершину осины. Молодец, не растерялась! Наконец тяжесть, давившая на плечи, стала меньше. Порфирий двинул одним плечом, другим, приподнял голову, жадно втянул в себя несколько глотков свежего, чистого воздуха и почувствовал, что вся прежняя сила вернулась к нему. Оттолкнувшись от земли руками, он встал сперва на колени, а потом во весь рост. Провел рукой по лицу, счищая землю с губ.
Твой, что ли, плачет? - спросил он Дарью.
Да ты откуда взялся-то? Ведь задавило бы меня, насмерть задавило.
Говорю: твой ребенок плачет? Или это в ушах у меня?
Дарья только теперь поняла, о чем спрашивает Порфирий.
Мой, мой! - сказала она и заторопилась: - Тебе, может, надо помочь?
Иди ты, тебе говорю, - ведь совсем обревелся ребенок.
Дарья побежала к Ленке. Подняла на руки, сменила ей пеленки, успокоила. Пошатываясь, подошел Порфирий.
Ударило и ие очень бы сильно, а ноги почему-то дрожат, - сказал он, опускаясь возле Дарьи на землю. - Тебя как зовут?
Дарьей.
Вроде не наше, не сибирское имя. У нас редко так называют. И сама на чалдонку ты не похожа.
А я и нездешняя. Из России сюда пришли.
А зачем лес вырубаешь? Это к чему?
- Землю надо, а другой земли здесь для нас нет. Порфирий через силу усмехнулся. Пристально посмотрел на Дарью.
Для вас, говоришь, нет? А для кого же есть? Для меня, что ли?
Дарья смешалась.
Видать, и для тебя нету, - сказала она. - Откуда ты? Тебя как зовут?
Порфишкой, Порфирием, а не то и Порфирием Гавриловичем величали… Всегда, всю жизнь. А вчера… бродягой назвали.
Ты беглый, стало быть?
Нет, не беглый. - Он помолчал, закрыв глаза. - А вот поотощал, оборвался и стал на бродягу похож.
Ты откуда же так издалеку шел? - Дарья смотрела на него жалеюще. - Ты-то, ведь сам сказал, здешний.
Городской я, шиверский. А такая жизнь для меня была - не выдержал. В тайгу промышлять ушел. Думал, там будет лучше. Нет, не лучше. Иду обратно.
Кто ж тебе жить не давал?
Кто? На кого всю жизнь эти вот руки работали, - Порфирий приподнял их, могутные, жилистые, показал Дарье.
И мы вот с мужем моим Еремеем тоже бежали, - проговорила Дарья. - От помещиков бежали. От горькой нужды бежали. Думали, Сибирь хороша. Помещиков нет, и царь далеко - жить легче будет. Ошиблись. Царь далеко, и помещиков нет здесь - это верно, а оказалось другое. Кругом есть земли пустые, а я вот лес вырубаю, чтобы десятину пашни себе добыть.
Ну ладно, Дарья, пойду я, - сказал он и встал. - Ты покорми-ка меня. Сколькой день уже голодаю… Дай хоть корку какую.
Милый человек! - с испугом вскрикнула Дарья. Ей стало страшно, что Порфирий ей не поверит, подумает - пожалела. - Милый человек, нет у меня самой ничего. Что из дому захватила, давно все съела.
Порфирий посмотрел на нее исподлобья. Отер ладонью запекшиеся углы губ.
Нет - так нет. И не надо. Порфишку черт не возьмет.
Что ж ты так про себя?
А чего? Я ведь к ласке, доброму славу не приучен.
Мать-то или жена есть у тебя?
Матери я не помню, вот таким от нее остался, - Порфирий показал на аршин от земли. - А жена… - Лицо у Порфирия просветлело, озарилось надеждой. Он долго молчал, а потом выговорил: - Есть жена. Вот к жене иду.
А чего ты с ней был не вместе?
Порфирий провел рукой по одежде, тронул космы длинных волос.
Приду таким… - не отвечая на вопрос Дарьи, сказал он. - Как думаешь?.. Примет?
