Если, проходя под старым дубом, ты захочешь подпрыгнуть и ухватиться за толстую ветку, не спеши исполнить свое желание: ведь и ты можешь оказаться в положении главного героя романа - Вранцова.
Что это страшный кошмар или кошмарная явь? Неужели ему, Вранцову, предстоит теперь жить в образе Corvus corone - большого черного ворона? Отныне он в делах людских - незаинтересованное лицо. И за что это ему? Может быть для того, чтобы в теле птицы попробовать осознать, а правильно ли он жил, будучи человеком?
Содержание:
Николай Верещагин - Corvus corone роман 1
Часть первая 1
Часть вторая 29
Примечания 55
Николай Верещагин
Corvus corone роман
Часть первая
I
Что–то случилось, а что - непонятно.
Внезапное головокружение, короткий обморок - и странная легкость во всем теле, но легкость неприятная, тоже какая–то обморочная… Было неудобно, тесно, словно в чужой, не по размеру одежде. Сознание затуманилось - не мог бы даже сказать, спит он сейчас или бодрствует, не понимал, где он и что с ним.
Это случилось только что, несколько мгновений назад, но нужно было напрячься, чтобы припомнить, восстановить…
…Он возвращался с работы. Уже подходил к дому… На вершине старого дуба, на голых, корявых сучьях его темными комками, едва различимыми в сумерках, сидели вороны… Чем–то встревоженные, они раскричались там. Непроизвольно он поднял голову и увидел прямо перед собой крепкую узловатую ветку дуба, росшую перпендикулярно стволу. Неудержимо вдруг захотелось подпрыгнуть и ухватиться за нее… Он подпрыгнул…
И вот сидел теперь на этой ветке, испытывая головокружение, чувствуя какую–то болезненную легкость во всем теле, неприятную ему. Зачем взобрался на дерево, с чего ему "в голову взбрело - этого Вранцов и сам не мог понять. Вроде бы и кружки пива не выпил сегодня, а перед глазами, как у пьяного, все плыло.
Почти стемнело уже, и в доме, во всех подъездах его, беспрерывно хлопали двери - соседи шли с работы домой. В осенних сумерках окна освещались одно за другим, приоткрывая взгляду со стороны свой потаенный квартирный мир. Мальчишки с криком, азартно толкаясь, гоняли по двору резиновый мяч. Лопоухий мохнатый щенок прыгал, метался между ними, тявкая от восторга.
Никто не заметил Вранцова, не обратил на него внимания. И хорошо, что не замечали. "Что это со мной? - приходя в сознание, встревожился он. - Залез на дерево посреди двора, да еще рядом с домом. Чушь какая–то, сдвиг по фазе! Увидят - засмеют…"
Он хотел спрыгнуть, глянул вниз - но показалось высоковато. Хотел опереться о ствол, потянулся к нему, но сбоку с сухим треском и шелестом развернулось что–то темное. Он глянул и обомлел: вместо руки справа торчало нечто широкое и жесткое, в перьях, похожее на крыло. Глянул налево - и там крыло, только полуопущенное. "Отвратный сон, - тоскливо подумал он. - Гнусь какая–то!.. Не нужно было переедать за ужином. И без того уже нервишки пошаливают - каждую ночь эти мерзкие сны…"
Он сделал усилие, чтобы проснуться, заворочался на ветке, но проснуться не удалось. Что–то темное и длинное торчало перед глазами, мешая смотреть. Он свел глаза к переносице - это был клюв. Вместо ног у него оказались короткие чешуйчатые лапы с кривыми когтями, вцепившимися в дубовую кору.
"Хватит! - не слыша своего голоса, беззвучно закричал он. - Все! Все! Я уже не сплю!.." Оставалось последнее усилие, чтобы очнуться, еще какой–то миг, но окончательно прийти в себя он не мог.
"Надо спрыгнуть на землю, - вдруг осенило его. - Пока сидишь на этой дурацкой ветке, поневоле чувствуешь себя птицей".
Прыгать было высоковато. Он неуверенно потоптался на ветке, раз–другой непроизвольно взмахнул крыльями, примериваясь, и наконец неуклюже подпрыгнув, спланировал на пожухлую осеннюю траву… В тот же миг с оглушительным лаем на него бросился прыжками огромный лохматый пес, ростом с теленка. В ужасе, не помня себя, Вранцов кинулся бежать, из горла вырвалось дикое: "Кар–р–р!..", и, суматошно замахав крыльями, он сам не заметил, как взлетел на дуб.
