Обматывая на ходу вокруг сморщенной шеи пуховую шаль и путаясь в длинном драповом пальто, бабушка Таисья обеспокоенно продолжала:
- И побежала-то почти голая на танк глядеть, вот ведь дикая! Вот как простудится еще да сляжет, кто ухаживать за ней станет?
- Бабушка Таисья, я побегу вперед! - и Юра бросился догонять Марью Ивановну.
- Тьфу ты, все с ума сошли! - возмутилась бабушка Таисья и засеменила к заводу.
Она приходилась Юрию двоюродной бабушкой, и ей очень хотелось спросить о здоровье племянника Алексея Васильевича Панкова и о том, не получали ли писем с фронта от старшего его сына Сергея. Интересовали ее также и разные хозяйственные дела: отелилась ли панковская корова, зарезали ли боровка, вывезли ли из лесу дрова - да мало ли о чем можно спросить, когда более недели никак не соберешься побывать у своих.
- Ходить не ходишь, а на спрос тебе ответа нет! - серо бормотала бабушка Таисья, невольно убыстряя мелкие шажки. - Ишь ты, и все бегут, как одурелые! Сумасшедшая жизнь пришла, господи-владыко!.. Смотри, а Юрка-то уже догнал Марью Нечпорук!
Юрий не догнал бы Марью Ивановну, если бы она вдруг не упала, споткнувшись о камень. Она неловко поднялась, вскинулась было бежать, но схватилась за ушибленное колено.
Юрий подскочил к ней:
- Сильно ушиблась, Марья Ивановна?
- Нет! - вскрикнула она, злобно растирая голое, в крови и грязи, колено. - Черт с ним!
Прихрамывая, она побежала опять, глядя вперед мрачно горящими глазами.
- A-а! Вон он… Дьявол проклятый! Ой, мама, мамочка моя! Ой, милая моя, не завижу тебя больше никогда… Вот он, вот!
Она бежала, яростно грозя черной грязной глыбе немецкого танка.
- Где он, где? Дайте мне его, кто мою мать убил! - и женщина, подняв кулаки над головой, бросилась к облепленному осенней грязью горбатому корпусу фашистского танка.
Окружающие расступились перед ней.
- Марийка! Марийка! - крикнул испуганный голос, и Александр Нечпорук, проталкиваясь сквозь толпу, схватил жену за руку. - Кого ты тут шукаешь? Ведь это же трофейный танк, с войны прибыл… и он же пустой, гляди же!
- Пустой… - глухо повторила Марийка, но исступление с еще большей силой овладело ею.
Вырвавшись из рук мужа, она вплотную подбежала к танку. Молодое красивое лицо женщины исказилось жестокой душевной болью, а растрепавшиеся черно-синие волосы, казалось, встали дыбом над ее побледневшим лбом со смолевыми жгутами бровей. Она ударила кулаком по танковой броне и закричала высоким, срывающимся голосом.
- Марийка, Марийка! - пытался успокоить ее Нечпорук.
Но женщина, словно одержимая, вырвалась от него и, как будто от этого зависела сейчас ее жизнь, опять устремила свой пылающий взгляд на горбатую тушу с криволапым крестом. Башню танка своротило снарядом, а крышку люка вздернуло вверх, как черный, запекшийся язык.
Словно веря в сжигающую силу своих слов, женщина как бы взывала ко всему миру, и было что-то пророческое в ее летящем к небу звонком голосе:
- Все отомстится вам, гитлеряки проклятые!
- Стой! - вдруг раздался спокойный, жиденький голосок, и сморщенная рука бабушки Таисьи легла на плечо Марьи Нечпорук. - Эк, горяча ты, девка, пожалей себя. Маменьку в поминанье запишем, царство небесное ее душеньке, а тебе еще жить надо. Айда-ко, милка, домой, усмири сердце-то, а то еще лопнет. И было б из-за чего! - И бабушка Таисья, кивнув головой на танк, презрительно фыркнула. - Из-за такой пропастины убиваться?!
Нечпорук, воспользовавшись минутой, накинул на плечи жены свой пиджак и с помощью бойких и доброжелательных рук бабушки Таисьи вывел Марью из толпы.