Дарья аккуратно сложила инструмент, прикрыла сучьями, подняла Ленку на руки, строго взглянула на Порфирия:
Не в одеже дело, милый человек, а в душе твоей. А души твоей я не знаю. Говоришь - словно сам себе не веришь. Спрашиваешь, как тебя жена примет… Моему Еремеюшке обе ноги напрочь отрезало, а все равно для меня дороже его в мире нет никого. - Она пошла было и остановилась. - Ты прости меня: вот какая я, ты от смерти спас меня, а я и спасибо тебе не сказала. Как мне тебя отблагодарить?
Она не дождалась ответа. Порфирий стоял к ней вполоборота, сутулясь, его длинные руки висели плетьми. Дарья еще раз окликнула:
- Ну, прощай… Прощай, Порфирий Гаврилович… Так тебя назвала я?.. Случится в Рубахиной быть, заходи - спрашивай Дарью Фесенкову, а в городе будешь - в больнице муж мой Еремей безногий лежит."
И опять Порфирий даже не шелохнулся. Но когда Дарья повернулась и пошла, мелькая светлым платьем в густой мелкой поросли леса, Порфирий встрепенулся. On видел гордо откинутую голову женщины, ее широко расставленные плечи - особенно широко оттого, что она несла на руках ребенка, - и твердую прямую походку, хотя Дарья проработала весь день на самой тяжелой мужской работе. Порфирию представилось, что и его Лиза так же вот ходит где-нибудь, изнемогая от непосильного труда. Припомнились почему-то Дарьины слова: "Дороже Еремеюшки в мире нет никого…" Лиза тоже ему говорила: "Порфиша, нет в мире тебя дороже". Ведь любила она его, любила! Иначе так бы не сказала.
Эй, погоди! - крикнул он Дарье. - Погоди!
И побежал догонять, прислушиваясь, не откликнется ли она ему.
Дарья уже спускалась косогором к открытой Рубахинской елани, когда Порфирий настиг ее. Тяжело переводя дыхание, он некоторое время шел рядом. Молчал. Дарья ждала. Он догонял ее. Пусть сам и скажет первый, что ему надо.
Ты вот что, Дарья… Ты дай мне на руки его… Дай я понесу.
Дарья было отстранилась, но встретилась с молящим взглядом Порфирия.
Своих, что ли, не было?
Не было… Дай!
Он принял от Дарьи маленький, легкий сверток и понес на вытянутых руках.
С наслаждением разминая затекшие плечи, Дарья спросила Порфирия:
Чего ты держишь ее так далеко? Тяжело ведь.
Нет… Оказывается, они не тяжелые.
Это вам, мужикам, - Дарья дружелюбно засмеялась, - а нам они ох как тяжелы! Да ты прижми, прижми к себе.
Раздавишь…
- Не бойся, не раздавишь. А так - уронишь. Порфирий осторожно прижал ребенка к груди. Посмотрел на Дарью.
Не задушить бы?
- Не задушишь. Только не жми, как деревяшку. Еще никогда в жизни не было так хорошо Порфирию,
как сейчас. Он и сам не понимал - отчего это? То ли потому, что он идет открытой, светлой дорогой в лучах нежаркого закатного солнца, уже касающегося нижним краем далеких горных хребтов, и над землей стелются густые, вкусные запахи цветущего хлеба? То ли потому, что on идет домой и дом совсем-совсем близок? То ли потому, что рядом с ним, бок о бок, идет молодая красивая женщина, которая не побоялась его, а доверила ему взять на руки самое для нее дорогое?
И это идет с ним рядом чужая! А если бы Лиза? И на руках^ свой…
До самого сворота, где дороги разошлись, одна - к деревне Рубахиной, другая - к Шиверску, Порфирий больше ничего не спросил и на вопросы Дарьи не отзывался. Он словно оглох. Шел так быстро, что Дарья едва за ним поспевала.
У сворота они попрощались. Порфирий нехотя отдал ребенка Дарье.
Случится в Рубахиной быть - заходи. - Дарья так и не разгадала этого непонятного человека. Ей жаль было его: видно, что много страдал. - Заходи, не обегай мимо, Порфирий Гаврилович.
Никогда и никто так сердечно не приглашал его.