Опомнившись, он увидел сверху, что напугавшая его собака была тем самым мохнатым щенком по кличке Тимка, с которым ребята играли во дворе. Щенок прыгал внизу под деревом и, задирая голову, звонко тявкал на него. Мальчишки сбежались, окружили Вранцова, стали показывать на него пальцами и швырять мячом. С негодованием увидел он среди них своего Борьку, который без шарфа на холоде и в расстегнутом пальто азартно вместе со всеми швырял в него мяч. Но мяч ударялся о ветки, не долетая. Тогда один из мальчишек запустил в него каким–то прутом. Хлипкая на вид хворостина стремительно выросла, взметнувшись снизу вверх, и над головой просвистела уже внушительной дубинкой… С резким невольным карканьем он взлетел и, сделав широкий полукруг над двором, сел на самую верхушку тополя в стороне. Мальчишки сразу потеряли к нему интерес - они снова принялись гонять мяч, а щенок с дурашливым лаем помчался за ними.
Немного отойдя от этого дикого, какого–то животного испуга, Вранцов вспомнил, что так и не проснулся еще, что этот идиотский кошмар все еще продолжается. Нужно было сейчас же избавиться от него - но как, если цепкое наваждение не отпускало? По–прежнему перед глазами у него торчал омерзительный черный клюв, а вместо ног какие–то чешуйчатые лапы. "А вдруг это на самом деле? - ужасом пронзило его. - Вдруг это не сон?.." Он готов был уже закричать от отчаяния, но взял себя в руки. "Спокойно, без паники!.. - шептал он себе. - Обыкновенный кошмар. Сейчас он пройдет. Но не сразу - надо потерпеть, переждать… Уже просыпаюсь - ведь сознаю же себя, мыслю по–человечески… Просто не сразу - это переход между явью и сном…" Он замер в ожидании, даже постарался расслабиться, насколько мог, успокоить нервы, но нелепый этот сон не прерывался, оставался с ним.
С ветки, на которой он сидел, прямо на уровне своих окон, Вранцов увидел, как в квартире зажегся свет и Вика расстегивает пальто в прихожей. Нагнувшись, она устало сняла сапоги, переобулась в домашние тапочки. Выпрямилась, вялым движением поправила волосы перед зеркалом. Подняла с полу битком набитую сумку и прошла на кухню. С озабоченным лицом стала перекладывать продукты в холодильник. Зажгла газ, поставила на плиту чайник и белую эмалированную кастрюльку - собиралась что–то варить на ужин.
С тупым нараставшим отчаяньем смотрел он отсюда, из темноты, на жену. Кошмарный сон его не кончался, и чем дольше это продолжалось, тем меньше была надежда проснуться, тем страшнее становилось ему. Никогда не думал, что кошмары могут длиться так долго и обладать такой силой яви. Скорее уж это походило на сумасшествие. Но сумасшедший ли он, если сам отдает себе в этом отчет?.. Тут сквозила какая–то зловещая ирония, намекавшая, что случилось, пожалуй, нечто похуже ночного кошмара, необычайнее сумасшествия - нечто настолько дикое, запредельное, что одна мысль об этом обдавала ледяным ужасом. В отчаянии Вранцов гнал от себя эту мысль, сопротивлялся ей изо всех сил, но она не оставляла его, а точно влипла в сознание. "Нет, нет! - ища спасительного объяснения, уверял он себя. - Это просто какой–то бред. Я болен, у меня высокая температура, а при ней бывают иногда бредовые состояния… Я болен, лежу у себя в комнате. Вика пришла, но еще ничего не знает. Сейчас она войдет, всплеснет руками, пощупает лоб, вызовет неотложку. Сделают укол - и приду в себя…" Он плотно зажмурил глаза, стараясь отвлечься от этого наваждения, переключиться на что–то другое, надеясь и без укола, усилием воли, прийти в себя.
"Господи, как нехорошо, как неудачно заболел! - тоскливо подумалось между тем. - Утрясается план, решается вопрос о Венеции. Уже включили в списки - Твердунов поддержал, - но теперь пошлют вместо него Яшу Могильного. Этот проходимец не упустит своего. К тому же анонимка была насчет Везенина. Дескать, он, Вранцов, проталкивает своих, одобрил идейно незрелую рукопись. Да какая там анонимка! Ясно, кто накатал. Тот же Яша и удружил - мастер на такие дела!.. Как же досадно, что уплывает Венеция!.. Вот так и всегда, - заныло в душе, - только наладится жизнь, засветит что–то хорошее впереди - сразу жди неприятностей!.."
А дома тем временем прибежал с улицы Борька, чумазый и расхристанный, как всегда, в пальто, застегнутом не на ту пуговицу. Вика, грозя пальцем, отругала его, погнала в ванную умываться. Собрала ужинать на кухне. Перед тем как самой сесть за стол, подошла к окну, наклонилась, ищущим взглядом окинула тротуар внизу. "Меня ждет, - догадался Вранцов, и сердце его сжалось от горя. - Что же это такое в самом деле? Когда же кончится этот бред?.." Он все терпел, все надеялся, что вот сейчас сгинет, спадет наваждение, и, пусть больной, с высокой температурой, он окажется дома, в постели, в привычной обстановке, в привычной шкуре своей. Он ждал, торопя каждый миг, он надеялся, но что–то сломалось, заклинило в сознании, и жуть эта не уходила, будто намертво прилипла к нему.