Марья молчала и только устало поводила большими, мрачными глазами.
А трофейный танк ждала новая судьба. Заводские ворота медленно открылись перед тягачами, которые потащили мертвую машину на территорию завода.
Скрежеща и гремя своими разорванными гусеницами, фашистский танк тащился по старой уральской земле. Его пасть с торчащим вверх языком, казалось, безгласно лаяла в погожее, чистое небо.
Длинные шеренги людей двигались по двору: одни шагали от ворот к корпусам, другие шли им навстречу, - утренняя смена заступала ночную.
Около дверей мартеновского цеха Александр Нечпорук увидел Сергея Ланских и, вспомнив нервную вспышку своей Марийки, спросил закипевшим голосом:
- Видишь это гитлеровское изделие? Так бы и расколотил его на мелкие кусочки!
- Ну вот! - бросил Ланских, поднимая усталые, толстые веки. - Раз он тут - значит, для дела полезно.
"Всегда как водой холодной брызнет!" - подумал Нечпорук и спросил:
- Какова шихта была ночью?
- Неплохая. Ты все-таки загодя последи за своим подручным: парень на заводе еще новый, опыта небольшого и насчет завалки не очень строг.
- А разве он уже завалку начал? - смутился Нечпорук.
- Начал. Будь здоров.
Нечпорук сердито проводил взглядом худощавую фигуру Ланских. Ясно, сменщик намекнул ему: "Вот ты проглазел на фашистский танк, а твой подручный в это время начал завалку печи без твоего контроля".
- А что я, каменный? - ворчал Нечпорук, раздраженно толкая тяжелую дверь, - Что, у меня душа не имеет права кипеть, когда я эту погань вижу? - и он почти бегом устремился к своей печи № 2, которая показалась ему сейчас самым важным и необходимым делом жизни.
А танк уже полз мимо нового корпуса - кузнечного цеха. Двое кузнецов, соседи по бригадам - высокий, жилистый Матвей Темляков, местный уроженец, и Никифор Сакуленко, эвакуированный кузнец с Днепропетровщины, - шли, как всегда, вместе заступать смену.
- Ты это что отворачиваешься, Никифор Павлыч? - спросил Матвей, и его живые зеленоватые глаза блеснули в сторону ползущего мимо танка. - Не нравится тебе эта штучка?
Сакуленко вдавил голову в широкие плечи, и его приземистая фигура стала еще сутулее.
- Эти штучки, человече, я видел, когда они огнем палили, на город и на завод наш шли, - глухо ответил Сакуленко, и его крупное, мясистое лицо с мягкими, отвислыми усами сморщилось, как от боли. - Наш рабочий батальон восемь раз их отражал, а потом командование приказало нам отходить. И не дай боже никому бачить, как его ридный завод горит, не дай боже гнездо свое оставлять свинье на потраву…
Сакуленко повернулся спиной к лязгающему по двору танку и сказал, облегченно вздохнув:
- Да мы ж такая страна, что хорошие люди у нас везде найдутся. Сегодня мне жинка говорит: "Уж так-то я рада, что мы у Темляковых живем! Из-за них я, говорит, и к Уралу скорее привыкну".
- Еще так привыкнешь, Никифор Павлыч, что, пожалуй, уезжать потом не захочешь! - пошутил Матвей и опять посмотрел на танк: - Эк, ползет, образина! А мы с тобой, Никифор Павлыч, по случаю такой встречи работаем так, чтобы за ушами пищало! - задористо засмеялся Матвей и смешно, по-мальчишечьи, толкнул локтем приземистого, грузноватого Сакуленко.
- Что ж, давай! - оживился Сакуленко и молодцевато расправил свои каштановые усы.
Улыбчивым взглядом он окинул высокую, сильную фигуру Темлякова. Он был на десять лет старше его, но относился к нему как к ровеснику, - он уважал Матвея как мастера своего дела, нравился ему и характер кузнеца, открытый, веселый и бесхитростный.
Матвей широко распахнул дверь, и они вошли под голубой стеклянный купол горячего цеха.